Не получив ответа, он продолжал:
– Ну, если вы онемели, я спою сам!
Еще раз явились на сцену арфа и кресло; зеленая мантия была накинута на плечи Нерона, лавровый венок возложен на его голову. Звучным, сильным голосом запел он предсмертную песню Эдипа – но он пел для глухих. Собеседники один за другим прокрадывались: из залы, и первым бежал Тигеллин. Когда Нерон дошел до стиха: «Жена, отец, мать осудили меня на смерть», – в зале оставались только один евнух, двое отпущенников и Эпафродит.
Секретарь, как оказалось, не был вполне лишен чувства благодарности; он бросился к ногам Нерона и умолял его бежать, пока солдаты не ворвались во дворец.
Нерон отбросил арфу, пожал плечами и сказал:
– Разве здесь не хорошее место для того, чтобы умереть?
Отпущенники присоединились к просьбам Эпафродита, и один из них предложил императору дом поблизости от Номентанума. Здесь, по его словам, он мог скрыться, а потом бежать к парфянскому царю, который окажет ему поддержку.
Нерон прохаживался взад и вперед по зале, напевая отрывки песен и подшучивая над людьми, которые одни остались ему верными; но наконец их просьбы подействовали на него, и он согласился бежать.
Беглецы пробрались под колоннадами, ведшими к Эсквилину; затем Нерон переоделся и сел на коня. Скоро они достигли Номентанских ворот. За стеной, направо от дороги, находился преторианский лагерь, и Нерон, проезжая мимо, слышал крики солдат. Большинство из них устроили оргию и перепились, а офицеры, не зная, что предпримет Нерон, тщетно старались восстановить дисциплину угрозами и ударами. Поминутно раздавались крики: «Да здравствует Гальба! Смерть Нерону!»
Эпафродит и остальные спутники дрожали при мысли, что кто-нибудь узнает императора. Им попался навстречу всадник, мчавшийся к городу.
– Какие новости… что Нерон? – крикнул он.
– Нерон, друг мой, готовится стать богом, – отвечал император, намекая на обычай сенаторов воздавать божеские почести умершему императору.
Всадник засмеялся, Нерон тоже, и они разъехались.
Немного далее они встретили старого солдата, который когда-то служил телохранителем у императора, и который, увидев их, хотел бежать в лагерь и известить товарищей. Нерон загородил ему дорогу и бросил повелительный взгляд на старого ветерана.
Солдат вернулся в лагерь, но не сказал, кого он встретил.
Наконец они достигли виллы отпущенника, и император, истомленный непривычной усталостью, пробрался сквозь чащу терновника и бросился на кучу хвороста, которую его друзья прикрыли своими одеждами. Они хотели скрыть его в колодце, но он отказался, говоря:
– Я не хочу быть погребенным заживо.
Тогда они пробили отверстие в стене виллы и провели его так, чтобы никто из рабов не знал о его присутствии.
На следующее утро явился вестник и сообщил, что сенат одобрил выбор войск и объявил Нерона врагом республики. Он сообщил также, что местопребывание императора открыто и отряд воинов послан в Номентанум, чтобы схватить его.
Нерон попробовал острие своего кинжала и спросил, когда можно ожидать отряд. Узнав, что они прибудут через полчаса, он осведомился у Эпафродита, какая казнь ожидает человека, объявленного вне закона.
Секретарь рассказал ему о смерти под бичами и просил избавиться от этой муки и унижения самоубийством.
Император медлил, а Эпафродит умолял его согласиться, убеждая, что умереть вовсе не трудно.
– Если это так легко, добрый Эпафродит, – сказал Нерон, протягивая ему кинжал, – то ступай объяви Плутону о моем появлении.
Но секретарь отшатнулся. Евнух и один из отпущенников подняли крик; император пытался остановить их вопли:
– Не так визгливо, Спор, жалобнее; Фаон, ты ревешь точно бык.
Наконец, утомившись от криков, он велел им замолчать. В эту минуту послышался топот копыт.
Нерон выхватил кинжал и, взглянув на свое отражение в блестящем лезвии, сказал с иронией, плохо скрывавшей душевную муку:
– Какого артиста теряет мир!
Ближе и ближе слышался топот; наконец кони остановились, и в эту минуту Нерон вонзил себе в горло кинжал со словами:
– За Сенеку!
Он замахнулся еще раз, но рука его ослабела, и Эпафродит помог ему нанести удар, который он принял, простонав:
– За Рим!
В эту минуту, дверь распахнулась, и в комнату вбежал Тит с толпой солдат. Он бросился к Нерону и хотел остановить кровь своим плащом. Император открыл глаза и прошептал:
– Поздно, честный солдат!
Дрожь пробежала по его телу, и мгновение спустя он был мертв.
Тит поклонился трупу последнего из Цезарей, повернулся и вышел.
Новый правитель, из другого рода, воцарился в Золотом доме и с насмешливой пышностью торжественно сжег тело Нерона.
Народ по-прежнему веселился в цирке, где он участвовал в состязаниях, и в театрах, где он пел. Но не нашлось ни одного, кто подобрал бы его пепел, чтобы ветер не разнес его по свету.
В целом мире только Актея да Эклога горевали о нем. Они собрали его прах в урну и поставили ее в гробнице его предков на цветущем холме садов.
Однажды вечером Актея стояла на холме и смотрела на солнце, исчезавшее за безбрежным морем. Она грезила о свете, который никогда не угаснет, о солнце, которое никогда не закатится, и об огне, который проникнет в глубину людских сердец. Актея грезила и была счастлива.