Актея

– Как ты думаешь, любит меня римский народ?

Тит уклонился от прямого ответа, но довольно неловко.

– Я воин, – сказал он, – и мало знаю о народе.

– Наивный малый, – засмеялся Нерон, – вот Сенека, так тот бы ответил: «Любовь черни в глазах мудреца то же, что ветер, который бывает теплым, когда дует с юга, и холодным, когда дует с востока». Или: «Тот, кто заслужил одобрение собственной совести, не обращает внимания на одобрение других».

Тит благоразумно промолчал.

Минуту спустя Нерон воскликнул тем же насмешливым тоном:

– А все-таки сказать, что у Цезаря нет ни единого друга в целом мире, – это слишком!

Несмотря на свое самообладание, Тит вздрогнул, и Нерон, опиравшийся на его плечо, не мог не заметить этого… Он пробормотал что-то в ответ, а император продолжал:

– Ты, например, друг и воин Цезаря.

Тит ничего не ответил, а Нерон продолжал холодным тоном:

– …Друг и воин Цезаря, и ни предложение императорской власти сегодня вечером, ни поцелуй царицы любви не могли поколебать твою преданность.

Тит собрался с духом и спросил:

– Ты слышал…

– Боги, – перебил император, – нетрудно слышать и даже видеть сквозь шелковую занавеску.

По-видимому, изумление молодого человека крайне забавляло Нерона.

– Я не видел и не слышал ничего, что могло бы поколебать доверие Цезаря к его другу. Неужели ты не понимаешь, что это была шутка? Поппея очень тщеславна и всегда говорит, что в Риме нет человека, который бы мог устоять перед нею. Я предложил ей этот опыт над тобой. Поппея отлично разыграла свою роль и получила тяжелый удар, да, тяжелый удар, – повторил он почти свирепо, – Однако она хорошо играет, и ее шутки можно принять иногда всерьез. Для меня было немалым испытанием видеть, как она обнимала твою шею, но ведь мы с тобой философы, а?

Тит не знал, правду ли говорит император или нет, потому что в его голосе звучали сквозь дикую веселость угрожающие ноты. Но Тит чувствовал, что расположение Нерона к нему не поколебалось; что же касается Поппеи, то он был очень доволен, что она и ее супруг сведут счеты между собой.

– Если бы я был убит по дороге в цирк, – сказал Нерон, очевидно, намекая на что-то, – как ты думаешь, кто был бы выбран римским императором?

Тит отвечал, что не знает этого.

– Может быть, ты сам поселился бы в Золотом доме и наследовал любовь Поппеи Сабины, – продолжал император, пристально глядя на него.

– Цезарь шутит, – спокойно отвечал молодой человек.

– Ну, так Сенека?

– Сенека скорее согласится прожить неделю среди своих книг, в обществе Паулины, чем пятьдесят лет во дворце правителем мира.

– Твоя правда, – пробормотал Нерон. – Сенеке приятнее было бы написать оду, достойную Горация, чем завоевать Галлию. Но что ты скажешь о Кае Пизоне?

– Пизон – император! – с изумлением воскликнул Тит. – В тот день, когда в Риме воцарится такой предатель и бездельник, как Пизон, слава и могущество Рима погибнут.

– Верно, мой добрый друг! – воскликнул Нерон. – Итак, Пизон не будет императором. Рим смеется надо мной, потому что я артист. Однако же я не дурак; я слышу шутки, вижу улыбки и гримасы тех, которые аплодируют мне и венчают меня лаврами. Но в моем сердце есть капля крови Юлия, а в моей голове частица мудрости Сенеки, и я не позволю одурачить себя какому-нибудь Пизону.

Лицо Тита выражало полнейшее недоумение.

– Как! – воскликнул Нерон с горьким смехом. – Ты ничего не знаешь об этом? Итак, кроме меня, в Риме есть еще человек, не участвующий в заговоре. Кай Пизон и Субрий Флавий, один из ваших преторианских трибунов, намерены произвести переворот сегодня. Когда я буду подниматься по ступеням цирка, один из заговорщиков бросится передо мной на колени и повалит меня, а Флавий пронзит меня Мечом, а ваш достойный начальник, Фений Руф, предложит войскам провозгласить императором Пизона. Милый план, не правда ли? Теперь слушай: возьми отряд моих телохранителей, арестуй и приведи сюда Флавия и женщину, которую зовут Эпихарида, из дома по Фламиниевой дороге, знаешь? Не теряй времени, и мы еще поспеем в цирк.

– А Пизон? – спросил Тит.

– Пизон? О, я пошлю за ним Руфа.

Заметив удивление центуриона, он прибавил:

– Поверь мне, я знаю этого достойного воина. Он будет нам очень полезен.

Тит поспешил исполнить его приказание, а император пошел к Поппее. Она лежала в той же позе, что и раньше; и, увидев его, воскликнула с кокетливым нетерпением:

– Наконец-то ты пришел? Я дожидаюсь тебя больше часа.

Нерон обнял ее и прижал к груди с почти безумной страстью.

– О, Поппея, Поппея! – воскликнул он. – Довольно! Довольно!

– Медведь! – сказала она, когда он выпустил ее. – Посмотри, ты разорвал мою накидку. Теперь я ношу этот пурпур по праву сана, но когда-то носила его по праву красоты.

Она напомнила ему о банкете у Отона, когда она дразнила его своим пурпурным платьем.

– Теперь, царица любви, – заметил он, – ты носишь этот пурпур как по праву красоты, так и по праву сана.

– О, – сказала она, – ты просто льстец; скажи мне разве я не становлюсь старой и безобразной?

Он отвечал ей поцелуем.

Поппея засмеялась своим загадочным, бархатным смехом:

– Ты очень ласков сегодня, Цезарь, очень ласков с бедной старухой!

Она была года на два или на три старше его и в полном расцвете красоты; но ей нравилось иногда напускать на себя материнский вид, который очень забавлял Нерона.

– Я всегда ласков с тобой, Поппея, – сказал он почти грустно.

Лицо Поппеи приняло торжествующее выражение; она ничего не отвечала и молча играла веером. Нерон тоже молчал; он сидел рядом с ней и, взяв ее руку, открывал и закрывал ее пальцы, целуя их розовые ногти.

Поппея неожиданно засмеялась:

– Ты точно мальчик, в первый раз влюбившийся.

– Позволь мне всегда оставаться таким, Поппея, – сказал он.

– Нет! – отвечала она резко. – Вот и сегодня ты проленился целое утро, а ведь тебе нужно идти в цирк.