– Да, ведь отец моей жены служит в городском ополчении.
– О, в таком случае наш брат вам не в диковину!
Тут слуга поставил на стол заказанные вино и кружку.
Мнимый капитан разлил вино по кружкам.
– Ваше здоровье, мэтр Паризо! – провозгласил он.
– И ваше, капитан!
Они чокнулись и выпили.
– Доброе здесь винцо, – заметил капитан, отставив опорожненную кружку.
– Да уж, «Сосновая шишка» тем и знаменита.
– Послушайте-ка, мэтр Паризо, а как вы догадались, что я нездешний? Неужто выгляжу как провинциал?
– Ничуть, капитан! Вовсе нет, просто гляньте на свою шляпу!
– Ну и что? Гляжу. И что тут такого?
– Э-э! – рассмеялся добрый парижанин. – Это ж ясно как божий день.
– Право слово! Признаться…
– А вы взгляните на мою да на те, что у здешней публики.
– И то верно, у них у всех соломенная оплетка в виде пращи[10 - Праща (фр. la fronde) – знак сочувствия Фронде или соучастия в ней.] вокруг тульи.
– Вот-вот.
– Это что ж, опознавательный знак?
– Точно.
– Так-так, кажется, я начинаю догадываться!
– В самый корень зрите, капитан.
– Так вы мне расскажите, уж больно хочется знать, что здесь творится!
– С удовольствием, капитан. Только прежде скажите, вы за кого?
– За кого я?
– Да.
– Черт! За короля!
– Так-так, за короля и господ принцев или же за короля и кардинала?
– Кардинал – шут гороховый, и мне нет до него никакого дела, как и до соломенной оплетки на вашей шляпе.
– Чудесно! Значит, вы с нами заодно, капитан.
– Всей душой и телом. А вы-то сами за кого?
– За короля и господ принцев.
– И я, черт возьми!
– Просто замечательно! Вот, капитан, держите-ка эту оплетку – приладьте к своей шляпе.
– Лучшего и не пожелаешь! – отвечал наш герой, затягивая оплетку вокруг тульи своей шляпы. – Ну а теперь-то расскажете?
– Обо всем, что вашей душе будет угодно.
– Великолепно! Ваше здоровье, мэтр Паризо!
– И ваше, капитан Андре!
– Начнем с Фронды.
– Сейчас, сей же миг.
– Слушаю.
– Обещаю рассказать все как на духу, благо я своими ушами слышал, как возникло это слово. Так что вот вам, дорогой капитан, моя история вкратце. Явился я на днях в суд по делу против одного лавочника с Пергаментной улицы, с которым затеял тяжбу. Сижу себе в кабинете дознаний, а тут аккурат судебный советник Башомон идет мимо с какими-то чинодралами. Они-то ему и говорят: народ-де шибко недоволен и, ежели двор не опомнится, быть беде. А он им в ответ: бунтовщики, мол, как дети малые – сидят по парижским канавам да постреливают из пращи, и как только завидят полицейского в штатском, мигом врассыпную, а когда того и след простыл, они снова тут как тут.
– Гм! Дело нешуточное, – проговорил капитан. – Этот советник Башомон, должно быть, ставленник его преосвященства.
– Он рьяный приспешник кардинала. Так что слово не воробей… и название, которое подбирали себе враги Мазарини, родилось само собой. Так они и сделались пращниками – фрондерами. С той поры и вся Фронда, и шляпы, и перчатки, и веера, и даже хлеб…
– Черт! И когда же возникло это злополучное слово?
– Тому уж дней десять!
– Так давно? В таком случае кардиналу и впрямь стоит поостеречься.
– Правда?
– Еще бы! Ваше здоровье, мэтр Паризо!
– И ваше, капитан!
– Благодарю! А теперь, господин Паризо, прошу вас, скажите-ка, а что за событие вызвало столь сильное народное брожение и, главное, с чего это все так дружно кричат: «Да здравствует Бофор!»?