Морские цыгане

– Нужно время, чтобы предупредить наших друзей; кроме того, нам нужны достоверные сведения о состоянии обороны Тортуги.

– Правда, но кто нам доставит эти сведения?

– Я, черт возьми! Я проберусь на остров, и – можете быть уверены! – от меня ничто не ускользнет.

– Мы отправимся вместе, – с живостью сказал Пьер.

– Благодарю, но я отправлюсь один, так будет гораздо лучше, один человек всегда может спрятаться, двое же рискуют попасть в засаду.

– Как хочешь, друг.

– Ну как, решено, дядюшка?

– Да, решено, Филипп, ей-богу, ты настоящий молодец! Теперь мне жаль, что я сердился на тебя.

– Ба-а! Забудьте об этом, дядюшка, я уж и сам не помню.

– Решено, послезавтра.

– Непременно.

– Только не дай себя убить.

– Не так я глуп! Испанцы меня не увидят.

– Что мы будем делать теперь?

– Уйдем. Становится поздно, и вам надо отдохнуть.

– Итак, ты предлагаешь мне гостеприимство, Пьер?

– Еще бы! Хорош бы я был в ином случае!

Пьер подозвал трактирщика, расплатился, и все трое встали, чтобы уйти. В ту минуту, когда они дошли до дверей, молния прорезала темноту, и страшный удар грома сотряс стекла.

– Ого!.. Это еще что такое? – спросил д'Ожерон.

– Начинается ураган, – ответил Пьер, – он собирается уже два дня. Я жалею о судах, которые пытаются пристать к берегу в подобную бурю.

– Ш-ш! – остановился вдруг Филипп, с живостью наклонив голову вперед. – Вы слышали?

– Что такое? – спросили они.

– Пушка!

– Как пушка? – вскричали они с беспокойством.

– Слушайте! Слушайте!..

Все прислушались. Прошло несколько секунд, потом дважды раздался слабый звук, в происхождении которого опытные моряки не могли ошибиться.

– Это пушка! – вскричали они.

– Погибает судно!

– Да, да, – сказал д'Ожерон, печально качая головой, – это сигнальная пушка: ветер гонит судно к берегу, и на нем знают, что погибли, но кто попытается помочь им в такую бурю?

– Я, если не найдется никого другого! – благородно вскричал Филипп.

– Мы! – повторил Пьер, спокойно снимая свой красивый расшитый мундир и старательно складывая его, чтобы не испортить.

– Да вы с ума сошли, друзья мои, – увещевал их д'Ожерон, – вы двадцать раз утонете, прежде чем доберетесь до этого судна. Притом, откуда вы знаете, что это наш корабль? Это, верно, какой-нибудь испанский галеон, которого прибило к берегу.

– Тем лучше, дядюшка! – весело заметил Филипп.

– Тем лучше?! Почему?

– Потому что мы его захватим, – ответил Филипп, смеясь.

Д'Ожерон, загнанный в тупик этим ответом, опустил голову, сложил руки на груди и пожал плечами. Такая смелость превосходила все, что он видел до сих пор.

– Ах, как я сожалею в эту минуту о Питриане! – воскликнул Пьер.

– Почему же, сударь? – спросил работник, внезапно появляясь в дверях.

– А! Ты здесь, мой милый? Добро пожаловать; ты, верно, колдун.

– Никак нет, но я догадывался, что буду здесь нужен, и пришел.

– И правильно сделал. С тобой и моим приятелем Филиппом, я уверен, мы преуспеем.

– Кто в этом сомневается! – просто ответил Питриан, даже не спрашивая, о чем идет речь.

– Скорее! – вскричал Филипп. – Найдем лодку.

– Это не так трудно, – весело отозвался Пьер.

Все трое, оставив д'Ожерона в дверях гостиницы, бегом бросились к берегу.

Глава V. Герцог Пеньяфлор

За месяц до начала нашего рассказа человек, старательно закутанный в толстые складки длинного плаща, ехал на сильной гнедой лошади по едва проложенной дороге от Медальина до Веракруса. Было около одиннадцати часов утра, морской ветерок спал, и жара постепенно становилась изнурительной в этой бесплодной и песчаной местности, которая окружает город и по которой всадник ехал шагом. Пристально осмотрев окрестности, всадник, успокоенный полным уединением, окружавшим его, решился снять с себя плащ и, сложив вдвое, бросить его на седло.

Тогда стало легко определить в ехавшем молодого человека лет двадцати двух, с тонкими и благородными чертами лица; его высокий лоб, черные глаза, насмешливый рот с небольшими темно-каштановыми усами придавали его овальному лицу выражение гордости, презрения и некоторой жестокости; он был высок и строен, манеры имел чрезвычайно изящные и непринужденные. Костюм из черного бархата с серебряными позументами прекрасно оттенял матовую белизну лица. Короткая шпага в серебряных ножнах доказывала, что он имел благородное происхождение, потому что одни только дворяне обладали в то время правом носить шпагу. Из-под шляпы из вигоневой шерсти, низкой и с широкими полями, выбивались длинные локоны черных волос, в беспорядке падавшие на плечи; ботфорты из желтой кожи с тяжелыми серебряными шпорами поднимались выше колен. Словом, это был блистательный кавалер, донжуанская внешность которого должна была нравиться сладострастным веракрускам и внушать ревность множеству мужей.

В нескольких шагах от города он снова надел свой плащ, потом проехал Гуариту и вскоре достиг первых домов предместья Техерия. Впрочем, путешественник лишь ненамного углубился в это предместье; скоро его лошадь сама остановилась перед ветхим черным домом, массивная дверь любопытной резьбы которого тотчас отворилась перед ним.

Молодой человек сошел с лошади и бросил поводья пожилому слуге, который, заперев дверь, подошел к нему, сняв шляпу.