Избавители звезд

– Я знаю всё о высших сафи из окружения Беньямина, – продолжал Альтаир, хоть слова эти и бередили его древнее сердце. – Он принял тебя в свой круг против их воли, а ты зарезал его проклятым металлом. Ты прекрасно знаешь, сколько мучений он испытывал в последние мгновения своей жизни.

Лев обернулся, глядя на него холодно, оценивающе. Он словно только и ждал, что Альтаир заговорит об этом.

– Ему не следовало пытаться спасать никчёмного.

Насир никогда не нравился Беньямину. Все те годы, которые они строили планы, целью Альтаира было, чтобы Насир занял трон, Беньямин был против этого. Но где-то там, на острове, всё изменилось настолько, что сафи решил – Насир достоин того, чтобы ради него пожертвовать собственным бессмертием.

– Ты и правда бессердечный. – Альтаир устало рассмеялся.

Улыбка Льва была саркастической.

– Да, чтобы утверждать иначе, мне бы потребовалось сердце.

Он одарил Альтаира долгим взглядом, и тот ответил тем же.

– Мёртвые не чувствуют боли, – мягко добавил Лев, и Альтаир невольно прикрыл глаза. Возможно, именно потому, что он обнажил свои эмоции, отец продолжал: – А вот твои друзья, напротив, прекрасно знали, как больно тебе будет от того, что они оставили тебя. Ты устроил своё маленькое представление со светом, чтобы спасти их – и ради чего? Каково это – чувствовать себя брошенным?

Альтаир напрягся. Он предпочитал думать, что готов ко всему, но эти слова ударили по больному. С его губ сорвался смешок, каких было немало в его арсенале.

– О, так ты хочешь поговорить о чувствах.

Глаза Льва сверкнули, и корабль чуть тряхнуло. С тихим, почти потусторонним скрипом качнулись снасти.

– Если уж кто-то и способен тебя понять, так это твой отец.

– Я польщён, – протянул Альтаир, громыхнув цепями. В первую ночь он наполнил это место светом, прежде чем понял, как воздействовали на него оковы. – Но разве так нужно обращаться с собственным сыном?

Лев просто смотрел на него.

– Они бросили тебя, Альтаир.

Губы Альтаира плотно сжались. Нет, он не станет отвечать, не подарит отцу такого удовольствия. Вот только Лев, как и его сын, умел добиваться своего.

– Они знали, что я стану твоим единственным убежищем.

Альтаиру не нужно было закрывать глаза, чтобы явственно увидеть, как они бежали к кораблю. Волна песка поднялась за ними. Насир. Зафира. Кифа. Мать, которая никогда не любила его. Никто из них его не искал, даже не обернулся.

Ни когда расстояние между ними увеличивалось всё больше.

Ни когда они подняли якорь на корабле Беньямина.

– Они просто забрали то, за чем пришли, и сбежали, – продолжал Лев, и его голос окутывал бархатистой тьмой. Альтаиру пришлось закусить язык, чтобы не отвечать. – Ни разу не обернувшись.

Ни даже когда его заставили упасть на колени и тени обвили его горло.

– Даже не взглянули на мёртвое тело Беньямина.

Альтаир наконец не выдержал, огрызнулся:

– Я сам был там. Нет нужды напоминать.

Лев не улыбнулся. Он не злорадствовал, нет – смотрел на Альтаира сочувственно, словно понимал его мучения. А потом он вышел, оставив пленника в темноте.

Альтаир опустил ноги на пол и, опустив голову, закрыл руками лицо.

Глава 4

Смерть пришла до рассвета, и возвестил о ней оглушительный грохот. Трюм тряхнуло так яростно, что Зафире показалось, что у неё выпадут зубы. В свете раскачивавшихся светильников она видела изломанные тени – словно zumra, неверным шагом идущие прямо на погибель. И сердца рассыпались в прах.

Закинув Джаварат в сумку, девушка собрала стрелы в колчан и бегом поднялась по ступеням, едва не упав по дороге. Казалось, она может мыслить трезво, только когда не держит фолиант в руках.

Последние три дня Зафира провела, листая потрёпанные страницы, безуспешно пытаясь сосредоточиться на древнем сафаитском, и в итоге у неё сложилось ощущение, что книга просто не хочет быть прочитанной. Джаварат хотел лишь, чтобы его держали в руках, перебирали страницы, любовались изысканной вязью письмен и i’jam[6 - I’jam – диакритический знак в арабском шрифте, обращение согласного.]. И Зафира понимала, как ни абсурдно было об этом думать, что у книги есть свои желания. Впрочем, не более абсурдно, чем умение артефакта говорить.

И влиять на других.

Нет, Зафира не была глупа, но Джаварат играл с ней, и девушка понимала: чем больше она вслушивалась в шёпот книги, чем больше пыталась понять, чего хочет фолиант, тем опаснее становилось каждое её действие. Вот почему она стала осторожнее, ведь теперь в её руках было нечто гораздо большее, чем лук, и от неё зависела не просто судьба какого-нибудь несчастного оленя или зайца, а будущее всей Аравии. И сердца, когда-то принадлежавшие даамовым[7 - Даамов – проклятый.] Сёстрам.

Проблема заключалась в том, что она не могла просто взять и перестать слушать.

На палубе звенели хриплые крики зарамцев, в которых не было ни паники, ни страха. А когда корабль перестало трясти, Зафира нахмурилась, увидев вокруг сияющие лица и усталые улыбки.

– Что это был за грохот? – спросила она, перекрикивая ветер.

– Якорь, – отстранённо ответил Насир, и девушка посмотрела, куда он указывал.

Морские волны лениво ласкали умбровый берег. Вздымавшиеся дюны уходили вдаль, и рассвет окрашивал пески золотом, напоминая Зафире, как ветер играл с кудрями Дина и локонами Ясмин.

Девушка сглотнула, подавляя нахлынувшие чувства – смесь страха и тоски по друзьям. Она так хотела увидеть Ясмин, рассказать, как сильно жалела о том, что не сумела спасти брата подруги. Как сильно жалела, что не любила его достаточно. Но как сильно Зафира ни желала увидеть Ясмин снова – а ещё Умм и Лану, – она не могла унять дрожь.

– Крепость Султана. Город, что не принадлежит никому и повелевает всеми, – провозгласила Цзинань.

Каждый ребёнок в Аравии знал о Крепости Султана. В школе они изучали карты, историю на папирусе. Прежде чем возник Арз, под стенами города располагался залив, и на берегах бурлила жизнь – яркие разноцветные шатры, высокие арки окон, минареты, пронзавшие небо.

Всё это было здесь и теперь, но тусклое, безжизненное. Теперь в этом месте обитали призраки, и лишь одинокий сокол лениво кружил в небесной выси.

– Народ предпочёл страх перед Арзом страху перед султаном, – объяснил Насир.

Впереди Зафира видела свидетельства жизни – песок вздымался далеко-далеко, у туманных силуэтов минаретов, и ветер доносил гул дневной суеты.

– Пройдёт немного времени, и жители вернутся сюда, – проговорила Кифа, когда к ним присоединилась Серебряная ведьма. – Теперь, когда Арза больше нет.

После себя Арз оставил хаос – колючие кустарники и ветки, камни, туши животных. Не прошло и недели с тех пор, как проклятие было снято с Аравии, а песок уже поглотил остатки леса. Нигде не было видно тёмных деревьев; земля как будто вобрала их, и когти Шарра – а может, и самого Льва – исчезли.

– Что-то зверей не видно, Охотница, – поддразнила Кифа. – Я начинаю думать, что ты была лишь мифом.

– Они сбежали в глубь земель, – сказала Серебряная Ведьма.

Зафира знала – Арз исчез в тот самый миг, как они вынули пять сердец из великих деревьев Шарра. Когда Лев украл одно, а zumra сбежала, оставив Альтаира там. Каждый рывок их корабля был напоминанием о том, что Арз, эта гробница, неизменно захватывавшая всё больше земель, та самая непокорная тёмная чащоба, делавшая Зафиру той, кем она была, пала.