Неприкаянный

Мы приближались к западному въезду. Город был обнесён невысокой деревянной стеной, и перед ней имелось большое открытое пространство, на котором обычно устраивали гонки на лошадях. Их проводили только летом, после праздника Цветущих Яблонь, так что сейчас перед главной трибуной сооружали подмостки для артистов. Сами циркачи как раз готовились к выступлению: на свободной полянке разминалась пара акробатов, метательница ножей с завязанными глазами уничтожала ближайшее дерево, мечник, тщательно примериваясь, рубил клинком средней толщины брёвна.

При виде последнего я лишь усмехнулся, но Лина… Она смотрела на артистов, как на воплотившихся героев сказок. Глаза округлились, шея вытянулась, даже рот немного приоткрылся, придавая лицу потешное выражение. Я посмотрел на неё и вдруг понял, что где-то внутри циничной недоверчивой воровки, почти всю сознательную жизнь прожившей на улице, всё же сохранился наивный ребёнок, который верит в маленькие чудеса. И уж не знаю почему, меня это открытие обрадовало и огорчило одновременно.

Чтобы не толкаться в очереди, я обогнал караван и первым подъехал к воротам. На посту оказалось только два стражника, или, вернее, полтора: один сидел на чурке, подпирающей створку, и спал, свесив голову на грудь. Я немного ему завидовал – солнышко так пригревало, что вздремнуть было святым делом. Второй, явно не совсем трезвый, окинул нас мутным взглядом и вымолвил заветную формулу:

– Серебряк с человека, крупная скотина по два за голову, лошади бесплатно!

– Похоже, что у нас есть крупная скотина? – я сунул обозначенную сумму в грязную ладонь привратника.

– Откуда ж мене знать, вдруг то ваш караван! – пробурчал страж и отошёл в сторону, освобождая дорогу.

А за воротами раскинулся Керист. Площадь перед воротами была одной из самых просторных в городе, который славился именно своими тесными улочками. В рынке как месте для торговли надобность отпадала вообще: торговали на каждом углу и такими разнообразными товарами, что глаза разбегались. Правда, меня всегда немного напрягал здешний гвалт.

– Вино с лучших виноградников Прибрежья, спешите, товар расходится буквально на лету!

– Хлопок и шёлк из самого Аль-Назира, подходите, выбирайте, покупайте!

– Соления, варения, закваски!

– Шкуры и жир северного зверя! Прибыли прямиком из Нейрата!

– Мёд, сивуха, самогон! Налетай, мужики!

– Услуги дантиста! Очень дёшево!

– Пира-а-аги-и-и!!!

Мы с Линой проехали главную площадь, пестревшую разномастными вывесками, и направились к улице Ремесленников. Здесь я наконец признал битву с разошедшимся солнцем проигранной и снял куртку, а Лина скинула плащ, оставшись в одной мешковато сидевшей на ней темной рубахе. Улицы в этой части города были сильно запружены народом, так что ради экономии времени пришлось свернуть в переулок. Правда, передвигаться тут можно было только пешком – поперёк улочки народ натянул бельевые верёвки.

Мне всегда нравился этот город. Не то, чтобы он был велик или красив, нет – народу здесь шаталось до неприличия много, но и только. Просто в Керисте даже окраинные улочки не выглядели, как трущобы, дороги исправно латались, и вероятность свалиться в яму с нечистотами, замаскировавшуюся под обычную лужу, была крайне низка. Да и домики радовали глаз: аккуратные, чистые, похожие один на другой, и в то же время очень разные. Их острые крыши, крытые тёмно-красной черепицей, напоминали устремлённые в небо наконечники копий.

Всё же для города близость мирной границы – крайне выгодное обстоятельство. Огромное количество товаров, проходящих через него, обеспечивали горожан в любое время года, а о золоте, оседающем в карманах местных властей в виде переплат за контрабандный товар и завышенных пошлин, и говорить не стоит. При таких деньгах можно и на городские службы разориться.

В местах, где сходились две, а то и больше улиц, располагались фонтаны или статуи. Их выполняли в виде пар грехов и добродетелей. Так, например, мы прошли мимо каменного изваяния двух людей: один, хорошо одетый и ухоженный, поддерживает под руку и протягивает несколько крупных монет другому, плохо стоящему на ногах, в ободранной одежде и совершенно без обуви. Изображены здесь, конечно, зажиточный гражданин и пьяница, образы щедроты и расточительства. Помещать такие статуи на улицах торговых городов стали с тех пор, как в купеческую гильдию Либрии просочились предприимчивые люди из Кан-Терна. Многие их традиции и верования мне как зайцу – царский герб, но эти скульптуры выглядели однозначно лучше мусорных куч, которые скапливались здесь раньше.

Атмосфера бурлящего города поднимала настроение и заставляла внимательно следить за своими карманами. Люди сновали по улицам с удивительной ловкостью и быстротой; из окон слышались ругань, смех, пьяные песни; под ногами всюду лезли неугомонные ребятишки, которых, как всегда, привлекал мой рост. Я не любил выделяться из толпы, поэтому давно привык чуть сутулиться, чуть горбиться, и всеми силами старался вести себя неприметно. К сожалению, удавалось это далеко не всегда.

Мы вышли с улицы Ремесленников и направились в южную часть города, попутно избегая настырных лавочников и глазея по сторонам. То тут, то там мелькали тощие типы со смазанными лицами – представители не совсем законных, но самых прибыльных профессий. Матёрые щипачи натаскивали молодняк тягать кошельки и смешиваться с толпой, что в такой толчее было вовсе не трудно. Здоровенный громила, угрюмо оглядывающийся по сторонам, почуял, что я на него смотрю, повернулся и невинно осклабился, обнажив крупную дыру в сплошном ряду серебряных зубов.

– Какой приветливый парень, – заметила Лина, тоже увидевшая эту лучезарную улыбку.

– Не обманывайся, – сказал я тихо. – Он из гильдии убийц.

– Спасибо, что пояснил, – ехидно отозвалась девчонка. – Я всяко дольше тебя знакома с городскими улицами. Научилась отличать волка от овцы.

Спустя какое-то время мы наконец вышли к нужному дому. Поначалу я подумал, что ошибся улицей, но, присмотревшись, понял, что память меня не подвела. Просто Алонсо сделал очередную пристройку к дому, сменил отделку и перекрасил всё в малиновый цвет. Теперь его хоромы на фоне остальных домов выглядели как сказочный дворец.

– Пришли, – сказал я, внутренне посмеиваясь над страстью приятеля.

Лина смотрела на дом со смесью удивления и непонимания. Да, тягу к экстравагантности Алонсо могла пересилить только его тяга к деньгам.

Привязав коня во дворе, я постучал в разузоренную малиновую дверь. Некоторое время за дверью висела тишина, а потом раздался знакомый ворчливый голос:

– Кого там опять Лукавый принёс? Я сегодня занят! Да не заперто, хватит уже стучать!!!

Сколько его знаю, он всегда занят, но каждый раз, как прихожу, застаю его бездельничающим или орущим на прислугу. Лишь один раз за четыре года он оказался в отъезде.

Мы вошли. В комнате свободно стояла мебель из недорогого дерева, вырезанная в строгом гномском стиле. Стены комнаты окрашены в тот же малиновый цвет, правда, это почти не заметно из-за висящих на них картин. У всех богатых торговцев в королевстве принято коллекционировать всевозможные портреты правителей Либрии, как давно умерших, так и правящего в данный момент. Чем полнее эта коллекция, тем более уважаем её обладатель. Алонсо говорил, что ему безразличны эти соревнования, однако это не помешало ему собрать самую полную коллекцию в городе. Мой приятель относился к категории людей, болезненно зависимых от мнения посторонних и различных веяний моды, но вслух он ни за что бы в этом не признался. Вот сейчас я спросил бы его: «Зачем тебе новая пристройка, Алонсо? Зачем малиновый цвет?» А он так равнодушно пожал бы плечами, мол: «Да вот, подумал, маловата моя обеденная…», хотя на самом деле он просто не смог смириться с тем, что сосед построил во дворе фонтан, сделал перепланировку и теперь водит в свой особняк экскурсии, а дом Алонсо на его фоне смотрится невзрачной избушкой.

Сейчас же мой приятель сидел за конторкой и что-то напряжённо подсчитывал. Серьёзность, с которой он щёлкал счётами и вносил записи в учётную книгу, говорила о том, что от результатов этих вычислений зависит по меньшей мере судьба мира. Но стоило ему поднять взгляд и увидеть меня, как все до единой морщины на его лице разгладились.

– Эн, дружище! – Алонсо встал и направился ко мне. – Как у тебя дела? Давненько ты меня не наве… Ой! Кто это с тобой?

Алонсо, наконец, заметил стоящую позади меня Лину и сейчас с удивлением её разглядывал.

– Привет, мой златоглавый друг! – начал я с обычного для нас приветствия. – Это Лина, у нас есть кое-какие дела в Квисленде. Рад тебя видеть! – я хлопнул приятеля по плечу, но тот, похоже, этого не заметил.

Он разглядывал Лину, как баран – новые ворота, даже не моргая. Девчонка сначала молча терпела, но, не выдержав столь пристального внимания, цокнула и закатила глаза.

Я поспешил вывести своего приятеля из ступора:

– Ты разрешишь войти?

Тот быстро моргнул, посмотрел на меня, словно что-то хотел спросить, но в последний момент остановил себя и произнёс:

– Да, да, проходите, не стойте на пороге! Располагайтесь. Устали, небось, с дороги? Как насчёт обеда?

Я отрицательно покачал головой и только кивнул в сторону Лины.

– Сейчас, Боэтта вас проводит. Боэтта! – В комнату заглянуло личико хорошенькой служаночки. – Боэтта, проводи госпожу Лину в столовую, приготовь ей обед.

– Я бы не отказался от кружечки сидра, – добавил я. Служанка коротко взглянула на Алонсо, тот поморщился и махнул рукой – мол, конечно, только иди уже.

Когда Лина скрылась вслед за пухленькой, отчаянно вертящей задом Боэттой, Алонсо повернулся ко мне и спросил:

– Кое-какие дела?

– Угу, – ответил я, не желая вдаваться в подробности.

– Какого рода дела могут быть у тебя с такой соплячкой? – терпеливо допытывался толстяк.

– Алонсо, отстань.

– Отстану, когда ты мне скажешь, что задумал. Кто она такая вообще?

– Да никто.

– Никто – как Таммита Тирхенс? Напомнить тебе ту историю? Знаешь, как трудно было объяснить графине, откуда взялся на балу уличный наёмник-соблазнитель?