Социализм, экономический расчет и предпринимательская функция

Человеческая деятельность: цели, ценность, средства и полезность

Теперь, когда мы дали определение предпринимательства через человеческую деятельность, нам нужно объяснить, что мы понимаем под этим. Человеческая деятельность – это любое преднамеренное поведение[26 - О концепции человеческой деятельности и его основных компонентах см.: Ludwig von Mises, Human Action: A Treatise on Economics, 3rd rev. ed. (Chicago: Henry Regnery Company, 1966), 11–29, 251–256 [Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: Трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 14–31, 238–242]. Мизес пишет: «Любое действующее лицо всегда является предпринимателем и спекулянтом» (p. 252 [с. 239]) и «Предприниматель – это действующий человек, ориентирующийся на изменения рыночной информации» (р. 254 [с. 240]). Вероятно, также полезно познакомиться с книгой Ричарда Тейлора «Действие и цель» (Richard Taylor, Action and Purpose [New Jersey: Humanities Press, 1980]), хотя, с нашей точки зрения, Тейлор уделяет недостаточное внимание тому, что по существу человеческая деятельность состоит в познании и открытии новых целей и средств, а не только в эффективном распределении имеющихся средств между заранее установленными целями. Тадеуш Котарбинский допускает ту же ошибку, но заходит в своих заблуждениях гораздо дальше, см.: Tadeusz Kotarbinski, Praxiology, An Introduction to the Sciences of Effi cient Action (Warsaw: Polish Scientifi c Publishers, 1965).]. Действуя, все люди стремятся достичь определенных целей, которые, как они обнаружили, для них важны. Мы будем называть ценностью субъективную и в большей или меньшей степени эмоционально нагруженную оценку действующим человеком собственной цели. Средство – это любой метод, который, с субъективной точки зрения действующего человека, подходит для достижения его цели. Мы будем использовать термин полезность для указания на субъективную оценку действующим человеком его средства, зависящую от ценности той цели, которой, с его точки зрения, это средство даст возможность ему достичь. В этом смысле цель и ценность – это две стороны одной медали, поскольку человек проецирует субъективную ценность, которую он приписывает своей цели, на средство, которое, по его мнению, полезно для ее достижения, и это происходит именно с помощью понятия полезности.

Редкость материальных благ, планы действий и акты воли

Средства по определению должны быть редкими, поскольку в противном случае действующий человек даже не принимал бы их в расчет в своих действиях. Иными словами, там, где нет редкости благ, нет и человеческой деятельности[27 - В этом смысле определение экономической теории как «науки, которая изучает человеческую деятельность в условиях редкости благ» (Avelino Garcia Villarejo и Javier Salinas Sаnchez, Manual de Hacienda P?blica [Madrid: Editorial Tecnos, 1985], 25) является чистым плеоназмом, поскольку любая человеческая деятельность предполагает редкость. Как красноречиво пишет Мизес: «Если человек не стеснен недостаточным количеством вещей, то отсутствует необходимость в какой-либо деятельности» (Mises, Human Action, 93 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 90]).]. Цели и средства никогда не являются данностью; напротив, они возникают в результате ключевой предпринимательской деятельности, состоящей именно в создании, открытии или просто осознании целей и средств, значимых для человека в каждой из ситуаций, с которыми он сталкивается в жизни. Как только человек понимает, что он обнаружил, какие цели важны для него и какие средства достижения этих целей доступны для него, он объединяет их, почти всегда неявно[28 - Ниже мы объясним, почему наиболее существенные для человеческой деятельности данные или знания почти всегда очень сложно сформулировать и почему они обычно носят неявный, а не эксплицитный характер.], в некий план действий[29 - План – это предполагаемая мысленная картина будущего, соответствующая представлениям действующего человека о различных этапах, элементах и обстоятельствах, которые могут иметь значение для его деятельности. Таким образом, план состоит из специфически структурированной практической информации, которой человек обладает и которую он получает постепенно в контексте каждого из своих действий. В этом смысле можно утверждать, что, в силу того, что действующий человек порождает новую информацию, каждое действие вызывает непрерывный процесс индивидуального, или личного, планирования. Централизованное планирование имеет совершенно иной характер и, как мы увидим, удовлетворяет потребность руководящего органа социалистической системы в организации средств принуждения (максимально формальным и согласованным образом) для достижения поставленных целей. Централизованное планирование терпит неудачу, потому что власти неспособны получить необходимую практическую информацию. Следовательно, вопрос не в том, планировать или нет; если считать, что планирование необходимо для любой человеческой деятельности, то вопрос состоит в том, кто должен планировать: отдельный действующий человек, единственный, кто владеет необходимой практической информацией, или не имеющий к нему отношения орган принуждения, у которого эта информация отсутствует. См.: F. A. Hayek, “The New Confusion about Planning” in New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas (London: Routledge and Kegan Paul, 1978), 232–246. Планирование можно разделить на интегральное, частичное, индикативное и индивидуальное, и все эти типы планирования, за исключением индивидуального, содержат неустранимое эпистемологическое противоречие, которое мы будем называть «парадоксом планирования» (см. в главе 3 сноску 11 и раздел с части 6).], который он принимает и исполняет благодаря индивидуальному акту воли[30 - Согласно св. Фоме Аквинскому, voluntatis autem motivum et obiectum est fi nis (то есть «цель является причиной и объектом воли»). Summa Theologiae, pt. 1–2, ques. 7, art. 4, vol. 4 (Madrid: B. A. C., 1954), 301.].

Субъективное восприятие времени: прошлое, настоящее и будущее

Любая человеческая деятельность протекает во времени, однако не в детерминистском, ньютоновском, физическом или аналогичном смысле, а в субъективном смысле, то есть во времени, субъективно воспринимаемом и переживаемом человеком в контексте каждого действия[31 - О том, что к сфере человеческой деятельности приложим только субъективистский, практический и динамический концепт времени, см.: Gerald P. O’Driscoll and Mario J. Rizzo, The Economics of Time and Ignorance (Oxford: Basil Blackwell, 1985), chap. 4, 52–70. Такую концепцию времени уже выдвигал Бергсон, для которого «чистая длительность является формой, которую принимает последовательность состояний нашего сознания, когда наше “я” просто живет, когда оно не отделяет своего нынешнего состояния от предыдущих» (Henry Bergson, “Essai sur les Donnеs Inmеdiates de la Conscience,” en Oeuvres [Paris: Presses Universitaires de France, 1959], 67).]. Согласно этому субъективному понятию времени, человек воспринимает и переживает его по ходу действия, то есть по мере того, как он создает, открывает или просто осознает наличие новых целей и средств в соответствии с сущностью предпринимательства, которую мы объяснили выше. Таким образом, прошлые переживания, хранящиеся в памяти человека, постоянно соединяются в его сознании с его текущим, творческим взглядом на будущее в форме мысленных образов или ожиданий. Будущее никогда не бывает предопределено; вместо этого действующий человек воображает его и шаг за шагом создает его.

Творчество, удивление и неопределенность

Таким образом, будущее всегда является неопределенным в том смысле, что его еще предстоит создать и относительно него у действующего есть лишь некоторые идеи, мысленные образы и ожидания, которые он надеется воплотить посредством собственной деятельности и взаимодействия с другими людьми. Кроме того, будущее открыто для всех творческих возможностей человека, и поэтому каждый действующий субъект находится по отношению к нему в состоянии перманентной неопределенности, которую можно уменьшить посредством его собственных паттернов поведения, паттернов поведения других (институтов), а также посредством деятельности и предпринимательской бдительности. Однако он не в состоянии полностью устранить эту неопределенность. Открытый и неограниченный характер неопределенности, которую мы имеем в виду, делает как традиционные понятия об объективной и субъективной вероятности, так и байесовскую концепцию последней неприменимыми в сфере человеческой деятельности. Тому есть две причины: во-первых, люди даже не осознают всех потенциальных возможностей или вариантов; во-вторых, у каждого человека есть специфические субъективные знания или убеждения – в терминологии Мизеса, «вероятности события» (применительно к уникальным событиям)[32 - Mises, Human Action, 110–118 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 105–108]. Данная таблица отражает главные различия, существующие, согласно Мизесу, между концепцией вероятности в сфере естественных наук и в сфере человеческой деятельности:] – которые, по мере того, как они модифицируются или становятся больше, имеют обыкновение внезапно, то есть резко и радикально, менять всю «карту» мнений и знаний человека. Так действующий человек постоянно обнаруживает совершенно новые ситуации, которых ранее даже не мог себе представить[33 - «Удивление – это смещение и искажение привычных представлений, проистекающее либо из переживания, которое находится за пределами того, что казалось реально возможным, либо из переживания такого рода, которое человек никогда не представлял себе и поэтому никогда не оценивал как возможное или невозможное; внезапное событие – противоречащее ожиданиям или неожиданное» (G. L. Shackle, Epistemics and Economics [Cambridge: Cambridge University Press, 1972], 422). Для описания типично предпринимательской способности подмечать случайно и внезапно появляющиеся возможности, не занимаясь специально их поиском, англосаксы используют слово serendipity. Этимологически это слово происходит от арабского sarandib, старого названия Шри-Ланки, а в нынешнем значении его ввел в XVIII в. Гораций Уолпол. Он вдохновлялся неожиданными открытиями, которые часто делали герои персидской притчи о трех принцах Серендипа. В письме Уолпола к Манну от 28 января 1754 г. он пишет, что герои этой притчи «благодаря счастливой случайности и собственной сообразительности постоянно делали открытия, к которым не стремились». Он заключает: «Это открытие, действительно, почти такого рода, как те, что я называю Serendipity» (см.: Oxford English Dictionary, 2nd ed. [Oxford: Clarendon Press, 1983], 15: 5). Грегорио Мараньон имеет в виду то же самое, когда замечает: «Творение гения отличается от творений обычных людей тем, что он создает нечто неожиданное и поразительное» (Gregorio Mara?оn, El Greco y Toledo, Obras Completas [Madrid: Espasa Calpe, 1971], 421).].

Издержки как субъективная концепция. Предпринимательская прибыль

Всякий раз, когда действующий человек понимает, что желает достичь определенной цели, а затем обнаруживает и выбирает определенные средства ее достижения, он одновременно отказывается от возможности реализовать иные цели, которые, ex ante, ценит меньше, но считает, что мог бы достичь их, используя доступные ему средства иным образом. Мы будем использовать термин издержки для обозначения субъективной ценности, приписываемой человеком той цели, от которой он отказывается, когда принимает решение и приступает к выполнению определенного плана действий. Иными словами, деятельность всегда предполагает жертву; ценность, которую человек приписывает тому, от чего он отказывается, – это его издержки, представляющие собой чисто субъективную оценку, мнение или суждение[34 - См.: J. M. Buchanan and G. F. Thirlby, eds., L. S. E. Essays on Cost (New York: New York University Press, 1981), esp. 14 and 15.]. Как правило, все люди действуют потому, что субъективно оценивают ценность предполагаемой цели выше, чем издержки, которые они планируют понести, иными словами, потому, что они надеются получить предпринимательскую прибыль[35 - «В широком смысле, прибыль – это выигрыш, извлекаемый из деятельности; это увеличение удовлетворения (уменьшение беспокойства); это разница между более высокой ценностью, приписываемой полученным результатам, и более низкой ценностью, приписываемой жертвам, принесенным ради их достижения; другими словами, это доход минус издержки. Извлечение прибыли постоянная цель любой деятельности» (Ludwig von Mises, Human Action, 289 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 273]). С точки зрения Мизеса, убытки компании означают, что она неправильно использует редкие ресурсы, которые больше нужны в других сферах. Кажется, что это наконец понял и Иоанн Павел II. Он утверждает: «Когда предприятие дает прибыль, это значит, что производственные факторы использованы как надо и соответствующие потребности удовлетворяются» (John Paul II, Centesimus Annus, chap. 4, section 35 [1991]).]. Следовательно, прибыль – это выигрыш, приобретаемый с помощью человеческой деятельности; она представляет собой стимул, побуждающий или заставляющий людей действовать. Для деятельности, не связанной с издержками, субъективная ценность цели совпадает с прибылью. Позже мы покажем, что любая человеческая деятельность обязательно включает чистый, творческий в своей основе предпринимательский компонент, не связанный ни с какими издержками, и именно этот элемент в широком смысле слова привел нас к выделению концепций человеческой деятельности и предпринимательства. Кроме того, поскольку ценность цели всегда включает прибыль или выгоду, в дальнейшем мы часто будем рассматривать «цель» практически как синоним «прибыли», не останавливаясь всякий раз ради того, чтобы напоминать о вышеуказанном различии между ними.

Рациональность и иррациональность. Предпринимательская ошибка и убыток

По определению человеческая деятельность всегда рациональна[36 - Таким образом, экономическая наука – это не теория выбора и принятия решений (ex ante они всегда рациональны по определению), а теория социальных процессов координации, которые, вне зависимости от рациональности связанных с ними решений, могут быть согласованы хорошо или плохо, в соответствии с уровнем осведомленности, которую демонстрируют различные действующие субъекты в ходе предпринимательской деятельности. См.: I. M. Kirzner, The Meaning of the Market Process, 201–208. Кроме того, необходимо подчеркнуть, что именно фундаментально субъективный характер компонентов человеческой деятельности (целей, средств и издержек) и обеспечивает экономической теории, в том смысле, который кажется парадоксальным только на первый взгляд, полную объективность – объективность теоретической науки, выводы которой распространяются на любые типы действий (праксеологии).] в том смысле, что ex ante действующий человек всегда ищет и выбирает те средства, которые он считает наиболее подходящими для достижения значимой для него цели. Это, разумеется, не противоречит тому, что ex post человек может обнаружить, что совершил предпринимательскую ошибку, иными словами, что понес предпринимательские убытки, выбрав определенные цели или средства и не заметив существования других, более ценных для него. Однако с учетом фундаментально субъективной природы целей, издержек и средств внешний наблюдатель не может объективно классифицировать действие как иррациональное. Таким образом, в области экономической теории можно утверждать, что человеческая деятельность является конечной данностью в том смысле, что она представляет собой аксиоматическое понятие, не требующее дальнейшего объяснения или ссылок на другие понятия. Аксиоматический характер понятия человеческой деятельности также очевиден: ведь критическое отношение к нему или сомнения в нем создают неразрешимое логическое противоречие, поскольку критика также может выражаться исключительно посредством (человеческой) деятельности[37 - Mises, Human Action, 19–22 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 22–25]. Мы полагаем, что Мизес идет на нетипичную для него уступку, в которой нет никакой необходимости, когда заявляет, что человеческая деятельность является конечной данностью только до тех пор, пока не будет установлено, каким образом внешний, природный мир детерминирует человеческое мышление. Мы не просто согласны с Ф. А. Хайеком, что человеческий разум неспособен объяснить сам себя (Hayek, The Sensory Order [Chicago: University of Chicago Press, Midway Reprint, 1976], 184–191) – мы считаем также, что все детерминисты впадают в неразрешимое логическое противоречие: поскольку знание о том, каким образом внешний мир детерминирует мышление, которое они надеются обрести, само по себе является детерминированным, то, с точки зрения их же собственных критериев, оно не может быть надежным. См.: M. N. Rothbard, Individualism and the Philosophy of Social Sciences (San Francisco: Cato Institute, 1980), 5–10.].

Предельная полезность и временное предпочтение

Наконец, с учетом того, что средства по определению являются редкостью, действующий человек будет стремиться в первую очередь достичь тех целей, которые он ценит больше, а затем – тех, которые для него относительно менее важны. В результате он будет оценивать каждую взаимозаменимую и значимую в контексте его деятельности единицу доступных ему средств через наименее важную цель, которой, по его мнению, он может достичь с ее помощью (закон предельной полезности). Кроме того, поскольку деятельность осуществляется ради какой-то определенной цели и поскольку любая деятельность протекает во времени и тем самым имеет определенную длительность, то человек ceteris paribus постарается достичь своей цели как можно быстрее. Иными словами, при прочих равных человек всегда будет оценивать выше те цели, которые ближе к нему по времени, и будет готов предпринимать действия большей длительности только тогда, когда он будет считать, что, поступая таким образом, он сможет достичь более важных для него целей (закон временного предпочтения)[38 - Значит, ни закон предельной полезности, ни закон временного предпочтения не являются эмпирическими или психологическими законами. И тот, и другой представляют собой логические следствия из фундаментального понятия человеческой деятельности. Согласно Мизесу, «закон предельной полезности уже заключен в категории деятельности», а «временное предпочтение категориально неотделимо от человеческой деятельности» (см.: Mises, Human Action, 124, 484 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 118, 451]).].

2. Особенности предпринимательства

Предпринимательство и бдительность

Предпринимательство в узком смысле слова состоит в основном в том, чтобы открывать и подмечать (prehendo (исп.)) возможности для достижения какой-либо цели, получения прибыли или выгоды, и действовать, используя возникающие вокруг возможности. Кирцнер считает, что предпринимательство связано с особой бдительностью, то есть с постоянной настороженностью, позволяющей человеку обнаруживать и понимать то, что происходит рядом с ним[39 - Israel M. Kirzner, Competition and Entrepreneurship, 65 and 69 [Кирцнер. Конкуренция и предпринимательство. 2-е изд. С. 36–37 и 70].]. Возможно, Кирцнер использует английское слово alertness (бдительность) из-за того, что entrepreneurship (предпринимательство) происходит из французского и в английском языке, в отличие от романских языков, не предполагает представления о prehendo. Во всяком случае, испанское прилагательное perspicaz (прозорливый) вполне подходит для предпринимательства, поскольку, как утверждает Словарь Испанской Королевской Академии, оно описывает «зоркий и очень острый взгляд»[40 - «La vista or mirada muy aguda y que alcanza mucho».]. Это представление прекрасно согласуется с тем, чем занимается предприниматель, когда решает, какие действия он совершит, и когда оценивает будущий эффект этих действий. Хотя el estar alerta (бдительность), вероятно, тоже является приемлемым указанием на предпринимательство, поскольку предполагает внимание или пристальный взгляд, нам оно все-таки представляется менее подходящим, чем perspicaz, – возможно, потому, что подразумевает более статический подход. В то же время нам следует иметь в виду, что существует поразительное сходство между бдительностью, которую должен проявлять историк, отбирая и интерпретируя интересующие его важные события в прошлом, и бдительностью предпринимателя, относящейся к событиям, которые, как он считает, произойдут в будущем. На этом основании Мизес утверждает, что историки и предприниматели используют очень похожие подходы и даже дает такое определение: «предприниматель» – это тот, кто смотрит в будущее глазами историка[41 - «Действующий человек смотрит в будущее глазами историка» (Mises, Human Action, 58 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 58]).].

Информация, знания и предпринимательство

Чтобы как следует уяснить свойства предпринимательства в нашем понимании, сначала нужно усвоить то, как оно модифицирует и меняет информацию и знания, которыми обладает действующий человек. Осознание или понимание новых целей и средств подразумевает модификацию знаний действующего человека в том смысле, что он обнаруживает новую информацию.

Кроме того, это открытие меняет всю карту, весь информационный контекст, которым обладает индивид. Давайте зададим себе следующий фундаментальный вопрос: какие свойства информации и знаний значимы с точки зрения предпринимательства? Мы подробно изучим 6 основных черт этого типа знания:

1) оно субъективно и носит практический, а не теоретический характер;

2) это эксклюзивное знание;

3) оно рассеяно в умах всех людей;

4) это в основном неявное знание и поэтому оно не выражено в словах;

5) это знание, созданное ex nihilo, из ничего, именно в связи с предпринимательством;

6) это знание, которое может быть передано, в основном бессознательно, посредством сложных социальных процессов, исследование которых является предметом экономической науки.

Субъективное и практическое, а не теоретическое знание

Интересующее нас знание – то, которое является ключевым для осуществления человеческой деятельности, – прежде всего субъективно и носит практический, а не научный характер. Практическое знание – это такое, которое нельзя представить формальным способом; оно приобретается посредством практики, то есть самой человеческой деятельности в ее разнообразных контекстах. Как считает Хайек, это знание имеет значение в конкретных обстоятельствах любого типа, то есть для различных множеств конкретных субъективных координат времени и места[42 - Фома Аквинский определяет конкретные обстоятельства как accidentia individualia humanorum actuum (то есть индивидуальные качества человеческих действий) и утверждает, что, за исключением времени и места, наиболее значимым из этих конкретных обстоятельств является цель, которой действующий субъект стремится достичь (principalissima est omnium circunstantiarum ilia quae attingit actuum ex parte fi nis). См.: Summa Theologiae, pt. 1–2, ques. 7, art. 1 and 2, vol. 4 (Madrid: B. A. C., 1954), 293–294, 301. Следует отметить, что различие между «практическим знанием» и «научным знанием» провел Майкл Оукшотт. (См.: Michael Oakeshott, Rationalism in Politics [London: Methuen, 1962]. Расширенная версия этой книги была опубликована под названием Rationalism in Politics and Other Essays [Indianapolis: Liberty Press, 1991]; см. в особенности с. 12 и 15. Другая фундаментальная работа: Michael Oakeshott, On Human Conduct [Oxford: Oxford University Press, 1975], переиздано [Oxford: Clarendon Paperbacks, 1991], 23–25, 36, 78–79, 119–121.) Отмеченное Оукшоттом различие соответствует тому, которое Хайек проводит между «рассеянным знанием» и «централизованным знанием», тому, которое усматривает Майкл Поланьи между «неявным знанием» и «артикулированным знанием», а также тому, о котором говорил Мизес применительно к знанию о «единичных событиях» и к знанию о поведении целого «класса явлений». В нижеследующей таблице представлены подходы этих четырех авторов к двум базовым типам знания:Взаимосвязь между двумя типами знания сложна и плохо изучена. Всякое научное знание (тип B) основано на неявном знании, которое невозможно выразить словами (тип A). Кроме того, научный и технический прогресс (тип B) быстро приводит к новому, более продуктивному и мощному практическому знанию (тип A). Подобно этому, экономическая теория сводится к знанию типа B (научному) о процессах создания и передачи практического знания (тип A). Теперь ясно, почему главным риском для экономической теории как науки Хайек считает опасность того, что, поскольку она состоит из теорий о знании типа А, люди могут начать считать, что, те кто ей занимается («экономисты»), каким-то образом способны получить доступ к конкретному содержанию практического знания типа А. Ученые могут даже совершенно пренебречь специфическим содержанием практического знания, что справедливо критиковал Оукшотт, по мнению которого, самая опасная, преувеличенная и ошибочная версия рационализма состояла бы в «утверждении, что то, что я назвал практическим знанием, вовсе не является знанием, в утверждении, что, строго говоря, любое знание является техническим знанием» (Michael Oakeshott, Rationalism in Politics and Other Essays, 15).]. Говоря коротко, мы имеем в виду знание в виде конкретных человеческих суждений, в виде информации, относящейся к целям, которые преследует данный человек и к целям, которые, по его мнению, преследуют другие люди. Это знание также включает практическую информацию о средствах, которые, по мнению человека, доступны ему и могут дать ему возможность достичь его целей, особенно информацию обо всех обстоятельствах, личных или иных, которые, как считает действующий субъект, могут иметь для него значение в контексте любого конкретного действия[43 - См. в особенности основополагающие статьи Ф. А. Хайека: “Economics and Knowledge” («Экономическая теория и знание»; 1937) и “The Use of Knowledge in Society” («Использование знания в обществе»; 1945), опубликованные в книге: Hayek F. A. Individualism and Economic Order (Chicago: Henry Regnery, 1972), 35-56, 77–91 [Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд. С. 51–71, 89–101]. Важно отметить, что две эти статьи Хайека принадлежат к наиболее значительным текстам по экономической теории. Тем не менее, особенно по первой статье, видно, что когда она была написана, в сознании автора еще имелась некоторая путаница относительно характера экономической теории как науки. Действительно, одно дело – утверждать, что экономическая теория изучает процессы, вовлеченные в передачу практической информации, конкретное содержание которой зависит от обстоятельств, специфических в каждом месте и в каждый момент времени, и совсем другое дело – намекать, как иногда ошибочно делает Хайек, на то, что в силу этого экономическая теория является наукой, имеющее некое эмпирическое содержание. Верно диаметрально противоположное: то, что исследователь в принципе не может получить доступ к рассеянной практической информации, которой владеют объекты его наблюдения, неизбежно делает экономическую теорию по сути своей теоретической, а не эмпирической наукой. Это наука, изучающая форму, а не конкретное содержание предпринимательских процессов, с помощью которых создается и передается практическая информация (процессов, объект которых соответствует фигуре историка или предпринимателя, в зависимости от того, прошлое или будущее находится в фокусе интереса). Израэль Кирцнер в своей выдающейся статье «Хайек, знание и рыночные процессы» (Israel Kirzner, “Hayek, Knowledge and Market Processes,” in Kirzner, Perception, Opportunity and Profi t, 13–33), высказывает то же самое критическое замечание в адрес Хайека в несколько ином контексте.].

Эксклюзивное и рассеянное знание

Практическое знание является эксклюзивным и рассеянным. Это означает, что каждый человек обладает только несколькими «атомами» или «битами» всей информации, которая генерируется и распространяется в обществе[44 - Thomas Sowell, Knowledge and Decisions (New York: Basic Books, 1980), 3–44. Однако, мы должны отметить, что, с нашей точки зрения, Соуэлл продолжает находиться под влиянием неоклассической концепции равновесия и пока не понимает роли предпринимательства. По этому поводу см. I. M. Kirzner, “Prices, the Communication of Knowledge and the Discovery Process” in The Political Economy of Freedom: Essays in Honor of F. A. Hayek (Munich: Philosophia Verlag, 1984), 202–203.], и что, парадоксальным образом, этими битами владеет только он: иными словами, только он сознательно обращается к ним и интерпретирует их. Следовательно, каждый человек, действующий и занимающийся предпринимательством, делает это своим собственным, личным и неповторимым способом, поскольку он начинает с того, что стремится достичь определенных целей в соответствии с неким видением мира и некоей суммой знаний о нем, которыми во всех их разнообразных и многочисленных оттенках владеет только он и которые в этой форме недоступны никому другому. Поэтому знание, которое мы имеем в виду, не является данностью, чем-то, что может быть доступно каждому через материальные средства хранения информации (газеты, журналы, книги, компьютеры и т. п.). Напротив, знание, значимое для человеческой деятельности, является принципиально практическим и строго эксклюзивным; оно «распространяется» исключительно в сознании каждого из людей, которые действуют и составляют общество. На рис. II-1 изображены симпатичные человечки, которые будут сопровождать нас через всю книгу, служа наглядной иллюстрацией нашего анализа[45 - Без сомнения, Адам Смит осознавал, что практическое знание принципиально является рассеянным или рассредоточенным, когда писал: «Очевидно, что каждый человек, сообразуясь с местными условиями, может гораздо лучше, чем это сделал бы вместо него любой государственный деятель или законодатель, судить о том, к какому именно роду отечественной промышленности приложить свой капитал и продукт какой промышленности может обладать наибольшей стоимостью» (курсив мой. – У. де С.). Однако Смиту не удалось выразить эту идею с полной ясностью (каждый человек не просто знает «гораздо лучше» – он единственный, кто знает в совершенстве свои собственные конкретные обстоятельства). Кроме того, Смит не смог довести свою мысль до ее логического заключения в том, что касается невозможности без опасений вручить центральной власти распоряжение всеми делами людей. (Смит считал, что каждый государственный деятель, который попытается взять на себя такую ответственность, «обременит себя совершенно излишней заботой», но не говорил о том, что он столкнется с логической невозможностью это сделать.) (Adam Smith, An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations, The Glasgow Edition [Indianapolis: Liberty Classics, 1981], IV.2.10 [Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Эксмо, 2007. С. 443]). Наглядно проиллюстрировать процессы, посредством которых передается практическая, то есть рассеянная информация, очень сложно; мы решили изобразить их с помощью симпатичных человечков. Надеемся, что наш пиктографический анализ будет с энтузиазмом воспринят экономической наукой будущего.].

Рис. II-1

Человечки на этом рисунке символизируют двух реальных людей из плоти и крови, которых мы будем называть A и B. Каждый из людей, которых обозначают A и B, обладает неким личным и эксклюзивным знанием, то есть знанием, которым не обладает другой. Действительно, с нашей точки зрения внешнего наблюдателя мы видим, что в этом случае «существует» знание, которым не обладает внешний наблюдатель, и что оно рассеяно между A и B, в том смысле, что частью его обладает А, а другой частью – В. Предположим, например, что информация, которой владеет А, состоит в том, что он планирует достичь цели X (эту цель обозначает направленная на X стрелка над его головой), и у него есть конкретное практическое знание, значимое в контексте его деятельности (набор практических знаний или информации обозначен лучиками вокруг головы A), чтобы помочь ему в этом. У В похожая ситуация, за исключением того, что он преследует совершенно иную цель Y (ее обозначает стрелка, направленная от его ног к Y). Набор практической информации, которую действующий B считает значимой в контексте своей деятельности, деятельности ради достижения Y, также изображен лучиками вокруг его головы.

Во многих случаях, когда деятельность является простой, действующий человек обладает всей необходимой информацией, чтобы достичь цели, и у него нет необходимости иметь дело с другими людьми. В таких ситуациях то, предпринимается действие или нет, зависит от экономического расчета, то есть от оценки, которую осуществляет действующий человек, прямо сравнивая и взвешивая субъективную ценность своей цели с издержками, то есть с ценностью, которую он приписывает тому, от чего он вынужден будет отказаться ради достижения избранной им цели. Человек может принять решение такого типа прямо только применительно к некоторым, очень простым типам действий. Большая часть деятельности, в которую мы вовлечены, гораздо сложнее и относится к типу, который мы сейчас опишем. Давайте представим себе, что, как изображено на рис. II-l, A горячо желает достичь цели X, но для этого ему требуется средство R, которое ему недоступно и про которое он не знает, где или как его найти. Давайте также предположим, что B находится в другом месте, что он стремится к совершенно другой цели (к цели Y), направляя на это все свои усилия, и что он знает, или имеет в своем распоряжении достаточное количество ресурса R или знает о существовании ресурса R, который не нужен или не подходит для его целей, но при этом случайным образом представляет собой именно то, что необходимо A, чтобы достичь желанной для него цели (X). В действительности, мы должны указать, что X и Y противоречат друг другу, как в большинстве реальных случаев: люди преследуют разные цели с различной степенью интенсивности и обладают несопоставимыми или рассогласованными знаниями об этих целях и о средствах, находящихся в их распоряжении (этим объясняются унылые физиономии наших человечков). Позже мы увидим, как предпринимательство позволяет преодолеть эти противоречия и отсутствие координации.

Неявное знание, которое невозможно выразить словами

Практическое знание – это в основном неявное знание, которое нельзя выразить словами (неартикулируемое знание). Это означает, что человек знает, как выполнить какие-то действия (знание как), но он не может выделить части или элементы того, что он делает или определить, ложны они или истинны (знание что)[46 - Это различие привилось с тех пор, как его в 1949 г. ввел Гилберт Райл в знаменитой статье «Знание как и знание что» (“Knowing How and Knowing That”), опубликованной в: Gilbert Ryle, The Concept of Mind (London: Hutchinson’s University Library, 1949).]. Например, когда человек учится играть в гольф, обучение состоит не в том, что он зазубривает набор объективных научных правил, позволяющих ему делать нужные движения, предварительно рассчитав их с помощью формул математической физики. Вместо этого процесс обучения состоит в том, что он усваивает определенные практические навыки поведения. Мы можем также вслед за Поланьи сослаться на пример человека, который, учась ездить на велосипеде, пытается сохранить равновесие, поворачивая руль в ту сторону, в которую он начинает падать, и создавая тем самым центробежную силу, не дающую велосипеду упасть, – при том, что практически ни один велосипедист не знаком с физическими принципами, стоящими за его умением, и не осознает их. Наоборот, на самом деле велосипедист использует свое «чувство равновесия», которое каким-то образом подсказывает ему, как себя вести в каждый момент времени, чтобы не упасть. Поланьи утверждает даже, что неявное знание в действительности представляет собой доминирующий принцип любого знания[47 - Michael Polanyi, The Study of Man (Chicago: University of Chicago Press, 1959), 24–25. Все специалисты по экономической теории обязаны прочитать эту маленькую книжку, настоящий социологический шедевр. Другие важные работы Поланьи: The Logic of Liberty, Personal Knowledge и Knowing and Being; все они опубликованы University of Chicago Press (Chicago, 1951, 1958, и 1969 соответственно [вторая книга переведена на русский язык: Полани М. Личностное знание. М.: Прогресс, 1985]). Майкл Поланьи (1891–1976) – брат Карла Поланьи (1886–1964) – был очень разносторонним ученым и занимался исследованиями в области химии, философии, политических наук, социологии и экономической теории. Пример с велосипедом можно найти на с. 144 в книге Knowing and Being. Поланьи возводит представление об ограниченных возможностях для вербализации человеческого мышления к некоторым математическим открытиям и, в особенности, к трудам Курта Гёделя. См.: Michael Polanyi, Personal Knowledge, 259 [Полани. Личностное знание. С. 267–268]. В свою очередь, Хайек утверждает, что «теорема Гёделя является частным случаем более общего принципа, справедливого для всех сознательных и, в особенности, для всех рациональных процессов и состоящего в том, что среди их детерминантов всегда должны быть правила, которые невозможно выразить и даже осознать». См.: F. A. Hayek, “Rules, Perception and Intelligibility” in Hayek, Studies in Philosophy, Politics and Economics (New York: Simon and Schuster, 1969), 62. Гёдель сформулировал свою теорему в статье: Kurt G?del, “?ber formal unentscheidbare S?tze der Principia Mathematica und verwandter Systeme I,” Monatshefte f?r Mathematik und Physik, no. 38 (1931): 173–198. (английский перевод: Collected Works of Kurt G?del (Oxford: Oxford University Press, 1986), 1: 145–196.]. Даже максимально формализованное и научное знание всегда восходит к интуитивной догадке или к творческому акту, то есть к проявлениям неявного знания. Кроме того, новое, формализованное знание, источником которого являются формулы, книги, графики, карты и т. п., значимо для нас в основном потому, что оно помогает нам реструктурировать всю уже имеющуюся у нас информацию в контексте иного, более глубокого и ценного общего видения, что в свою очередь открывает новые возможности для творческой интуиции. Поэтому невозможность передать вербально практическое знание выражается не только «статически» – в том смысле, что любое, на первый взгляд, явно сформулированное утверждение содержит информацию только постольку, поскольку оно интерпретируется посредством определенного сочетания мнений и неартикулируемого знания, – но и «динамически», поскольку мыслительный процесс, который используется для любой попытки вербализации, представляет собой неявное знание, не поддающееся артикулированию[48 - Заметим в связи с этим, что мы получили большое удовольствие от великолепной книги Роджера Пенроуза «Новый ум короля. О компьютерах, мышлении и законах физики» (Roger Penrose, The Emperor ‘s New Mind: Concerning Computers, Minds and the Laws of Physics [Oxford: Oxford University Press, 1989]), в которой он несколько раз подробно объясняет, как даже для самых выдающихся ученых важны мысли, которые нельзя выразить в словах (например, см. с. 423–425). Грегорио Мараньон, замечательный испанский врач и эссеист, писал о том же самом много лет назад, пересказывая свой разговор с Бергсоном незадолго до его смерти. Французский мыслитель сказал ему следующее: «Я уверен, что великие открытия Кахаля (Сантьяго Рамон-и-Кахаль – великий нейроанатом и нейрогистолог, лауреат Нобелевской премии) были просто объективным подтверждением фактов, которые его мозг предвидел в качестве практических реалий» (Gregorio Mara?оn, “Cajal y su Tiempo” in Obras Completas [Madrid: Espasa Calpe, 1971], 7: 331). В свою очередь, К. Лоренц утверждает, что «любое из важных научных открытий было сначала просто и непосредственно увидено посредством интуитивного гештальт-восприятия, и только потом “доказано”» (Lorenz “The Role of Gestalt Perception in Animal and Human Behaviours” in Aspects of Form [London: L. L. Whyte, 1951], 176).].

Следует подчеркнуть, что любое неявное знание сложно выразить в силу самой его природы. Если спросить у девушки, которая только что купила юбку определенного цвета, почему она ее выбрала, она, скорее всего, ответит: «Просто так»; или: «Потому что она мне понравилась», – и не сможет предоставить нам более подробное и формализованное объяснение своего выбора. Другой тип неартикулируемого знания, играющего ключевую роль в функционировании общества, представлен набором обычаев, традиций, институтов и юридических норм, в совокупности образующих право, которое делает возможным существование общества. Люди обучаются следовать нормам, несмотря на то, что не могут теоретизировать на их счет и подробно описать точную функцию, которую эти нормы и институты исполняют в различных ситуациях и в общественных процессах, где они участвуют. То же самое можно сказать о языке, а также, например, о финансовом учете и учете издержек, использующимся предпринимателями в качестве ориентира для своих действий и представляющим собой просто практические знания или инструменты, которые в контексте конкретной рыночной экономики обеспечивают предпринимателей общими директивами для достижения их целей, хотя большинство предпринимателей неспособны сформулировать научную теорию учета и уж тем более неспособны объяснить, какую роль он играет в сложных процессах координации, делающих возможной жизнь в обществе[49 - Don Lavoie, Rivalry and Central Planning (Cambridge: Cambridge University Press, 1985). Лавой добавляет, что, если бы издержки можно было бы вычислить объективно, научным способом и единообразно, то принятие экономических решений могло бы сводиться к следованию некоему набору конкретных явно сформулированных правил. Однако, с учетом того, что издержки субъективны и их может знать только действующий человек в контексте каждого конкретного действия, предпринимательская практика не может быть сформулирована в деталях или заменена каким-либо объективным научным критерием. (Ibid., 103–104).]. На этом основании можно сделать вывод, что предпринимательство в нашем понимании (способность открывать и замечать возможности извлечения прибыли и сознательно использовать их) в сущности сводится к неявному знанию, которое невозможно выразить словами.

Принципиально творческая природа предпринимательства

Занятие предпринимательством не требует никаких средств. Это значит, что предпринимательство не порождает никаких издержек и по своему существу носит творческий характер[50 - Согласно Фоме Аквинскому, creare est aliquid ex nihilo facere (творить – это делать что-то из ничего). См.: Summa Theologiae, pt. 1, ques. 45, art. 1 и сл., vol. 2 (B. A. C., 1948), 740. Мы не можем согласиться с тезисом томистов о том, что творить способен только Бог, поскольку люди также постоянно творят – во всех тех случаях, когда занимаются предпринимательством. Аквинат использует термин ex nihilo в чрезмерно материалистическом смысле, в то время, как мы считаем, что творение ex nihilo происходит всякий раз, когда кто-нибудь замечает или понимает что-то, чего он даже не мог себе представить до этого (Ibid., 756). Представляется, что, несмотря на то, что папа Иоанн Павел II иногда путает понятие «человеческой деятельности» с понятием «труда» (см. также сноску 31), в своей энциклике Laborem Exercens («Совершая труд») он склоняется к нашей интепретации, когда говорит, что человек «продолжает делание Самого Творца Вселенной» (главы 4 и 25 [1981]).]. Творческий аспект предпринимательства воплощается в том, что оно производит прибыль такого рода, которая, в определенном смысле, возникает из ничего и которую мы будем называть чистой предпринимательской прибылью. Чтобы извлечь предпринимательскую прибыль, человеку не нужно предварительно никаких средств – ему нужно только правильно распорядиться своей предпринимательской способностью. Чтобы проиллюстрировать это, вернемся к ситуации, изображенной на рис. II-1. Простого осознания того, что между А и В имеется рассогласованность или отсутствует координация, достаточно, чтобы из него немедленно вспыхнула искра возможности извлечения чистой предпринимательской прибыли[51 - Мы считаем, что всякая человеческая деятельность заключает в себе творческий компонент и что нет оснований разделять творческую активность предпринимателя в сфере экономики и творческую активность в других сферах человеческой жизни (в искусстве, общественной жизни и пр.). Нозик ошибается, проводя такое разделение, потому что не понимает, что сущность творчества всегда одна и та же и концепция и характеристики предпринимательства, которые мы сейчас анализируем, относятся к любой человеческой деятельности, вне зависимости от ее типа. См.: Robert Nozick, The Examined Life (New York: Simon and Schuster, 1989), 40.]. Рис. II-2 соответствует предположению, что предпринимательством занимается некто третий, в данном случае C, и что он приступает к этому, открыв возможность получения прибыли, вытекающую из рассогласованности и отсутствия координации, которые изображены на рис. II-l. (Лампочка показывает то, что C увидел эту возможность. Вполне логично, что на практике предпринимательством могут заниматься А, B или оба одновременно, с различной или одинаковой интенсивностью, но в наших целях для большей наглядности мы используем третье лицо С.)

Рис. II-2

На самом деле C нужно только вступить в контакт с B и предложить купить у него по какой-нибудь цене, скажем, за три денежных единицы, тот ресурс, который в изобилии доступен для В и не имеет для него почти никакого значения. В будет ужасно рад, поскольку ему никогда не приходило в голову, что он может столько получить за имеющийся у него ресурс. Вслед за этой сделкой С получает возможность вступить в контакт с А и продать ему ресурс, который так остро нужен А для достижения его цели. С может продать А этот ресурс, например, за 9 денежных единиц. (Если у С нет денег, то он может достать их, например, убедив кого-нибудь дать ему на время в долг.) Итак, с помощью предпринимательства С извлекает ex nihilo чистую предпринимательскую прибыль в размере 6 денежных единиц[52 - То, что предпринимательство носит отчетливо творческий характер, и, следовательно, чистые предпринимательские прибыли возникают из ничего, может привести нас к следующему теологическому отступлению: если допустить, что есть Высшее Существо, сотворившее все вещи из ничего и если мы считаем предпринимательство сотворением ex nihilo чистой предпринимательской прибыли, то представляется вполне очевидным, что человек подобен Господу именно тогда, когда занимается чистым предпринимательством! Это означает, что в большей степени, чем homo sapiens (человек разумный), человек есть homo agens (человек действующий) или homo empresario (человек предпринимательский), и что более всего он подобен Господу не тогда, когда он думает, а тогда, когда он действует, то есть видит и открывает новые цели и средства. Мы могли бы даже выстроить целую теорию счастья, которая утверждала бы, что человек счастливее всего тогда, когда он подобен своему Создателю. Иными словами, источником самого большого счастья для человека было бы обнаружить собственные цели и достичь их (что предполагает деятельность и предпринимательство). Тем не менее иногда мы, безусловно, совершаем многочисленные предпринимательские ошибки, и прежде всего они касаются выбора целей. (К счастью, человек не одинок – у него есть советчики, которые могут помочь ему, например, религия и мораль.) Я надеюсь, что профессору Кирцнеру, глубоко религиозному человеку, мое отступление не покажется «кощунственным использованием теологической метафоры» (см.: Israel M. Kirzner, Discovery, Capitalism, and Distributive Justice [Oxford: Basil Blackwell, 1989], 40). Как мы упоминали в сноске 29, папа Иоанн Павел II в энциклике Laborem Exercens (главы 4 и 25 [1981]), вероятно, склоняется к нашей точке зрения, когда говорит, что человек «продолжает делание Самого Творца Вселенной», подражая ему. Несмотря на это, иногда Иоанн Павел II, видимо, смешивает понятие «человеческой деятельности» с понятием «труда», вводя тем самым несуществующую дихотомию человеческих действий (те, что связаны с «трудом» stricto sensu, и те, что связаны с «капиталом»). Реальной социальной проблемой является не противоречие между «трудом» и «капиталом», а вопрос о том, законно ли систематически осуществлять институциональную агрессию или институциональное насилие против творческой способности, которую человек реализует, когда действует, и о том, какого типа правила и законы должны регулировать деятельность. Кроме того, автор энциклики не понимает, что если он говорит о человеческой деятельности вообще, то не имеет смысла говорить (как делает он в главе 19) о праве получать «справедливое вознаграждение», поскольку у каждого человека, как мы увидим, есть право на весь результат (то есть на прибыль или убыток) его предпринимательского творчества и его деятельности; а если автор пишет про труд в узком смысле, то есть производственный фактор, то этим он теоретически уничтожает любые связанные с ним творческие возможности. Большую помощь в этих размышлениях нам оказала статья Фернандо Морено: Fernando Moreno, “El Trabajo seg?n Juan Pablo II,” in Cristianismo, Sociedad Libre y Opciоn por los Pobres, ed. Eliodoro Matte Larrain (Chile: Centro de Estudios P?blicos, 1988), 395–400. Представление Иоанна Павла II о предпринимательской способности, то есть о творческой человеческой деятельности и ее ключевой роли в жизни общества, или по крайней мере то, что и как он пишет об этом предмете, стало значительно корректнее в его более поздней энциклике Centesimus Annus, где он прямо утверждает, что определяющим фактором является «сам человек, то есть его знания», как научные, так и практические (необходимые для того, чтобы «видеть нужды других и удовлетворять их»). Эти типы знания позволяют людям «развивать свой творческий потенциал», а также быть членами той «сети знаний и отношений», которую представляют собой рынок и общество. В завершение Иоанн Павел II пишет: «Все более явной и насущной становится роль упорядоченного творческого труда и, как составляющей его части – инициативы и предприимчивости». (John Paul II, Centesimus Annus, chap. 4, sections 31, 32, and 33 [1991].) Без сомнения, из энциклики Centesimus Annus следует, что верховный понтифик очень сильно модернизировал свои представления об экономической теории и, с научной точки зрения, сделал большой качественный шаг вперед, тем самым отбросив многие устаревшие элементы предыдущей социальной доктрины Церкви. По своим нынешним, модернизированным взглядам папа даже опережает значительную часть профессиональных экономистов: те группы, которые, оставаясь приверженцами механицизма, не способны учитывать в своих «моделях» фундаментально творческую и динамическую природу предпринимательства. См.: Michael Novak, The Catholic Ethic and the Spirit of Capitalism (New York: Free Press, 1993).].

На этом этапе особенно важно подчеркнуть, что у данного акта предпринимательства имеются три чрезвычайно важных последствия. Во-первых, предпринимательство создало новую информацию, которой раньше не существовало. Во-вторых, эта информация была передана с помощью рынка. В-третьих, данный предпринимательский акт научил его участников подстраивать свое поведение под поведение других. Эти последствия предпринимательства настолько важны, что их имеет смысл рассмотреть по отдельности.

Создание информации

Каждый предпринимательский акт приводит к созданию новой информации ex nihilo. Информация создается в уме того индивида (в нашем случае человечка С), который первым приступает к предпринимательству. Действительно, когда С понимает, что существует ситуация с участием А и В, подобная описанной нами, у него в уме появляется новая информация, которой он до того не обладал. Более того, как только С начинает действовать и вступает в контакт с А и В, новая информация возникает также в умах А и В. Так, А понимает, что ресурс, которого у него не было и в котором он так остро нуждался для достижения своих целей, доступен в ином месте на рынке в больших количествах, чем он думал, и что, следовательно, теперь он может предпринять то действие, к которому не мог приступить ранее из-за отсутствия этого ресурса. В, в свою очередь, понимает, что имеющийся у него в изобилии ресурс, которого он не ценил, является объектом желания других, и что, следовательно, он может дорого продать его. Кроме того, часть новой практической информации, которая первоначально появилась в уме С в ходе его предпринимательской деятельности, а позже возникла в умах А и В, в сильно сокращенной и сжатой форме фиксируется в данных о ценах, или об исторических пропорциях обмена (то есть, что В продал за три денежных единицы, а А купил за девять).

Передача информации

Создание информации предпринимательством подразумевает ее передачу на рынке. Действительно, передать что-то кому-то означает стать причиной того, чтобы в уме этого человека возникла часть информации, созданной или обнаруженной нами до этого. Строго говоря, хотя в нашем примере произошла передача В мысли о том, что его ресурс важен и он не должен расходовать его попусту, а А – передача мысли, что он может приступить к реализации цели, которую поставил себе, но не начал осуществлять из-за отсутствия конкретного ресурса, распространение информации на этом не закончилось. Действительно, соответствующие цены, образующие чрезвычайно мощную систему передачи (ведь они передают большой объем информации при очень низких издержках), распространяясь волнами по всему рынку и в обществе, сообщают рынку и обществу о том, что данный ресурс следует накапливать и производить, поскольку на него есть спрос, и в то же самое время – что все те, кто воздерживался от действий, потому что считал, что этого ресурса не существует, могут получить его и приступить к реализации соответствующих планов. С логической точки зрения, важная информация всегда субъективна и не существует вне людей, способных истолковать или обнаружить ее, поэтому информацию всегда создают, воспринимают и передают люди. Ошибочное представление, что информация объективна, проистекает из того, что часть созданной предпринимательством субъективной информации «объективно» выражается в знаках (ценах, институтах, правилах, «фирмах» и т. п.), и многие могут обнаружить их и субъективно интерпретировать в контексте своих конкретных действий, тем самым облегчая создание новой, более разнообразной и сложной субъективной информации. Однако, несмотря на видимость, передача социальной информации в основном является неявной и субъективной; это значит, что информация не формулируется специально и сообщается в сильно сокращенном виде. (Действительно, субъективно сообщается и воспринимается необходимый для координации социальных процессов минимум информации.) Это позволяет людям наилучшим образом использовать ограниченную способность человеческого ума непрерывно создавать, обнаруживать и передавать новую информацию.

Обучающий эффект: координация и приспособление

Наконец, нам следует обратить внимание на то, каким образом действующие субъекты А и В научились действовать, подстраиваясь друг под друга. В результате предпринимательской деятельности, которой первоначально занялся С, В больше не обходится расточительно с имеющимся у него ресурсом, а сохраняет его, действуя в своих собственных интересах. Поскольку в таком случае А может рассчитывать на этот ресурс, он в состоянии достичь своей цели и приступает к той деятельности, от которой отказывался ранее. Итак, оба учатся действовать скоординировано, то есть обуздывать себя и подстраивать свое поведение к нуждам другого. Кроме того, обучение происходит наилучшим из возможных способов: по собственному побуждению и не осознавая факта обучения; иными словами, добровольно и в рамках плана, где каждый из них стремится к своим личным целям и преследует собственные интересы. Именно это является ядром изумительного по своей простоте и эффективности процесса, который делает возможной жизнь в обществе[53 - Как мы увидим, когда будем говорить об арбитраже и спекуляции, посредством предпринимательства человеческие существа учатся обуславливать свое поведение, в том числе даже обстоятельствами жизни и нуждами будущих, еще не родившихся людей (межвременная, или интертемпоральная, координация). Более того, этот процесс было бы невозможно воспроизвести, даже если бы люди, повинуясь приказам доброжелательного диктатора или собственному филантропическому желанию помочь человечеству, намеренно попытались бы отрегулировать все ситуации, в которых отсутствует социальная координация, воздерживаясь при этом от поиска и использования возможностей для получения прибыли или выгоды. На самом деле, в отсутствие выгоды или прибыли, которые выступают как стимул, практическая информация, необходимая людям для того, чтобы действовать и координировать ситуации социальной рассогласованности, даже не возникает. (Это не имеет отношения к возможному решению человека использовать свою предпринимательскую прибыль в благотворительных целях после того, как она была получена.) Общество, члены которого посвящали бы большую часть своего времени «намеренной помощи своим собратьям» и не занимались бы предпринимательством, было бы племенным, докапиталистическим обществом, неспособным прокормить даже небольшую часть нынешнего населения Земного шара. Таким образом, теоретически невозможно, чтобы принципы «солидарности» и «альтруизма» могли служить людям руководством к действию в такой системе, как общество: системе, основанной на ряде абстрактных связей человека с многочисленными иными индивидами, которых он, вероятно, никогда в жизни не встретит и о которых он получает только рассеянную информацию и сигналы в виде цен, институтов и содержательных, или материальных, норм. Следовательно, принципы «солидарности» и альтруизма являются племенными атавизмами и могут применяться только в первичных малых группах и между чрезвычайно ограниченным числом участников, каждый из которых хорошо знаком с личными обстоятельствами всех остальных. Хотя и не может быть возражений против того, что многие люди в обществе занимаются различной деятельностью, чтобы удовлетворить собственную более или менее атавистическую или инстинктивную потребность выглядеть альтруистами в глазах ближних, мы имеем право категорически заявить, что с помощью принуждения построить общество на принципах «солидарности» и альтруизма не просто невозможно теоретически: такая попытка разрушит ту цивилизацию, где мы живем, и уничтожит столько ближних и дальних, что потенциальных получателей помощи останется чрезвычайно мало. См.: F. A. Hayek, The Fatal Conceit, 13 [Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. М.: Новости, 1992. С. 51].]. Наконец, мы видим, что предпринимательская активность С не только делает возможными отсутствовавшие до этого координированные действия А и В, но и позволяет им обоим произвести экономический расчет для собственных действий, используя ранее недоступные данные и информацию, владение которыми значительно повышает вероятность того, что каждый из них достигнет своей цели. Короче говоря, именно информация, порождаемая в ходе предпринимательского процесса, и есть то, что позволяет каждому действующему субъекту произвести экономический расчет. В отсутствие предпринимательского процесса информация, необходимая людям для того, чтобы правильно посчитать или оценить ценность каждого из возможных вариантов действий, не возникает. Итак, в отсутствие предпринимательства экономический расчет невозможен[54 - Английский термин calculation (расчет) этимологически восходит к латинскому calx-calcis, одно из значений которого – известковый мел, камушки из которого использовались в греческих и римских счетах абаках. Ниже будет дано более строгое определение экономического расчета (в разделе «Право, деньги и экономический расчет»).].

В этих наблюдениях заключаются важнейшие и наиболее фундаментальные уроки социальной науки, позволяющие нам сделать вывод о том, что предпринимательство, несомненно, является наиболее существенной из социальных функций, поскольку, корректируя и координируя поведение его отдельных членов, оно делает возможной жизнь в обществе. В отсутствие предпринимательства представить существование какого бы то ни было общества невозможно[55 - Кирцнер придерживается мнения, что предпринимательство позволяет обнаружить и устранить ошибки, которые случаются в обществе и до поры до времени остаются незамеченными. Однако нам такое представление об «ошибках» не кажется полностью удовлетворительным, поскольку оно подразумевает суждение с позиции гипотетического всеведущего существа, знающего обо всех ситуациях рассогласованности, случающихся в обществе. С нашей точки зрения, имеет смысл говорить только о субъективной «ошибке», иными словами, когда действующий человек a posteriori понимает, что он не должен был стремиться к данной цели или что ему не нужно было использовать данные средства, поскольку, действуя, он понес издержки. Он отказался от целей, которые имели для него более высокую ценность, чем те, которых он достиг (это значит, что он понес предпринимательские убытки). Кроме того, мы не должны забывать, что устранение ошибки по Кирцнеру (то есть объективистски) человек обычно воспринимает как удачное и мудрое решение, которое приводит к существенной выгоде или к значительной предпринимательской прибыли. См.: Israel M. Kirzner, “Economics and Error” in Perception, Opportunity and Profi t (Chicago: The University of Chicago Press, 1979), 120–137.].

Арбитраж и спекуляция

Во временном аспекте предпринимательством можно заниматься двумя различными способами: синхронным и диахронным. Первый способ называется арбитражем и представляет собой предпринимательство, осуществляемое в настоящем (имеется в виду временное настоящее с точки зрения действующего человека)[56 - «Настоящее как текущий период времени есть продолженность условий и возможностей, предоставляющихся для деятельности. Каждый вид деятельности требует особых условий, к которым он должен приспосабливаться относительно искомого результата. Понятие настоящего поэтому различно для разных областей деятельности» (Ludwig von Mises, Human Action, 101 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 97]).] и использующее различие между двумя разными местами или двумя ситуациями в обществе. Второй способ называется спекуляцией и обозначает предпринимательство, осуществляющееся между двумя разными моментами во времени. Можно было бы подумать, что в случае арбитража предпринимательство сводится к обнаружению и передаче уже существующей, но рассеянной информации, а в случае спекуляции создается и передается «новая» информация. Однако эта разница – искусственная, потому что обнаружить то, что «уже существовало», если никто не знал, что оно существовало, – это то же самое, что создать. Таким образом, в качественном и теоретическом отношении между арбитражем и спекуляцией нет разницы. Оба типа предпринимательства порождают социальную координацию (интратемпоральную в случае арбитража и интертемпоральную в случае спекуляции) и создают одни и те же тенденции, направленные на коррекцию и координацию.