Социализм, экономический расчет и предпринимательская функция

Итак, можно сделать вывод, что с точки зрения социального процесса социализм представляет собой интеллектуальное заблуждение, поскольку орган власти, отвечающий за вмешательство посредством приказов, в принципе не может получить информацию, необходимую, чтобы добиться координации в обществе. Он не может этого сделать по следующим причинам: во-первых, орган принуждения не в состоянии сознательно усвоить тот огромный объем практической информации, который рассеян в умах людей. Во-вторых, поскольку необходимая информация по своей природе является неявной и не может быть выражена словами, ее невозможно передать центральной власти. В-третьих, невозможно передать информацию, которую люди еще не обнаружили и не создали, информацию, которая возникает только в процессе свободного проявления предпринимательства. В-четвертых, использование принуждения препятствует тому, чтобы предпринимательский процесс вызывал открытие и создание информации, необходимой для поддержания координации в обществе.

4. Невозможность социализма с точки зрения органа власти

С точки зрения того, что на наших рисунках фигурирует как «высший» уровень, то есть лицо или более или менее организованная группа лиц, осуществляющие систематическую институциональную агрессию против свободного осуществления предпринимательства, можно сделать ряд замечаний, даже в большей степени, чем предыдущие, если такое возможно, подтверждающих вывод о том, что социализм представляет собой просто интеллектуальную ошибку.

Допустим для начала в порядке дискуссии, как это делает Мизес[89 - Ludwig von Mises, Human Action, 696 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 653].], что властный организм (будь то диктатор, военный лидер, элита, группа ученых или интеллектуалов, министерство, группа представителей, демократически избранных «народом», или любое сочетание любого уровня сложности всех или некоторых из этих элементов) обладает максимальными техническими и интеллектуальными возможностями, опытом и мудростью, а также исполнен наилучших намерений (правда, вскоре мы увидим, что действительность не соответствует этому допущению, и узнаем, почему). Однако, вероятно, мы не можем предположить, что орган власти обладает сверхчеловеческими способностями и конкретно даром всеведения, то есть способностью одновременно собирать, усваивать и истолковывать всю рассеянную, эксклюзивную информацию, существующую в умах каждого из действующих в обществе людей, информацию, которую эти люди постоянно генерируют ex novo[90 - Что такое справедливая, или математическая цена вещей? Изучив этот вопрос, испанские схоласты XVI–XVII вв. пришли к выводу, что справедливая цена зависит от такого количества конкретных обстоятельств, что ее может знать только Господь, и что, соответственно, для целей человека справедливой ценой является цена, стихийно установленная в ходе социального процесса, иными словами, рыночная цена. Ту же точку зрения выражает Иоанн Павел II в энциклике Centesimus Annus (chap. 4, section 32 [1991]), где он пишет, что справедлива та цена, о которой люди «свободно договорились». Возможно, в самом фундаменте социализма лежит скрытое атавистическое желание человека уподобиться Богу, или, выражаясь более корректно, поверить в то, что он – Бог, и соответственно, волен использовать гораздо больший запас информации, чем по силам человеку. Поэтому иезуит кардинал Хуан де Луго (1583–1660) писал: pretium iustum mathematicum, licet soli Deo notum (точную математическую цену позволено знать только Господу). См.: Juan de Lugo, Disputationes de iustitia et iure, Lyon 1643, volume 2, D. 26, S. 4, N. 40. В свою очередь Хуан де Салас, также иезуит и профессор философии и теологии в разных университетах Испании и в Риме, соглашался с Хуаном де Луго, когда говорил по поводу возможности узнать справедливую цену: quas exacte comprehendere et ponderare Dei est, non hominum (постичь и измерить ее в точности – дело Господа, а не человека; Commentarii in Secundam Secundae D. Thomas de Contractibus, Lyon 1617, Tr. Empt. et Vend., IV, number 6, p. 9). Другие интересные цитаты испанских схоластов приведены в: F. A. Hayek, Law, Legislation and Liberty, vol. 2, 178, 179 [Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 567–568]. Великолепный обзор вклада испанских схоластов XVI–XVII века в экономическую теорию см.: Murray N. Rothbard, “New Light on the Prehistory of the Austrian School,” in The Foundations of Modern Austrian Economics (Kansas City: Sheed and Ward, 1976), 52–74.]. Истина в том, что управляющий орган, который иногда называют центральным или отраслевым плановым органом, чаще всего не обладает рассеянным знанием, существующим в умах всех тех людей, которые потенциально являются объектами его приказов, или имеет об этом чрезвычайно смутные представления. Поэтому вероятность того, что плановый орган узнает, что и как искать, а также, где находить фрагменты рассеянной информации, которая порождается в ходе социального процесса и так отчаянно нужна ему, чтобы контролировать и координировать процесс, практически равна нулю.

Кроме того, орган принуждения не может не состоять из людей из плоти и крови со всеми их пороками и добродетелями, из людей, которые, как и все остальные действующие субъекты, имеют личные цели, работающие как стимулы, которые побуждают их находить информацию, значимую для них в контексте их частных интересов. Следовательно, очень вероятно, что те, из кого состоит орган власти, обладают хорошо развитой предпринимательской интуицией, и, следовательно, в этом случае они будут реализовывать свои собственные цели и интересы, создавая информацию и опыт, необходимые им, например, для того, чтобы оставаться у власти всю жизнь, оправдывать собственные действия перед собой и другими и рационализировать их, использовать принуждение все более изощренными и эффективными способами, преподносить свою агрессию гражданам как нечто неизбежное и правильное и т. п. Иными словами, хотя в начале мы предположили, что власти руководствуются наилучшими побуждениями, в стандартной ситуации указанные выше стимулы будут наиболее типичны и будут господствовать над остальными, особенно интерес к важной и конкретной практической информации, которая всегда существует в обществе в рассеянном виде и которая необходима для того, чтобы заставить общество действовать согласованно с помощью приказов. Специфичность этих стимулов будет мешать властям осознать уровень своего неизбежного неведения, и они будут все больше и больше погружаться в процесс, постепенно отдаляющий их от той самой социальной реальности, которую они пытаются контролировать.

Кроме того, руководящий орган будет неспособен производить экономический расчет[91 - В 1920 г. Мизес сделал оригинальное и блестящее открытие, когда привлек внимание коллег к невозможности экономического расчета в отсутствие рассеянной практической информации и знания, которые способен генерировать только свободный рынок. См.: Mises, “Die Wirtschaftsrechnung im sozialistischen Gemeinwesen” in Archiv f?r Sozialwissenschaft und Sozialpolitik, vol. 47, 86–121. По-английски эта статья появилась под названием “Economic Calculation in the Socialist Commonwealth” in F. A. Hayek (ed.), Collectivist Economic Planning (Clifton: Augustus M. Kelley, 1975), 87–130. Свою главную мысль Мизес излагает на с. 102: «Распределение среди некоторого числа индивидов административного контроля над экономическими благами в сообществе людей, принимающих участие в производстве благ и экономически заинтересованных в них, приводит к своего рода интеллектуальному разделению труда, которое было бы невозможно в отсутствие системы расчета производства и в отсутствие экономики» (курсив мой. – У. де С.). Следующая глава будет полностью посвящена рассмотрению всех следствий из этого аргумента Мизеса и анализу возникновения последовавшей за этим дискуссии.] в том смысле, что, вне зависимости от их целей (допустим даже, что они чрезвычайно «гуманны» и «моральны»), у властей не будет никакого способа узнать, как издержки реализации этих целей соотносятся с той субъективной ценностью, которую они им приписывают. Издержки – это просто субъективная ценность для действующего человека того, от чего он отказывается, когда он действует ради достижения какой-либо конкретной цели. Ясно, что орган власти не может получить знания или информации, необходимых ему, чтобы понять те издержки, которые он несет, с точки зрения своей собственной шкалы ценностей, потому что информация о конкретных обстоятельствах времени и места, необходимая для оценки издержек, рассеяна по умам всех людей, которые составляют социальный процесс и подвергаются принуждению со стороны (демократически избранного или иного) органа власти, ответственного за осуществление систематической агрессии против общества.

Если называть ответственным действие, которое совершает тот, кто, основываясь на приблизительном экономическом расчете, осознает издержки этого действия, то можно сделать вывод, что руководящая обществом власть, вне зависимости от ее структуры, способа рекрутирования и ценностных представлений, будет действовать безответственно, так как она не в состоянии увидеть собственные издержки и оценить их. Здесь возникает неразрешимый парадокс: чем больше орган власти настаивает на планировании и контроле применительно к какой-либо области социальной жизни, тем менее вероятно, что он достигнет своих целей, потому что не в силах получить информацию, необходимую для того, чтобы организовывать и координировать общество. На самом деле, в той степени, в какой власть успешно применяет принуждение и ограничивает предпринимательские возможности людей, она станет причиной новых, более тяжелых случаев рассогласованности и искажений[92 - «Парадокс планирования состоит в том, что оно не может состояться из-за отсутствия экономического расчета. То, что называется плановой экономикой, вообще не является экономикой. Это просто система блуждания в потемках. Здесь не стоит вопроса о рациональном выборе средств для максимально возможного достижения преследуемых целей. То, что называется осознанным планированием, представляет собой как раз устранение осознанной целенаправленной деятельности» (Ludwig von Mises, Human Action, 700–701 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 656]). О парадоксе планирования и концепции ответственности см. раздел 6 этой главы.]. Следовательно, мы должны сделать вывод, что полагать, будто органы власти способны производить экономические расчеты по аналогии с тем, как их делает отдельно взятый предприниматель – грубая ошибка. Наоборот, чем выше ступень социалистической системы, тем больше необходимой для экономического расчета непосредственной и практической информации теряется: до такой степени, что расчет становится полностью невозможен. Орган институционального принуждения препятствует экономическому расчету именно тогда, когда он успешно вмешивается в свободную человеческую деятельность.

5. Почему компьютеризация не делает социализм возможным

Разные люди, не слишком хорошо понимающие особую природу знания, от которого зависит существование общества, часто утверждают, что необыкновенный прогресс в сфере компьютеризации может обеспечить – и в теоретическом, и в практическом отношении – функционирование социалистической системы. Однако, несложное теоретическое доказательство позволяет нам показать, что развитие компьютерных систем и увеличение их мощности никогда не смогут компенсировать внутренне присущее социализму неведение.

Наше доказательство основано на предположении, что выгода от развития компьютерных технологий будет доступна и органу власти, и различным индивидуальным действующим субъектам, принимающим участие в социальном процессе. Если это так, то в любых условиях, при которых люди осуществляют свою предпринимательскую деятельность, новые компьютерные инструменты, ставшие им доступными, в огромной степени увеличат их возможности создавать и открывать новую практическую информацию, рассеянную и неявную. И в качественном, и в количественном отношении произойдет колоссальный рост объема информации, которая будет генерироваться в процессе предпринимательства с помощью новых компьютерных инструментов, и эта информация будет становится все более разнообразной и подробной, причем в степени, которую мы сегодня не можем представить себе на основании того знания, которым располагаем. Кроме того, с точки зрения логики, для органа власти будет все так же невозможно получить эту рассеянную информацию, даже если он постоянно будет иметь в своем распоряжении самые современные, производительные и мощные компьютеры.

Иными словами, значимое предпринимательское знание, порождаемое социальным процессом, всегда будет неявным и рассеянным, и, следовательно, его в принципе невозможно передать никакому органу власти, а развитие в будущем компьютерных систем лишь еще сильнее обострит эту проблему для власти, поскольку практическое знание, произведенное при помощи таких систем, будет становиться все более обширным, сложноорганизованным и разнообразным[93 - Будет всегда существовать «лаг», или «качественный скачок», между тем уровнем сложности, который способен воспринимать орган власти со своим компьютерным оборудованием, и тем, который децентрализованно и стихийно создают социальные факторы, используя похожее оборудование (или по крайней мере оборудование того же поколения). У последних уровень сложности всегда будет несравненно выше. Вероятно, лучше всех это объяснил Майкл Поланьи, писавший: «Весь наш вербализуемый умственный багаж оказывается всего-навсего чрезвычайно эффективным набором инструментов для работы с теми нашими способностями, которые нельзя выразить словами. И мы не должны останавливаться перед выводом о том, что фактор неявного и личного знания преобладает также и в сфере эксплицитного знания, таким образом, отражая на всех уровнях первичную для человека способность приобретать знание и владеть им. …Карты, графики, книги, формулы и т. п. предоставляют великолепные возможности для реструктуризации нашего знания с новых точек зрения. И такая реструктуризация, как правило, происходит неявно» (Michael Polanyi, The Study of Man, 24, 25). См. также доводы Ротбарда, которым посвящена сноска 84 в главе 6.]. Следовательно, развитие компьютеров и компьютерных технологий не только не упрощает проблему социализма, но сильно осложняет ее, так как компьютеры дают действующим субъектам возможность предпринимательски создавать гораздо больший объем все более сложноорганизованной и подробной практической информации и данных, которые всегда будут более разнообразными и полными, чем те, которые способен обнаружить с помощью компьютеров орган власти. Рис. III-4 служит иллюстрацией этого доказательства.

Рис. III-4

Необходимо также отметить, что созданные человеком компьютеры и компьютерные программы никогда не будут способны действовать или заниматься предпринимательством; они никогда не будут способны создавать новую практическую информацию из ничего, находить и использовать новые, не замечавшиеся ранее возможности для получения прибыли[94 - Как утверждает Хайек, во мнении, что человеческий разум когда-либо будет способен объяснить сам себя и тем более будет способен воспроизвести собственную способность порождать новую информацию, также содержится логическое противоречие. Доказательство Хайека, изложенное нами в сноске 17 к главе 2, состоит в том, что порядок, представляющий собой некоторую категориальную систему, способен объяснить более простой порядок (представляющий собой более простую категориальную систему), но с точки зрения логики невозможно, чтобы он сам мог дать себе объяснение, воспроизвести себя самого или объяснить более сложный порядок. См. F. A. Hayek, The Sensory Order, 185–188. См. также в книге Роджера Пенроуза, цитировавшейся в сноске 28 предыдущей главы, возражения Пенроуза против возможного создания в будущем искусственного интеллекта. Наконец, даже если в будущем будет успешно создана модель искусственного разума (что нам представляется невозможным по изложенным выше причинам), это будет просто означать создание новых «человеческих умов», которые будут включены в социальный процесс, усложнят его еще больше и еще больше отдалят его от социалистического идеала. (Этим наблюдением я обязан моему доброму другу Луису Реигу Альбиолю.)].

«Информация», хранящаяся в компьютерах, не является «познанной», то есть сознательно усвоенной и интерпретированной человеческими умами, ее нельзя превратить в практическую информацию, значимую с социальной точки зрения. «Информация, сохраненная» на диске компьютера или ином современном носителе информации, идентична «информации», заключенной в книгах, графиках, картах, газетах и журналах, – простых инструментах, использующихся действующим человеком в контексте конкретных действий, которые важны для достижения его частных целей. Иными словами, «хранящаяся информация» не является «информацией» в нашем смысле слова, то есть важным практическим знанием, которое действующий человек знает, интерпретирует и использует в контексте конкретного действия.

Кроме того, компьютер в принципе не в состоянии обрабатывать ту практическую информацию, которая не существует, потому что в ходе предпринимательства ее еще не нашли и не открыли. Таким образом, для координации процесса социальной корректировки, осуществляемого с помощью приказов, компьютерные системы бесполезны; творческая природа человеческой деятельности – это единственный катализатор, способный активировать и поддерживать этот процесс. Компьютеры могут обрабатывать только ту информацию, которая уже была создана и явным образом сформулирована; несомненно, для действующего субъекта это очень полезный и мощный инструмент, но компьютеры неспособны создавать, открывать или замечать новые возможности извлечения прибыли, а это значит, что они не могут выступать в качестве предпринимателя. Компьютеры – это инструменты, находящиеся в распоряжении действующего субъекта, но они не действуют и никогда не будут действовать. Их можно использовать только для работы с артикулированной, формализованной и объективной информацией, а информация, значимая на социальном уровне, по большей части не может быть выражена словами (артикулирована) и всегда носит субъективный характер. Следовательно, компьютеры не просто неспособны создавать новую информацию; они в принципе неспособны обрабатывать уже созданную информацию, если она, как информация, порождаемая в ходе социальных процессов, по большей части не может быть выражена словами. Применительно к ситуации, изображенной на рис. II-2 это означает, что даже если А и В были бы способны формально и детально вербализовать информацию о тех отсутствовавших у них ресурсах, в которых они нуждались, чтобы реализовать свои цели, и даже если бы они каким-то образом могли передать эту информацию в гигантскую и чрезвычайно современную базу данных, то акт, посредством которого человеческий ум (ум С) осознает, что ресурс одного можно использовать для достижения целей другого, все равно представлял бы собой предпринимательский акт чистого творчества, субъективный по своей сути, акт, который невозможно приравнять к объективным и формализованным действиям машины. Чтобы компьютер мог работать четко и эффективно, он не только должен сначала получить формализованную информацию – кроме этого, кто-то должен его запрограммировать. Иными словами, предварительно необходимо подробно и формально определить условия для совершения действия примерно следующим образом: во всех тех случаях, когда человек обладает определенным количеством ресурса R, этот ресурс будет использоваться человеком, преследующим цель Х. Таким образом, очевидно, что компьютерные системы способны исключительно на то, чтобы применять открытую ранее информацию к конкретным ситуациям; они в принципе не в состоянии создать новую информацию в отношении тех ситуаций, которые еще не были обнаружены и в которых преобладает создание ex novo субъективной, неявной и рассеянной информации, типичной для социальных процессов.

Следовательно, вера в то, что компьютеры сделают социализм возможным, не менее абсурдна, чем вера (в гораздо менее развитых обществах) в то, что изобретение книгопечатания и другие более простые способы сбора и анализа формализованной информации сделают доступным практическое субъективное знание, необходимое для существования общества. Результатом изобретения книг и книгопечатания было как раз обратное: общество стало разнообразнее и его стало сложнее контролировать. Возможно, что проблему социализма можно было бы несколько упростить, исключительно в количественном отношении (но не решить), если бы правящая власть могла использовать максимально современные компьютеры по отношению к обществу, в котором постоянное порождение новой практической информации сведено к минимуму. Этого можно было бы добиться только посредством крайне жесткой системы, насильно препятствующей, насколько это возможно, предпринимательской деятельности, и запрещающей людям использовать компьютеры, машины, калькуляторы, книги и т. п. Только в этом гипотетическом обществе невежественных рабов проблема экономического расчета при социализме могла бы выглядеть несколько менее сложной. Тем не менее теоретически эту проблему невозможно было бы решить даже в таких экстремальных обстоятельствах, потому что даже в самых тяжелых условиях у людей сохраняется врожденная творческая способность к предпринимательству[95 - Доказательство, которое мы излагаем в тексте, демонстрирует абсурдность веры многих «интеллектуалов», плохо разбирающихся в том, как функционирует общество, в «очевидность» того, что чем сложнее становится общество, тем больше необходимость внешнего институционального принудительного вмешательства. Эта идея возникла у Бенито Муссолини, утверждавшего: «Мы были первыми, кто сказал, что чем более сложные формы принимает цивилизация, тем более ограниченной становится свобода личности» (цит. по: F. A. Hayek, The Road to Serfdom, [Chicago: University of Chicago Press, 1972] [Хайек Ф. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2006. С. 65]). Однако, как мы показали, в реальности – и с точки зрения логики, и с точки зрения теории – положение прямо противоположное: по мере роста богатства общества и развития цивилизации социализму становится все труднее. Чем менее развито общество, чем оно примитивнее, и чем больше у правящей власти средств для того, чтобы работать с информацией, тем менее сложной кажется проблема социализма (хотя с логической и теоретической точки зрения он все равно невозможен, если речь идет о людях, то есть о существах, одаренных врожденной творческой способностью к деятельности).], которую невозможно контролировать.

Наконец, в свете всех вышеизложенных соображений нас не должно удивлять, что именно наиболее квалифицированные компьютерные специалисты и программисты чрезвычайно скептически оценивают возможность использования компьютеров для того, чтобы регулировать и организовывать социальные процессы. Действительно, они не просто ясно понимают, что введенная в машину неточная информация дает результаты, приводящие к умножению ошибок («мусор на входе – мусор на выходе»), но и знают по своему ежедневному опыту, что по мере того как они пытаются создать все более пространные и сложные программы, им становится все труднее освобождать их от логических ошибок, чтобы обеспечить их работоспособность. Следовательно, запрограммировать социальный процесс такого уровня сложности, чтобы он содержал важнейшие творческие способности человека, невозможно. Кроме того, информатика вовсе не пришла на помощь интервенционистам, как наивно предполагали и надеялись многие «социальные инженеры»; напротив, прогресс компьютерных технологий последних лет во многом связан с освоением знаний и открытий тех специалистов в области экономической теории, которые занимаются стихийными социальными процессами, в особенности – Хайека, чьи идеи сегодня считаются чрезвычайно важными в практическом отношении для развития и повышения эффективности разработки новых компьютерных программ и систем[96 - Здесь нам следует упомянуть целую группу «специалистов по информационным технологиям», которые познакомили теоретиков этой области научных знаний с идеями австрийской школы экономики и на практике разработали новую научно-исследовательскую программу под названием «Агорические системы» (термин, производный от греческого слова, обозначающего рынок), в которой подчеркивается ключевое значение теории рыночных процессов в связи с дальнейшим развитием компьютерных технологий. В особенности мы должны отметить Марка Миллера и Кима Эрика Дрекслера из Стэнфордского университета (см. их статью: Mark S. Miller and K. Eric Drexler, “Markets and Computation: Agoric Open Systems” in The Ecology of Computation, ed. B. A. Huberman [Amsterdam: North Holland, 1988]). См. также следующую статью (включающую все упомянутые нами источники), кратко излагающую содержание этой программы: Don Lavoie, Howard Baetjer, William Tulloh, “High-tech Hayekians: Some Possible Research Topics in the Economics of Computation” in Market Process 8 (spring 1990): 120–146.].

6. Другие теоретические последствия социализма

В предшествующих разделах мы показали, что социализм является интеллектуальной ошибкой, вытекающей из пагубной самонадеянности[97 - Так называется последняя работа Хайека: Fatal Conceit: The Errors of Socialism, The Collected Works of F. A. Hayek, ed. W. W. Bartley III (Chicago: University of Chicago Press, 1989) [Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. М.: Новости, 1992]. Сам Хайек в интервью Карлосу Родригесу-Брауну сказал об этой книге, что самым главным для него было показать, как «нагло и самонадеянно считать, что человек знает достаточно, чтобы организовать жизнь в обществе, которая на самом деле есть результат процесса, использующего рассеянную информацию миллионов людей. Думать, что мы в состоянии планировать этот процесс – полнейший абсурд». См.: Revista de Occidente, no. 58 (March 1986): 124–135.], из представления о том, что человек достаточно разумен, чтобы организовать жизнь в обществе. В этом разделе мы представим краткий систематический анализ неизбежных последствий, возникающих, когда человек пренебрегает логической невозможностью существования социализма и настаивает на создании институциональной системы принуждения, которая в большей или меньшей степени ограничивает свободу человеческой деятельности.

Отсутствие координации и социальный беспорядок

a) Мы уже видели, что когда предпринимательская деятельность в той или иной степени затруднена, она перестает выявлять возникающие в обществе ситуации рассогласованности. Когда для того, чтобы удерживать людей от использования возможностей для извлечения прибыли, которые создает каждый из случаев рассогласованности, используется принуждение, люди даже не видят этих возможностей, и следовательно, они остаются незамеченными. Кроме того, если человек, подвергающийся принуждению, случайно увидит прибыльную возможность, это не имеет значения, потому что институциональное принуждение не позволяет ему действовать, чтобы воспользоваться этой возможностью. Кроме того, невозможно представить, чтобы орган власти, отвечающий за применение институционального принуждения, был в состоянии координировать социальное поведение посредством приказов и указаний. Чтобы делать это, он должен был бы иметь доступ к информации, которую он получить в принципе не может, потому что эта информация рассредоточена по умам всех людей в обществе, и каждый из них имеет эксклюзивный доступ к принадлежащей ему части этой информации.

Следовательно, с теоретической точки зрения первым из последствий любой попытки установить социалистическую систему будет широкое распространение социальной дискоординации или рассогласованности, характеризующейся систематическими конфликтами между действиями субъектов, которые не будут приспосабливать свое поведение к поведению других и не смогут понять, что они совершают множество систематических ошибок. В результате не будет осуществлено очень большое количество человеческих действий, потому что рассогласованность им воспрепятствует. Став типичным явлением, крушение планов, или дискоординация, поражает самые основы социальной жизни и проявляется интратемпорально и интертемпорально. Это означает, что в каждом социальном процессе отсутствие координации проявляется и в текущих действиях, и при согласовании прошлых действий с будущими.

Хайек называет «порядком» любой процесс, в котором множество различных элементов взаимодействуют таким образом, что знание одной части позволяет сформулировать корректные ожидания относительно целого[98 - F. A. Hayek, Rules and Order, vol. 1 of Law, Legislation and Liberty, 2: 35–54 [Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 53–72] и Josе Ortega y Gasset, Mirabeau o el Politico, vol. 3 of Obras Completas (Madrid: Revista de Occidente, 1947), 603.]. Это определение демонстрирует, что социализм производит социальный беспорядок; в той степени, в какой он препятствует необходимой корректировке рассогласованных человеческих поступков и даже блокирует ее, он препятствует и возможным человеческим действиям, основанным на обоснованных ожиданиях относительно поведения других, и даже блокирует их, так как социальная рассогласованность, всегда возникающая там, где создаются помехи для свободного проявления предпринимательства, продолжает существовать и остается скрытой от общества. Следовательно, волюнтаристское желание «организовать» общество с помощью распоряжений принудительного характера создает беспорядок, и чем сложнее социальный порядок (в понимании Хайека), тем очевиднее будет нереальность социалистического идеала, потому что более сложный порядок потребует делегирования гораздо большего числа решений и функций, зависящих от обстоятельств, совершенно неизвестных тем, кто стремится контролировать общество.

б) Парадоксальным образом, высокий уровень нарушений социальной координации часто становится предлогом для очередных доз социализма; иными словами, институциональная агрессия, распространяющаяся на новые сферы социальной жизни, становится либо более активной, либо более жесткой, чем раньше. Так обычно происходит из-за того, что руководящий орган, хотя он и не в состоянии заметить конкретные конфликтующие и плохо согласованные друг с другом действия, раньше или позже осознает, что социальный процесс в целом не работает. Опираясь на свою чрезвычайно ограниченную способность оценивать реальность, руководящий орган истолковывает эту ситуацию как логическое следствие «отсутствия сотрудничества» со стороны тех граждан, которые не желают выполнять его приказов; соответственно эти приказы становятся все более резкими, подробными и жесткими. Повышение уровня социализма заражает социальный процесс еще большей дискоординацией или рассогласованностью, что в свою очередь используется для того, чтобы оправдать новые «дозы» социализма и т. д. Итак, мы видим в социализме очень сильную тенденцию к тоталитаризму, понимаемому как такой режим, при котором правительство склонно «силовым образом вмешиваться во все сферы жизни»[99 - См. второе значение слова totalitarismo в Словаре испанского языка Королевской Академии.]. В других случаях этот тоталитарный процесс постепенного роста принуждения сопровождается постоянными встрясками, то есть внезапными переменами в политике, резкими изменениями содержания приказов или сферы, на которые они распространяются, или и того, и другого – все это в тщетной надежде, что несистематические «эксперименты» с новыми видами интервенционизма и изменениями его уровня принесут решение неразрешимых задач[100 - Даже такой проницательный исследователь, как Майкл Поланьи, совершил типичнейшую ошибку, сочтя эти эксперименты с планированием относительно безобидными по той причине, что они не могут дать практических результатов; однако он не заметил того значительного ущерба для социальной координации, к которому приводят попытки внедрить утопические программы социальной инженерии. См.: Michael Polanyi, The Logic of Liberty, 111. Те, кто руководит органами принуждения, не в состоянии понять, почему, несмотря на все их усилия, социальная инженерия не работает или работает все хуже – и в итоге они часто впадают в лицемерие или отчаянье, приписывая неблагоприятное развитие событий либо божественному провидению, как сделал граф-герцог Оливарес (см. ниже, сноска 49), либо «отсутствию помощи со стороны гражданского общества и его злонамеренности», как заявил Фелипе Гонсалес в своей речи по случаю Дня Конституции 6 декабря 1991 г. в мадридском Университете Карлоса III.].

в) Принудительные интервенционистские меры, воплощением которых является социализм, обычно оказывают на общество влияние, обратное тому, которое планирует правительство. Власть стремится достичь своих целей, направляя приказы в сферы социума, в наибольшей степени связанные с этими целями, но парадоксальным образом оказывается, что эти приказы мешают человеческой деятельности в этих сферах, причем чрезвычайно «успешно». Иными словами, власть сковывает энергию предпринимательства именно там, где она более всего необходима, поскольку без этой энергии в данной сфере невозможна координация и, соответственно, реализация целей правительства. Итак, необходимый процесс приспособления не запускается и на самом деле его перспектива становится более отдаленной, а вероятность того, что социальный процесс обеспечит достижение желаемых целей, уменьшается. Чем более эффективны приказы, тем сильнее они искажают предпринимательскую деятельность. Приказы не только не содержат необходимой практической информации – они удерживают людей от ее создания, и субъекты экономической деятельности не могут воспринимать их как руководства по обеспечению координации. Теоретики уже давно знакомы с этим саморазрушительным эффектом социализма, известным как «парадокс планирования или парадокс интервенционизма», но они лишь недавно смогли объяснить его в ясных терминах теории предпринимательства[101 - Возможно, первым, кто обнаружил этот саморазрушительный итог институционального принуждения, был Ойген фон Бём-Баверк в статье: Eugen von Bohm-Bawerk, “Macht oder ?konomisches Gesetz?” Zeitschrift f?r Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung (Vienna) 23 (December 1914): 205–271. В 1931 г. Дж. Р. Мез перевел ее на английский язык: “Control or Economic Law?” in Shorter Classics of Eugen von B?hm-Bawerk, vol. 1 (South Holland, Illinois: Libertarian Press, 1962), 139–199. В частности, на с. 192 английского издания читаем: «…любая ситуация, созданная средствами “власти”, может снова ввести в игру эгоистические мотивы, препятствующие ее стабильности». Позже этой темой занимался Людвиг фон Мизес в работе Kritik des Interventionism: Untersuchungen zur Wirtschaftspolitik und Wirtschaftsideologie der Gegenwart (Jena: Gustav Fischer, 1929) (Mises, A Critique of Interventionism (New York: Arlington House Publishers, 1977). Мизес делает вывод, что «любые типы вмешательства в деятельность рынка не просто не достигают тех целей, которые имели в виду их авторы и сторонники, но приводят к такому положению дел, которое – с точки зрения оценок их авторов и сторонников – менее желательно по сравнению с предыдущим положением дел, изменить которое они были предназначены». Также стоит специально отметить более позднюю работу: M. N. Rothbard, Power and Market: Government and the Economy (Menlo Park, California: Institute for Humane Studies, 1970) [Ротбард М. Власть и рынок: Государство и экономика. Челябинск: Социум, 2003. 2-е изд. 2008]. Однако, по нашему мнению, наиболее правильным является подход, который избрал Израэль Кирцнер в блестящей статье: Israel M. Kirzner, “The Perils of Regulation: A Market Process Approach” in Kirzner, Discovery and the Capitalist Process, 119, 149.].

г) Хотя сдерживающий эффект, который социализм оказывает на создание практической информации, проявляется во всех социальных сферах, лучше всего он виден, вероятно, в экономике. Во-первых, к примеру, одним из самых типичных проявлений отсутствия координации при социализме является низкое качество производимых товаров и услуг – и оно связано как раз с отсутствием у участников социального процесса и членов руководящего органа стимулов к тому, чтобы генерировать информацию и выяснять подлинные желания людей по поводу стандартов качества.

Во-вторых, из-за отсутствия необходимой информации для того, чтобы осуществлять даже приблизительный экономический расчет, в социалистической системе инвестиционные решения и в качественном, и в количественном отношении становятся чисто произвольными. Действительно, в социалистической экономике невозможно знать или оценить альтернативные издержки, и такая проблема возникает даже тогда, когда руководящий орган навязывает свои временны?е предпочтения всему обществу. Кроме того, отсутствие информации у руководящего органа не позволяет рассчитать даже приблизительно нормы амортизации основного оборудования. Таким образом, социализм вызывает и обеспечивает широкое распространение непроизводительного инвестирования ресурсов и факторов производства, причем это непроизводительное инвестирование к тому же часто носит несколько хаотический циклический характер из-за упомянутых нами в конце предыдущего раздела внезапных изменений в политике.

В-третьих, социализм приводит к острому и всеобщему дефициту на всех уровнях общества, в основном потому, что институциональное принуждение уничтожает саму возможность для человеческой предпринимательской изобретательности, характеризующейся колоссальной силой, систематически обнаруживать ситуации дефицита и находить новые, более эффективные способы их устранения. Кроме того, как мы видели, невозможность посчитать экономические издержки приводит к тому, что значительная доля производительных ресурсов тратится на бессмысленные инвестиции, что еще больше усугубляет проблему дефицита[102 - Для обозначения этой особенности социализма – принятия на всех уровнях решений, не ограниченных надлежащим образом соображениями издержек, Янош Корнаи придумал термин «мягкие бюджетные ограничения». Хотя этот термин получил некоторое распространение, нам кажется, что он чересчур фокусируется на наиболее очевидных проявлениях этой фундаментальной проблемы (невозможности порождения информации, необходимой для калькуляции издержек, в отсутствие свободного предпринимательства), и что это привело многих исследователей к неправомерному пренебрежению этой проблемой или недостаточному вниманию к ней. См.: Jаnos Kornai, Economics of Shortage (Amsterdam: North Holland, 1980) [Корнаи Я. Дефицит. М.: Экономика, 1990]. Позже, однако, Корнаи удалось сформулировать свою теорию в терминах предпринимательства, продемонстрировав тем самым, что он наконец полностью понял суть австрийской позиции в отношении планирования. См.: Jаnos Kornai, “The Hungarian Reform Process: Visions, Hopes and Reality,” Journal of Economic Literature 24 (December 1986), переиздано в: Visions and Reality: Market and State (London: Harvester, 1990), 156–157. На эту тему см. также работы Яна Винецкого, особенно: Jan Winiecki, The Distorted World of Soviet-Type Economics (London: Routledge, 1988 and 1991) и Idem., Economic Prospects East and West: A View from the East (London: CRCE, 1987).]. Кроме того, дефициту сопутствует неэффективный избыток некоторых ресурсов, который связан не только с ошибками производства, но и с тем, что экономические субъекты запасаются всеми благами и ресурсами, которые им доступны, так как в условиях систематического дефицита люди не могут полагаться на нормальное предложение товаров, услуг и факторов производства.

Наконец, применительно к труду ошибки в размещении ресурсов особенно серьезны. Трудом систематически злоупотребляют, и это приводит к высокому уровню безработицы – в зависимости от конкретного типа социализма, более или менее скрытой. Так или иначе, высокий уровень безработицы является одним из наиболее типичных последствий институционального принуждения по отношению к свободному предпринимательству в социальных процессах, связанных с сектором занятости.

Ошибочная информация и безответственное поведение

Для социализма характерно не только то, что он препятствует созданию информации, но и то, что он запускает процессы, систематически привлекающие и порождающие ошибочную информацию, тем самым поощряя широкое распространение безответственного поведения.

a) Нет никаких гарантий, что руководящий орган, осуществляющий систематическое принуждение, будет в состоянии распознать конкретные возможности для извлечения прибыли, возникающие в ходе социального процесса. С учетом отсутствия у власти практической информации, значимой для подвергающихся принуждению людей, нам сложно представить себе, что она в состоянии обнаружить существующие ситуации социальной рассогласованности, за исключением небольшого числа отдельных ситуаций или когда это происходит по чистой случайности. Действительно, даже если член руководящего органа случайно обнаруживает рассогласованность, его «находка», вероятнее всего, будет замаскирована или скрыта инерционностью органа принуждения, у которого, за очень небольшим исключением, не будет интереса к тому, чтобы вытаскивать наружу непопулярные проблемы, решение которых обязательно потребует «хлопотных» мер и изменений. В то же время члены органа власти не будут даже осознавать своего глубокого, неустранимого неведения. Следовательно, информация, порожденная с помощью приказов, будет изобиловать ошибками, и в принципиальном отношении будет безответственной, потому что члены руководящего органа не могут получить практическую (рассеянную) информацию о тех вариантах, от которых они отказываются, когда решают следовать определенному плану, и, соответственно, они будут не в состоянии учесть истинные издержки и истинную ценность этих альтернатив в процессе принятия решений[103 - Мы считаем действие «ответственным», когда тот, кто его предпринимает, учитывает издержки, которые он и другие связанные с ним люди несут в результате этого действия. Издержки – это субъективная ценность, которую человек приписывает тому, от чего он отказывается ради своей деятельности, и их может корректно оценить только тот, кто обладает необходимой субъективной и неявной практической информацией о своих личных обстоятельствах и об обстоятельствах тех людей, с которыми он взаимодействует. Если из-за того, что свободное предпринимательство не разрешено (ситуация систематического принуждения) или из-за того, что соответствующие права собственности плохо определены и защищены (ситуация несистематического принуждения), такую практическую информацию нельзя создать или передать, человек не в состоянии оценить издержки и склонен действовать безответственно. О концепции ответственности см.: Garret Hardin, “An Operational Analysis of Responsibility” in Managing the Commons, ed. Garret Hardin and John Baden (San Francisco: W. H. Freeman, 1977), 67. Типичная для социализма безответственность становится причиной того, что при социалистическом режиме феномен «трагедии общинных выгонов» распространяется на все сферы общества, где он возможен. (См.: M. Rothschild, Bionomics [New York: Henry Holt, 1990], ch. 2).].

б) То, что руководящий орган неизбежно отделен от социального процесса постоянной пеленой неведения, сквозь которую можно различить только наиболее очевидные и заметные детали, всегда заставляет его сосредоточиться на достижении своих целей экстенсивными и волюнтаристскими методами. «Волюнтаристский» означает то, что орган власти рассчитывает достичь своих целей с помощью воли к принуждению в чистом виде, выраженной в приказах. «Экстенсивный» означает, что для того, чтобы измерить и оценить реализацию этих целей, используются только те параметры, которые легче всего определить, выразить и передать. Иными словами, руководящий орган интересуют исключительно статистические, количественные параметры, которые не учитывают или не могут учесть субъективных и качественных нюансов, являющихся наиболее ценной и важной частью рассеянной по человеческим умам практической информации.

Таким образом, разрастание массива статистики и чрезмерная склонность к ее использованию тоже является одной из особенностей социализма, и совершенно неудивительно, что слово «статистика» происходит как раз от термина, обозначающего принцип организации институционального принуждения.

в) Когда систематическое генерирование неверной информации ведет к широкому распространению безответственного поведения, а властный орган принуждения реализует свои цели волюнтаристскими и экстенсивными способами, из этого возникают трагические последствия для окружающей среды. Как правило, уничтожение окружающей среды будет происходить именно в тех географических областях, где больше всего социализма (то есть там, где на свободу предпринимательства наложены наибольшие ограничения), и чем универсальнее и масштабнее вмешательство органа принуждения, тем страшнее будут его последствия для окружающей среды[104 - Квазирелигиозное почитание статистики восходит к самому Ленину, который писал: «Мы должны понести [статистику] в массы, популяризовать ее, так чтобы трудящиеся постепенно учились сами понимать и видеть, как и сколько надо работать…» Перевод сделан с работы Die n?chsten Aufgaben der Sowjetmacht (Berlin, 1918), процитированной Хайеком в: F. A. Hayek, Collectivist Economie Planning (Clifton: Augustus M. Kelley, 1975), 128 [Ленин В. И. Очередные задачи советсткой власти // Ленин В. И. Полн. сор. соч. 5-е изд. Т. 36. С. 192]. О перепроизводстве статистики в результате интервенционизма и о связанных с этим серьезным социальным ущербом, издержками и неэффективностью см.: Stephen Gillespie, “Are Economic Statistics Overproduced?” Public Choice 67, no. 3 (December 1990): 227–242. О социализме и его влиянии на окружающую среду см.: T. L. Anderson and D. R. Leal, Free Market Environmentalism (San Francisco: Pacifi c Research Institute for Public Policy, 1991).].

Эффект разложения

Социализм имеет свойство разлагать, или искажать, ту энергию предпринимательства, которая проявляется в любой человеческой деятельности. Словарь Королевской Академии испанского языка дает глаголу corromper определение «портить, развращать, наносить ущерб, разлагать, растлевать, уничтожать или деформировать»[105 - “Echar a perder, depravar, da?ar, pudrir, pervertir, estragar o viciar.” Real Academia Espa?ola de la Lengua, Diccionario, s. v. “corromper.”]; кроме того, в словаре специально отмечается, что эта порча относится в основном к социальным институтам, под которыми понимаются шаблоны поведения. Разложение является одним из наиболее типичных и фундаментальных последствий социализма, потому что социализм систематически деформирует процесс, посредством которого в обществе создается и распространяется информация.

a) Во-первых, управляемые или испытывающие принуждение человеческие существа вскоре делают предпринимательское открытие: шансы достичь цели повышаются, если, вместо того, чтобы пытаться находить случаи социальной рассогласованности и заниматься их координацией, используя предоставляемые ими возможности для извлечения прибыли, люди посвятят свое время, усилия и свойственную им смекалку тому, чтобы повлиять на процесс принятия решений органом власти. Таким образом, впечатляющий запас человеческого хитроумия – тем более впечатляющий, чем больше социализма – будет тратиться на придумывание все более и более действенных способов оказать влияние на орган власти в реальной или иллюзорной надежде получить преимущества для себя. Следовательно, социализм не просто мешает каждому из членов общества научиться подстраивать свое поведение под поведение других членов общества – он также создает колоссальный стимул для попыток различных индивидов и групп повлиять на орган власти, чтобы посредством его приказов силой получить персональные привилегии или преимущества за счет остальных членов общества. Соответственно, стихийный и способный к самокоординации социальный процесс искажается и подменяется процессом борьбы за власть, в ходе которого систематическое насилие и конфликт различных индивидов и социальных групп, добивающихся власти или влияния, становятся лейтмотивом жизни в обществе. Таким образом, в социалистической системе люди теряют привычку поступать морально (то есть в соответствии с обычаями и принципами); их личности и поведение постепенно меняются, становясь все более и более аморальными (то есть независящими от принципов) и агрессивными[106 - Вероятно, лучше всех коррумпирующий эффект социализма описал Ганс-Герман Хоппе: «Перераспределение шансов на приобретение дохода должно приводить к тому, что все больше людей начинают использовать агрессию для достижения личного удовлетворения и/или к тому, что все больше людей становятся агрессивными, то есть переключаются с неагрессивных ролей на агрессивные, что постепенно приводит к личностным изменениям; эта перемена в структуре морального характера общества, в свою очередь, приводит к очередному сокращению уровня инвестиций в человеческий капитал». См.: Hoppe H.-H., A Theory of Socialism and Capitalism (London: Kluwer Academic Publishers, 1989), 16–17. См. также мою статью: “El Fracaso del Estado Social,” in ABC (April 8, 1991): 102–103. Другой признак разлагающего влияния социализма – это общий рост «социального спроса» на принудительные распоряжения государства и государственное регулирование, возникающий из комбинации следующих факторов: 1) желания каждой отдельной группы интересов добиться привилегий за счет остальных членов общества; 2) абсурдной и наивной веры в то, что усиление регулирования сможет уменьшить всеобщую, господствующую повсюду правовую неопределенность, связанную с ростом и запутанностью паутины противоречащих друг другу законодательных актов; и 3) деградацией понятия о личной ответственности, что субъективно и бессознательно усиливает покорность государственному патернализму и чувство зависимости от властей.].

б) Во-вторых, мы сталкиваемся с другим проявлением разлагающего эффекта социализма, когда те группы людей, которые не смогли завладеть властью, вынуждены тратить большую часть своего предпринимательского хитроумия и своей предпринимательской активности на попытки смягчить последствия особенно жестких и разрушительных для них приказов или избежать их, наделяя привилегиями, преимуществами, а также некоторыми благами и услугами тех людей, которые отвечают за исполнение и контроль этих приказов. Такое искажение носит защитный характер, так как оно действует как «предохранительный клапан», позволяя несколько смягчить тот ущерб, который социализм приносит обществу. Оно может иметь позитивные последствия, обеспечивая людям возможность поддерживать некоторые минимальные согласованные социальные связи даже в условиях самой радикальной социалистической агрессии. В любом случае, как ясно показывает Кирцнер, искажение, или деформация, предпринимательства всегда остается поверхностным и избыточным[107 - См.: Israel M. Kirzner, “The Perils of Regulation: A Market Process Approach” in Discovery and the Capitalist Process, 144, 145. При социалистическом режиме связи (блат) являются жизненной необходимостью – и потому, что людям нужно влиять на орган принуждения, одновременно, по крайней мере внешне, демонстрируя подчинение его приказам, и потому, что власть принимает крайне произвольные и деспотические решения. На практике, чем более интервенционистской является система, тем более необходимым и важным становится блат, и тем больше сфер в жизни общества он затрагивает (это именно те сферы, где уровень вмешательства наиболее высок). Люди полагаются на личные связи в ущерб типичным для свободного мира видам взаимодействия, более абстрактным и безличным, где, соответственно, вопрос знакомства отходит на задний план, подчиняясь главной задаче – реализации собственных целей посредством максимально возможного удовлетворения интересов других людей в том виде, как их выявляет рынок. Кроме того, попытки завоевать расположение власти и сервильность, которая с этим связана, часто порождают своего рода «стокгольмский синдром», когда у жертвы принуждения поразительным образом возникают «понимание» и чувство товарищества по отношению к тем, кто применяет против нее институциональное принуждение и препятствует ей в свободной реализации ее врожденного творческого потенциала.].

в) В-третьих, члены руководящего органа, то есть та более или менее организованная группа, которая систематически осуществляет принуждение, тоже будут склонны использовать свои предпринимательские способности и свое хитроумие извращенным образом. Их главной задачей будет удерживать власть, оправдывая свою политику принуждения перед остальными членами общества. Детали и конкретные особенности коррупционной активности тех, кто находится у власти, будут зависеть от конкретного типа социализма (тоталитарного, демократического, консервативного, сциентистского и т. п.). В данный момент мы хотим подчеркнуть, что деформированная предпринимательская активность тех, под чьим контролем находится руководящий орган, будет создавать ситуации, в которых эта власть сможет расти, распространяться и выглядеть оправданной[108 - См.: Thomas J. DiLorenzo, “Competition and Political Entrepreneurship: Austrian Insights into Public Choice Theory” in The Review of Austrian Economics, vol. 2, 59–71. Хотя мы считаем вклад школы общественного выбора в анализ проблемы функционирования бюрократии и политических органов, отвечающих за институциональное принуждение, очень существенным, мы согласны с Дилоренцо, что до сих пор серьезной слабостью подхода этой школы была его чрезмерная зависимость от методологии неоклассической экономической теории, то есть использование формальных инструментов, характерных для экономического анализа равновесия, чрезмерно статичного по своей сути, и неспособность полностью признать динамический анализ, основанный на теории предпринимательства. Введение концепции предпринимательства приводит нас к заключению, что принудительная институциональная активность извращена гораздо, гораздо больше, чем традиционно считала школа общественного выбора. Эта школа в целом не обращала внимания на способность руководящего органа, действуя предпринимательски, создавать искаженные, разлагающие действия и стратегии, которые являются новыми и более эффективными, чем старые. Изложение главных достижений школы общественного выбора в этой области см.: William Mitchel, The Anatomy of Government Failures (Los Angeles: International Institute of Economic Research, 1979); J. L. Miguе and G. Bеlanger, “Toward a General Theory of Managerial Discretion,” Public Choice, no. 17 (1974): 27–43; William Niskanen, Bureaucracy and Representative Government (Chicago: Adine-Atherton Press, 1971); Gordon Tullock, The Politics of Bureaucracy (Washington D.C.: Public Affairs Press, 1965); см. также первопроходческий труд: Ludwig von Mises, Bureaucracy (New Rochelle, New York: Arlington House, 1969) [Мизес Л. фон. Бюрократия. Челябинск: Социум, 2006]. Я кратко пересказал упомянутые источники в своей статье: “Derechos de propiedad y gestiоn privada de los recursos de la naturaleza,” Cuadernos del Pensamiento Liberal (Madrid: Uniоn Editorial), no. 2 (March 1986): 13–30, переиздано в: Huerta de Soto, Estudios de Econom?a Pol?tica (Madrid: Uniоn Editorial, 1994), 229–249.]. Так, например, те, кто находится у власти, будут поощрять возникновение привилегированных групп интересов, поддерживающих власть в обмен на выгоды и привилегии, которые она им предоставляет. Кроме того, любой социалистический режим обычно злоупотребляет политической пропагандой, которую он использует для идеализации последствий влияния приказов руководящего органа на социальный процесс, настаивая на том, что отсутствие такого вмешательства приведет к чрезвычайно негативным последствиям для общества. Систематический обман населения, искажение фактов, фабрикация кризисов ради того, чтобы убедить общественное мнение в том, что данная структура власти необходима и ее следует сохранять и укреплять, и т. п. – все это типичные проявления того порочного и разлагающего влияния, которое социализм оказывает на собственные руководящие органы и учреждения[109 - Именно потому, что социализм порождает коррупцию и аморальность, к власти при нем обычно будут приходить самые коррумпированные, аморальные и беспринципные личности, то есть те, кто имеет самый большой опыт нарушения закона, применения насилия и успешного обмана людей. История неоднократно подтверждала этот принцип в самых разных обстоятельствах, и в 1944 г. Хаейк подробно проанализировал его в 10 главе («Почему к власти приходят худшие?») «Дороги к рабству»: F. A. Hayek, The Road to Serfdom (Chicago: The University of Chicago Press, 1972 edition), 134–152 [Хайек Ф. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2006. С. 141–155]; испанский перевод Хосе Вергары, Camino de Servidumbre, Libros de Bolsillo, no. 676 (Madrid: Alianza Editorial, 1978). Название El Camino hacia la Servidumbre («Дорога к рабству», а не «Дорога рабства», как у Вергары) кажется мне более подходящим. Его предложил Валентин Андрес Альварес в своей рецензии 1945 года на книгу Хайека (Valent?n Andrеs Alvarez, “El Camino hacia la Servidumbre del Profesor Hayek,” Moneda y Crеdito, no. 13 [June 1945]; переиздано в качестве главы 2 сборника Libertad Econоmica y Responsabilidad Social, выпущенного в честь столетия со дня рождения Валентина Андреса Альвареса. [Madrid: Centro de Publicaciones del Ministerio de Trabajo y Seguridad Social, 1991], 69–86); в атмосфере политической нетерпимости Испании того времени автор чуть было не поплатился за эту рецензию местом профессора в Мадриде.]. Кроме того, эти проявления будут общими и для высших властей, принимающих решения и отвечающих за институциональную агрессию, и для промежуточных бюрократических органов, необходимых для того, чтобы издавать приказы и следить за их выполнением. Эти вспомогательные бюрократические организации обычно имеют тенденцию расширяться, искать поддержку групп интересов и создавать искусственную потребность в собственном существовании, преувеличивая «благотворные» результаты своего вмешательства и систематически скрывая его негативные эффекты.

Наконец, становится очевидным мегаломаниакальный характер социализма. Бюрократические организации не просто склонны к неограниченному расширению – те, кто контролирует их, также инстинктивно пытаются воспроизвести макроструктуры этих организаций в обществе, на которое направлены их действия, и под многочисленными ложными предлогами силовым образом инициируют создание все более крупных подразделений, организаций и фирм. Причин, побуждающих их к этому, две: во-первых, они инстинктивно верят, что такие структуры облегчают контроль за исполнением поступающих сверху приказов; во-вторых, такие структуры дают бюрократическим властям ложное чувство безопасности в отношении настоящих предпринимательских усилий, которые всегда возникают в результате индивидуалистического по своей сути творческого микропроцесса[110 - Jean-Fran?ois Revel, El estado megalоmano (Madrid: Planeta, 1981). Согласно Камило Хосе Селе, лауреату Нобелевской премии по литературе за 1989 г., «государство порвало с природой; теперь оно выше стран, выше крови, выше языка. Левиафан раскрыл пасть, чтобы пожрать человечество. Тысячи шестеренок государства кишат его прислужниками, похожими на червей, они ползают рядом с червями, выучившими урок о том, что они должны беречь тело-носителя» (Camilo Josе Cela, “El Dragоn de Leviatаn” [лекция в ЮНЕСКО, июль 1990 года] in “Los Intelectuales y el Poder,” ABC (Madrid), 10 July 1990, pp. 4, 5).].

Подпольная, или «теневая», экономика

Другим типичным следствием социализма является то, что он запускает неумолимую социальную реакцию, в ходе которой различные действующие субъекты, насколько им это удается, систематически не подчиняются приказам руководящего органа, предпринимая действия и вступая во взаимодействия вне той «правильной» рамки, на создание которой направлены приказы. Таким образам, за спинами тех, кого руководящий орган считает «правильными», начинается целый социальный процесс, который показывает до какой степени институциональное принуждение обречено на неудачу в долгосрочной перспективе из-за того, что оно противоречит фундаментальной сути человеческой деятельности. Поэтому часто у власти нет иного выбора, как править, неявно мирясь с «неправильными» социальными процессами, которые существуют рядом с построенными по ее указанию окостеневшими структурами. Соответственно, возникновение скрытой, «теневой», «неправильной», подпольной экономики (или общества) представляет собой неотъемлемую черту социализма, которая проявляется во всех без исключения сферах, где есть принуждение, и масштаб этой черты зависит от уровня принуждения. Основные особенности коррупции и подпольной экономики в странах реального социализма и в странах со смешанной экономикой одни и те же. Единственное различие состоит в том, что в странах со смешанной экономикой коррупция и подпольная экономика присутствуют исключительно в тех областях социальной жизни, куда вмешивается государство[111 - Теория теневой экономики и обзор важнейших источников по этой теме блестяще изложены в книгах: La Econom?a Irregular (Barcelona: Generalit?t de Catalunya, 1983) и Joaqu?n Trigo Pоrtela, Carmen Vаzquez Arango, Barreras a la Creadon de Empresas y Econom?a Irregular (Madrid: Instituto de Estudios Econоmicos, 1988). Потрясающую иллюстрацию нашего тезиса применительно к конкретному случаю Перу можно найти в: Hernando de Soto, El Otro Sendero: La Revoluciоn Informal (Mexico: Editorial Diana, 1987) [Сото Э. де. Иной путь. Челябинск: Социум, 2008].].

Отставание в социальном (экономическом, технологическом, культурном) развитии

a) Социализм заведомо предполагает атаку на человеческую способность к творчеству и, соответственно, на общество и на развитие цивилизации. Действительно, в той степени, в какой свободная человеческая деятельность насильно ограничена приказами, люди не могут создавать и находить новую информацию, что блокирует развитие цивилизации. Иными словами, социализм подразумевает систематическое воздвижение барьеров на пути свободного взаимодействия людей, и эти барьеры останавливают развитие общества. Этот эффект ощущается во всех областях развития общества, а не только в экономике. Одной из наиболее характерных особенностей социалистической системы является сопротивление новшествам и низкие темпы внедрения современных технологических инноваций; вследствие этого социалистические режимы всегда отстают от своих конкурентов в сфере развития и практического применения новых технологий[112 - В.А. Найшуль отметил, что социалистическая система враждебна изменениям и инновациям еще и в силу глубокой и радикальной дезорганизации, которую инновации вносят в ригидную структуру экономики. См.: “The Birthmarks of Developed Socialism,” («Родимые пятна развитого социализма») глава 5 книги V. A. Naishul, The Supreme and Last Stage of Socialism (London: CRCE, 1991), 26–29, esp. p. 28, “Hostility to Change”. [Найшуль В. А. Высшая и последняя стадия социализма // Погружение в трясину. М.: Прогресс, 1991].]. Это происходит несмотря на то, что социалисты, в свойственной им экстенсивной и волюнтаристской манере, стремятся форсировать технологическое развитие общества, отдавая приказы и создавая претенциозные институты и советы по научным исследованиям и планированию будущего развития новых технологий. Однако само создание таких бюрократических учреждений для развития инноваций представляет собой очевидное и однозначное доказательство того, что в системе заблокирована возможность научного и технологического развития. Дело в том, что невозможно запланировать будущее развитие знания, если оно еще не было создано и к тому же может возникнуть исключительно при условии предпринимательской свободы, которую нельзя учредить приказом.

б) Эти замечания относятся к любой сфере, где происходит стихийное и постоянное социальное развитие или эволюция. В частности, мы имеем в виду культуру, искусство и язык, а в общем – все сферы, где имеет значение стихийная эволюция и свободное развитие социальных обычаев и привычек. Культура – это просто стихийный итог социального процесса, в ходе которого взаимодействует множество людей, и каждый из них вносит в нее небольшой вклад своим личным опытом, воображением и творчеством. Если власти применяют к этому процессу систематическое принуждение, они калечат и расстраивают его, если не останавливают совсем. (И снова власть будет стремиться выглядеть инициатором импульсов культурного развития, учреждая всевозможные агентства, министерства, советы и комиссии, и поручая им поддерживать и «стимулировать» «развитие» культуры с помощью приказов[113 - Перу Жака Гарелло принадлежит блестящий анализ негативного влияния социализма на культуру, в частности, во Франции. См.: Jacques Garello, “Cultural Protectionism” (статья была представлена на региональной конференции Общества Мон-Пелерен, состоявшейся в Париже в 1984 г.).].)

в) Эволюция и развитие новых социальных привычек также чрезвычайно важны потому, что они учат людей, как вести себя по отношению к возникающим в процессе социального развития новым обстоятельствам, товарам, услугам и пр. Нет ничего более трагического, чем общество, стагнирующее из-за институциональной агрессии против взаимодействия между его членами, то есть из-за насилия, которое препятствует процессу обучения, необходимому для реакции на новые обстоятельства и максимально эффективного использования новых, постоянно возникающих возможностей[114 - Примером, наглядно иллюстрирующим наше утверждение, является негативное влияние, которое систематическая агрессия властей против производства, распространения и потребления наркотиков оказывает на социальный процесс, в ходе которого люди учатся, как вести себя по отношению к наркотикам. Действительно, многие наркотики вызывали в прошлом меньшую агрессию властей, и в результате, с помощью процесса корректировки, который вызывает предпринимательская деятельность, общество смогло создать большой объем информации и опыта, научившего людей, как правильно обращаться с этими веществами. Например, во многих обществах так произошло с такими наркотиками, как алкоголь и табак. Однако этот процесс невозможен в отношении веществ, обнаруженных позже, так как они с самого начала стали объектом чрезвычайно жесткой системы принуждения, системы, которая не только полностью провалилась, но и помешала людям в ходе экспериментов с этими веществами научиться тому, как с ними следует обращаться. См.: Guy Sorman, Esperando a los bаrbaros (Barcelona: Seix Barrai, 1993), 327–337.].

Деградация традиционных представлений о законе и порядке. Моральный распад, порождаемый социализмом

a) В предыдущей главе мы увидели, как возможность существования социального процесса, приводимого в движение энергией предпринимательства, обеспечивается набором традиционных правил, которые, как и многое другое, возникают из предпринимательства. Эти поведенческие привычки составляют субстанцию, или содержание, частного договорного и уголовного права, при том, что их никто намеренно не проектировал. Они представляют собой эволюционные институты, возникшие в результате накопления практической информации, которую вкладывало в них огромное множество людей в течение очень длительного периода времени. С этой точки зрения, право (закон) состоит из ряда материально-правовых законов и норм, которые носят общий (в равной степени распространяются на всех) и абстрактный (устанавливают лишь общую рамку для поведения человека, не задавая никакого конкретного результата для социального процесса) характер.

Поскольку социализм основан на институционализированной, систематической агрессии (в виде принудительных распоряжений или приказов) против человеческой деятельности, он приводит к исчезновению описанного выше традиционного понятия закона и его замене подложным «законом», составленным из массы административных распоряжений, инструкций и приказов, подробно устанавливающих, как именно должен вести себя каждый человек. Таким образом, по мере того как социализм распространяется и развивается, законы в традиционном смысле перестают быть для людей руководством к действию, и эту роль присваивают себе принудительные распоряжения или приказы, исходящие от органа власти (который может как быть, так и не быть демократически избранным; это значения не имеет). Так область практического применения закона постепенно сводится к тем публичным или теневым сферам жизни, на которые социалистический режим не влияет прямо и глубоко.