Вернись ради меня

Глава 3

На следующий день я пытаюсь представить, как будет проходить обед с Бонни: наши разговоры об Эвергрине всегда выходили натянутыми. Я объясняю это тем, что мы относимся к своему детству (а Бонни – и к юности) диаметрально противоположно. Иногда я недоумеваю, как так вышло: родные сестры, а помним совершенно разное.

Бонни открывает дверь и отступает в сторону, пропуская меня в длинный коридор, подальше от дождя, который не прекращался с прошлой ночи.

– Люк совсем расклеился, он уже никуда не едет, – бросает она, обгоняя меня и ведя в кухню, расположенную в задней части дома.

– О, а что с ним?

– Простудился, – Бонни шумно вздыхает. – Лежит в постели и ноет. Я запретила ему появляться в кухне, вдруг у него что-нибудь заразное.

– Да я не боюсь. – Сестра не отвечает, и я продолжаю: – Ты могла бы приехать ко мне, вместо того чтобы держать мужа наверху.

Бонни даже теряется:

– Я же приготовила обед.

Я округляю глаза при виде такой душевной черствости и стягиваю плащ, повесив его на крючок у двери в патио.

– Тебе чаю или кофе?

– Чаю, спасибо.

– Я так надеялась отдохнуть от него в выходные. Он совсем заморочил мне голову!

– Это не новость, – отзываюсь я, жалея беднягу шурина и надеясь, что Люк все-таки спустится поздороваться.

– В последнее время он злит меня больше обычного. Представляешь, записал мальчишек на занятия по боксу! Какого черта он думает, что я мечтаю видеть их боксерами?

Бонни замолкает – ее старший, Бен, заглядывает в кухню.

– Мам, но я хочу заниматься боксом. И ты уже разрешила, – напоминает он.

– У меня пока нет склероза, – бросает сестра, пронзив взглядом своего двенадцатилетнего сына, и отворачивается.

Бен пожимает плечами, а я раскрываю ему объятья.

– Твоя мама волнуется, что тебя поранят, вот и все, – шепчу я на ухо племяннику.

– К тому же это дорогое удовольствие, – желчно замечает Бонни.

Я закатываю глаза, а Бен хитро улыбается.

– Готова поспорить, ты еще подрос, – говорю я. – Ты уже почти с меня ростом.

– Так ты же маленькая, тетя Стелла!

– Эй, – смеюсь я, – во мне пять футов и пять дюймов!

Племянник вечно прохаживается насчет моего роста. Рядом с сестрой, которая на голову выше меня, я действительно чувствую себя лилипутом.

– Ма-ам, – продолжает Бен, – отвезешь меня к Чарли? Дождь идет!

– Не выйдет! Для такого случая мы купили тебе велосипед. До Чарли всего две минуты, и у меня в гостях твоя тетка.

– Я не возражаю… – вмешиваюсь я.

– Нет. У него есть транспорт. И ноги.

– Ну, ладно. Пока, тетя Стелла, – Бен машет мне и уходит.

– Такой красивый мальчик, – восхищаюсь я, когда за ним закрывается дверь. – Они у тебя оба красивые.

– Знаю, – Бонни задумчиво смотрит сыну вслед, затем поворачивается и начинает шарить в шкафах, выставляя чашки. – С ужасом думаю о том дне, когда они приведут домой подружек.

Я придвигаю стул, пока Бонни заканчивает заваривать чай.

– Новостей о найденных останках пока нет, – осторожно начинаю я.

Бонни долго не отвечает, и я уже думаю, что сестра, как обычно, сменит тему.

– Ты позвонила отцу? – спрашивает она.

Я качаю головой:

– Еще нет. Бон, тебе вообще не хочется его увидеть? Разве ты не соскучилась?

Бонни поджимает губы и отводит взгляд:

– У меня с ним были не такие теплые отношения, как у тебя.

– У вас были нормальные отношения, и я не об этом спрашиваю.

– У родителей на меня никогда не было времени, – Бонни проводит ладонью по столешнице.

– Это просто смешно, Бонни. Ты рассказывала мне совершенно другое, – замечаю я, вспомнив редкие мгновенья откровенности Бонни.

– Ну, то было в раннем детстве, когда они вечно пытались меня перевоспитать, – возражает сестра. – А в какой-то момент они махнули рукой – наверно, когда родилась ты, – добавляет она. – Шучу. – Она смотрит на меня поверх чашки: – Во всяком случае, тебя любили больше всех, это было заметно любому.

– Бонни, это неправда.

– Это правда, – сестра резко отодвигает стул. – Но мне давно безразлично. Сейчас поедим. Но у меня только суп.

– Звучит заманчиво, – отзываюсь я, недоумевая, почему Бонни не перенесла нашу встречу, если у нее не было настроения готовить. – А где Гарри? – спрашиваю я про младшего племянника.

– Тоже у приятеля. Клянусь, они проводят больше времени в чужих домах, чем у себя. Я их почти не вижу, – Бонни опускает голову. Очевидно, сестра скучает по своим мальчикам, хотя и не признается в этом. – Должно быть, это в порядке вещей для нормальных городов с нормальными школами. Не представляю, какими бы они выросли, если бы им пришлось жить на маленьком пятачке, как нам!

– Неужели тебе совсем не нравился Эвергрин? – не верю я.

Сестра поворачивает голову:

– Да я его ненавидела! У меня не было жизни, не было подруг…

– Как это? – перебиваю я. – А Айона?

– Ага, только Айона. – Бонни отворачивается к плите. – И всего на одно лето. Я на днях вспоминала Дэнни. – Эта тема настолько редка у сестры, что мое сердце замирает. – Не знаю отчего. Я начала о нем думать неделю назад…

Я не нахожу, что сказать, поэтому молча жду продолжения.

– Хотя вообще-то я вру, – признается Бонни. – Я знаю почему. Как-то раз, когда мои мальчики играли в регби, я заметила на поле странного крупного мальчишку. Он стоял на краю площадки и только смотрел на остальных. Дэнни вел себя точно так же.

Я отрываю уголок у лежащей передо мной салфетки и начинаю скатывать из него комок между пальцами.

– Наш братец всех пугал, и я его за это ненавидела, – произносит Бонни будто сама себе. Налив супу, она приносит тарелки к столу и возвращается за батоном и ножом.

– У тебя не было к нему неприязни, – тихо возражаю я, когда она присаживается.

Бонни бросает на меня возмущенный взгляд:

– Еще какая! С самого его рождения. Тогда-то все и изменилось: мать стала таскать меня на эти дурацкие игровые занятия в «Останься-поиграй», где какая-то тетка пыталась меня разговорить.

Заинтересовавшись, я собираюсь расспросить подробнее, однако Бонни не остановить:

– До меня искренне не доходило, как ты его терпишь. Я не могла взять в толк, какие темы для разговоров вы находите, сидя в домике на дереве, – вы же там часами торчали!

Так и было, мы сидели там часами, но при этом почти не разговаривали, занимаясь каждый своим делом, как малыши, еще не научившиеся играть вместе. Дэнни рисовал, а я читала или играла с моими Барби.

– Помнишь, как он грохнулся с дерева? Я решила, что он разбился, – вспоминает Бонни. – Он не двигался, так и лежал, – сестра свешивает руки на одну сторону и высовывает язык. У нее получается очень комично – я едва сдерживаю улыбку. – Дэнни подглядывал за нами с Айоной, но под его тушей треснула ветка, и он шмякнулся на землю.

– Смутно припоминаю что-то такое.

Интересно, это было в тот раз, когда Бонни вопила на кухне, жалуясь маме на Дэнни?

– Мне хотелось, чтобы он больше не двинулся с места, но он зашевелился, и я чуть не прикончила его. Он вечно за нами шпионил, чем ужасно смущал меня, – продолжает сестра. – Никто не понимал этого мальчишку.

– Никто и не пытался, – бурчу я.

– Сколько я себя помню, он вечно играл один, катая свои машинки кругами по песку. Я часто спрашивала себя, почему взрослые столько возились со мной, когда было видно любому – это у Дэнни проблемы!

– А когда тебя перестали возить в детский клуб? – спрашиваю я.

– Это в «Останься-поиграй»? – Пожав плечами, Бонни зачерпывает полную ложку супа. – Мне было лет семь. Не знаю, что там произошло, но однажды мать за руку вытащила меня оттуда, заявив, что не хочет больше ничего знать.

– О чем? – удивляюсь я, однако Бонни ничего не объясняет, сославшись на то, что ответов у нее нет. Остается гадать, действительно ли это так или сестру просто не интересует правда.

– А с возрастом он становился все хуже, – Бонни снова переключается на Дэнни. – В последнее лето он был настоящим кошмаром – помнишь ночевку на пляже?

– Еще бы! – Я тоже находилась там, когда Дэнни обвинили в том, что он лапал одну из девочек.

– А как он вел себя с Айоной! – возмущается Бонни. – Я вечно сгорала со стыда за него. Удивляюсь, как она вообще продолжала со мной дружить, ведь Дэнни постоянно крутился возле нее.

– Айона ему нравилась, – произношу я, – потому что относилась к нему по-доброму.

Бонни отворачивается, но я замечаю, как еле заметная тень пробегает по ее лицу.

– На днях я ездила к маме на кладбище, – вдруг говорит она. – Это ты положила на могилу цветы?

Я невольно выпрямляю спину. Мне давно пора привыкнуть к манере Бонни то и дело менять тему разговора, однако на этот раз ей удается меня удивить. Я не собираюсь отвечать, потому что сестра отлично знает, что я езжу к маме каждую неделю и оставляю цветы.

– Ей бы ужасно не понравилась эта история с трупом на острове, правда?

Я киваю, ощутив странное облегчение оттого, что мама этого не видит.

– Хочешь кофе? – спрашивает Бонни, когда мы закончили обедать.

– Пожалуй, – соглашаюсь я, помогая ей убирать посуду.

– Знаешь, иногда я убить готова за бокал вина, – выдает сестра, глядя на меня в ожидании реакции.

– Бонни, я не знаю, что ты хочешь от меня услышать.

– Да ладно, ты же у нас психолог! Если даже ты ничего не можешь придумать…

– Я консультирую семьи, в которых разладились отношения, а не выздоравливающих алкоголиков.

– А связи ты тут не улавливаешь? – интересуется сестра, сверля меня взглядом. Не дождавшись ответа, она продолжает: – Я не хочу напиваться, просто мне надоедают чай и кофе. – Она недовольно смотрит на чайник. – Кстати, как там твоя работа?

– Хорошо, – отвечаю я. – Я действительно получаю от нее удовольствие.

– Есть интересные клиенты?

– Ты же знаешь, что я не имею права рассказывать, – смеюсь я.

– Родной-то сестре? Что-нибудь пикантное! Имена называть необязательно.

– Нет.

– Зануда, вот ты кто.

– Не сомневаюсь, – улыбаюсь я.

– И ни один мужчина тебе не приглянулся?

– Бонни!

– А как еще тебе с кем-то знакомиться? Разве не идеальная ситуация? Перед тобой мужчины, которые несчастливы в браке. Тебе достаточно подтолкнуть их в правильном направлении!

– Среди клиентов меня пока никто не привлекал.

– И верно, с твоим характером лучше одной, – Бонни наливает горячий кофе в кружки, и мы замолкаем. – Ты не думала разыскать Дэнни?

– Думала, конечно, но я не знаю, с чего начать.

– Как считаешь, мама знала, куда он уехал?

– Без сомнений, – уверяю я, поднося кружку к губам. Я всегда винила маму за то, что она отпустила Дэнни: даже к двадцати двум годам мой брат не созрел для самостоятельной жизни, и я отказывалась понимать, как она могла этого не видеть.

Восемнадцать лет назад я готова была искать Дэнни по всей стране. Я представляла, как мы найдем его дрожащим в темном переулке, сжавшимся в комок, запихаем в машину и увезем домой. Но мама только сказала: «Я потеряла его много лет назад».

Возразить было нечего. Мы все обратили внимание, что Дэнни стал еще более замкнутым и отстраненным с тех пор, как мы покинули остров. Правда, никто не интересовался, отчего он больше не прикасается к своему альбому и карандашам.

– Может быть, она поддерживала с ним связь, только скрывала это от нас? – предполагаю я.

– Зачем ей это делать?

– Возможно, он так попросил.

– С чего бы это?

– Не знаю, – устало бормочу я. – Чужая душа – потемки.

Бонни кивает. Я жду, что она скажет что-нибудь о маме, но вместо этого сестра выдает:

– Может, его и в живых-то нет!

Пододвинув мне печенье, она берет одно и кладет в рот целиком, выжидательно глядя на меня.

– Господи, Бонни, ну разве можно такое говорить?

Сестра пожимает плечами, не сводя с меня глаз и сосредоточенно жуя.

– По-моему, мама знала, где он, – задумчиво произносит она наконец. – Я не могу себе представить, чтобы она никогда его не искала.

Вечером, когда в новостях не появляется ничего нового, я беру наконец свой айпад и начинаю просматривать фотографии на различных веб-сайтах, ища знакомые лица.

Меня всегда интересовало, как сложилась жизнь у людей, среди которых я выросла и которые все еще могли оставаться на острове: они были частью моего мира, я не представляла своего существования без них. Приблизив снимок местных жителей, сгрудившихся у белого полицейского тента, я вглядываюсь в лица, ожидая теплой волны узнавания, но с увеличением снимок становится все более зернистым. Не отчаиваясь, я вожу пальцем по лицам – и вдруг замираю. На заднем плане я вижу женщину, стоящую отдельно от остальных. Я сразу узнаю ее.

Я сворачиваю снимок и открываю следующий, где видно предельно четко – это действительно Руфь Тейлор, мама моей подруги Джилл. Она стоит одна перед кафе, а под фотографией подпись: «Местная деревня». Руфь смотрит куда-то за рамкой кадра, и я вглядываюсь в ее круглое лицо с искривленным ртом, отмечая, что она очень постарела – волосы стали совершенно седыми.

Значит, Тейлоры так и живут на острове? По многим причинам я надеялась, что Джилл оттуда уехала.

Вздохнув, я усаживаюсь поудобнее и снова возвращаюсь к первой фотографии. Каждому из этих людей теперь придется отвечать на вопросы. И если полиция еще не выяснила, кому принадлежат найденные останки, то это дело нескольких дней.

Никто не может ступить на остров или покинуть его, оставаясь незамеченным. Никто не мог быть похоронен в его земле без того, чтобы хотя бы один из жителей не знал об этом.

Глава 4

Я умоляла маму отвезти меня обратно на Эвергрин. Я приставала к ней с той ночи, как мы покинули остров, и вплоть до того дня, когда уехал Дэнни, то есть через год после ухода из семьи отца.

– Мы все еще можем вернуться, – предложила я за завтраком. – Ведь на отъезде тогда настоял папа, а сейчас его нет.

Я затрудняюсь определить, много ли правды было в объяснениях родителей, но решение уехать в ту ночь явно принял отец.

– Стелла, мы не станем этого делать, – ответила мама.

– Но почему? Мы были там так счастливы, мама.

– Сейчас не время, – перебила мама, быстро взглянув на Дэнни, набивавшего рот кукурузными хлопьями.

– Дэнни тоже там было хорошо, – настаивала я, раздраженная тем, что мать и слышать не желает о возвращении. – Разве нет, Дэн?

Брат поднял глаза, но не ответил, а сразу отодвинулся на стуле, отнес тарелку в раковину и поспешно вышел из кухни. Не может же мама не видеть, насколько он не приспособлен к городской жизни.

– Ты же понимаешь, что там ему будет лучше, – добавила я. – Обещай хотя бы подумать об этом!

Мама пробормотала, что подумает, но меньше чем через две недели Дэнни ушел из дома. Взвалил на плечи тяжелый рюкзак и сказал мне, что уходит. Мать стояла у калитки, глядя ему вслед, и лицо у нее было бледное и измученное. С таким же выражением мама звонила в клинику, когда Бонни впервые ложилась на лечение, – точно ее мир развалился на куски.

Мама долго не опускала руку, будто желая дотянуться до Дэнни, но, насколько я знаю, она не сделала ни одной попытки его остановить. Уже позже я часто задумывалась о том, что чувствовала мама, когда отпускала остальных. Она всегда была единственной, кто держал нас вместе, и всякий раз, когда один из нас покидал родительский дом, мне казалось, что образовавшаяся невидимая прореха с треском рвется все дальше.

После ухода Дэнни я перестала просить о возвращении на остров. Мое сердце уже не принадлежало Эвергрину, а со смертью мамы мысль об острове без нее казалась мне невозможной.

Однако сообщение в новостях разворошило воспоминания и полузабытые чувства, и я впервые завидую умению Бонни отстраняться и делать вид, что это нас не касается.

В воскресенье рано утром я звоню сестре. Прошло больше суток, а я все еще откладываю разговор с отцом.

– Говорят, останки принадлежат женщине, – сообщаю я Бонни. – Но я не понимаю, почему никто не заявил о ее исчезновении. Ведь наверняка кто-то заметил, что человек пропал. – Я задумываюсь. – На острове мы знали всех. Не могу отделаться от мысли, что убитая – наша бывшая знакомая.

– Ну и кто это может быть? Тесс Карлтон? – выпаливает сестрица, не целясь. – Или одна из близняшек Смит? Одна сестра убила другую?

– Бонни, ты говоришь ужасные вещи.

– Скоро мы все узнаем, – бормочет она, теряя интерес к разговору. Я задерживаю взгляд на экране телевизора. Снова показывают наш дом: камеры обшаривают сад и темный лес, лежащий за ним, густо заросший деревьями. Солнце освещает лишь верхушки крон, и с этого ракурса лес выглядит мрачным, внушая невольную робость. Туристы, как правило, не ходили в чащу, а мы в детстве безбоязненно убегали в такую глушь, куда свет не проникал и на минуту.

Каким-то образом оператору удается передать смутную угрозу, таящуюся в лесу, и я впервые вижу лес глазами посторонних: он походит на обиталище призраков.

После разговора с Бонни я начинаю мысленно перебирать девочек, которых знала тогда. Почти все были старше меня, но младше Бонни: Тесс Карлтон, дочь лучшей подруги моей матери; Эмма Грей; подруга Бонни – Айона и, конечно, Джилл. Мои воспоминания о них в основном отрывочны, если не считать Джилл.

В последний раз я виделась с лучшей подругой после маминых лихорадочных, сбивчивых слов о том, что мы уезжаем. Меня не интересовал съемный дом в Винчестере или больший доход от папиной новой работы, поэтому я со всех ног кинулась к Джилл, которая сказала ждать ее в нашем заветном месте – на уединенной поляне у обрыва.

Я не учла, что за Джилл увяжется ее отец, и подруге пришлось украдкой шептать мне на ухо, что она не вынесет даже мысли о моем отъезде.

Мы обе были в слезах, когда Боб Тейлор подошел к нам слишком близко и велел Джилл возвращаться домой. Он, что называется, стоял у нас над душой, и я не могла спросить подругу, что же такого важного происходило у нее дома, если ее отец не может оставить нас наедине хоть на минуту. Но к тому времени меня уже не удивляли поступки Боба Тейлора.

Я схватила Джилл за руки, глядя ей в лицо и запоминая его. Она дрожала всем телом.

– Не бойся, – проговорила я, надеясь, что ее отец не услышит меня. Я покосилась на него, однако Джилл замотала головой. Как мне хотелось, чтобы он отошел, и мы смогли бы поговорить как следует! – Мы будем переписываться, – продолжала я. – Я напишу первой и пришлю тебе мой новый адрес. Обещай, что ответишь!

Джилл кивнула, моргая, пытаясь прогнать вновь навернувшиеся слезы:

– Обещаю! Мы всегда будем лучшими подругами.

– Клятва кровной сестры, – проговорила я, и мы соединили наши пальцы, но тут отец Джилл громко позвал ее, и она наконец отстранилась. – Я буду скучать! – крикнула я, и мой голос дрогнул от боли.

– Я тоже! – прокричала в ответ Джилл.

Я сдержала слово и написала Джилл через неделю после того, как мы поселились в Винчестере. Я подбегала к двери всякий раз, как гремел почтовый ящик, а через неделю написала ей снова, умоляя ответить и указав свой адрес еще и на конверте, на случай, если подруга потеряла первое письмо. Однако ответа от Джилл я так и не дождалась.

Этим же днем в моей квартире раздается звонок, а вслед за ним, почти сразу, довольно настойчивый стук в дверь.

– Иду, иду, – бормочу я, в спешке ставя чашку на кофейный столик, и чай выплескивается на него через край. Когда я открываю дверь, то вижу на пороге двоих мужчин. Один из них высокий, тщательно выбритый, другой примерно на голову ниже.

– Мисс Стелла Харви? – уточняет высокий. – Я детектив констебль Уолтон, а это мой коллега, констебль Киллнер. Вам не о чем беспокоиться, мы лишь хотим поговорить о происшествии, о котором вы, наверное, знаете из новостей. Вы позволите нам войти и задать несколько вопросов?

– Не понимаю, – я недоуменно качаю головой, но отступаю, пропуская детективов в узкий коридор. – Почему вы собираетесь опрашивать меня?

– Мы опрашиваем всех, кто жил на Эвергрине. Причин для беспокойства нет, – заверяет он, дойдя до конца коридора, где надо либо поворачивать налево, в маленькую кухню, либо направо, в гостиную.

Я показываю направо – в гостиной просторнее, но чаю не предлагаю и молча опускаюсь в старое мамино кресло-качалку.

– Мы уже давно там не живем, – говорю я. – Наша семья уехала с острова в тысяча девятьсот девяносто третьем году.

Констебль Киллнер кивает, щелкнув ручкой и открыв блокнот. Проведя пальцем по списку, он переводит взгляд на меня:

– А когда вы приехали на Эвергрин, мисс Харви?

– Я там родилась, – отвечаю я. – В тысяча девятьсот восемьдесят втором. А родители перебрались на остров… – я замолкаю, вспоминая, – году в семьдесят шестом или семьдесят седьмом. Моя старшая сестра была младенцем.

Детектив кивает и вновь углубляется в свои записи.

– А что? – не выдерживаю я, подавшись вперед так, что чуть не падаю с кресла. – Ведь это было так давно, что я не понимаю, как это может вам помочь.

Уолтон улыбается:

– Стандартная процедура.

– Мы жили на Эвергрине сто лет назад, – настойчиво продолжаю я, не сводя с него глаз в попытке понять, что все это значит. Неужели полиция считает, что тело пролежало за нашим садом больше четверти века? Или меня допрашивают, потому что я жила на острове в то время, когда закопали труп?

– Знаю, – констебль снова улыбается. – Мы понимаем, что на момент отъезда вы были совсем юной, мисс Харви, но мы только кое-что уточним и уйдем. Мы не отнимем у вас много времени.

Поджав губы, я глубже усаживаюсь в кресло – так, что маленькая подушка упирается в поясницу. Мое сердце трепещет, угрожая сорваться в дикий галоп, однако улыбка Уолтона кажется искренней, и я напоминаю себе, что еще ничего не знаю о найденных останках.

Констебль просит уточнить, с кем и где я жила на острове, и я отвечаю – с мамой, папой, Бонни и Дэнни в «Доме у причала», в Квей-хаусе. Я замираю при мысли, что детективы уже поговорили с Бонни, но, с другой стороны, сестра не прибавит ничего нового. Наши версии будут практически одинаковыми.

Тем не менее присутствие полиции в моей гостиной заставляет меня заметно нервничать. Я пытаюсь расслабить плечи и не стискивать зубы. Что, если полицейские наблюдают за мной, подмечая мои непроизвольные жесты и делая выводы – точно так же, как я на сеансах с клиентами, или им действительно просто нужно выслушать голые факты и откланяться?

– Кто были ваши соседи? – спрашивает Уолтон.

– Соседей как раз не было, – отвечаю я, пояснив, что Квей-хаус стоит у самой пристани, можно сказать на отшибе, и других домов рядом нет. Киллнер переворачивает листок в своем блокноте и, по-моему, всматривается в карту острова. Не удержавшись, я тоже заглядываю, напрягая глаза.

– Слева от вас находился паб «Сосны»? – уточняет Киллнер.

Я киваю.

– Да, там жила моя подруга Джилл Тейлор и ее родители. Руфь и Боб, – добавляю я, потому что детективы сидят с выжидательным видом. – Не знаю, возможно, они до сих пор там живут.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.