Как пингвины спасли Веронику

– Насколько много?

Отмечаю, что он не стал допытываться, насколько молодой я была, когда стала матерью. Я тяжело вздыхаю.

– Двадцать первого июня, то есть в следующий четверг, мне исполнится восемьдесят шесть.

Он хмурится.

– Понятно. Вы живете одна?

– Да. Но у меня есть помощница, которая занимается уборкой и домашними делами. Эйлин. Дом слишком большой и ветхий, чтобы я могла в одиночку с ним справиться.

– Ну, бабуля. – Меня передергивает от этого слова. – Видимо, ты неплохо о себе позаботилась.

Я кланяюсь в знак благодарности.

– Смотря что вы понимаете под словом «неплохо». Но да, дом стоит парочку миллионов.

Патрик заходится кашлем, пепел осыпается на ковер. Я тут же одергиваю себя. Ни при каких обстоятельствах не стоило упоминать о своем состоянии. Теперь он, естественно, подумает, что может претендовать на наследство. Ну, мне хотя бы хватило ума не упоминать о тех миллионах, которые хранятся на разных банковских счетах и приносят огромные проценты.

Молодой человек молчит, отказываясь даже встречаться со мной взглядом, он уставился в окно.

– Как же вам удалось так разбогатеть? – говорит он, обращаясь к водосточным трубам.

– Вышла замуж. У моего мужа был бизнес. Я какое-то время помогала ему вести дела, пока мы не развелись.

Это все, что я готова рассказать о себе.

Теперь мой черед задавать вопросы, мой черед хорошенько помучить Патрика так же, как он терзал меня. Я держусь вежливо, но изобразить искренний интерес мне все равно не удается. Оказывается, он работает всего один день в неделю в магазине велосипедов. И то исключительно благодаря доброте его друга, который владеет этим магазином. Остальной доход ему приходится выпрашивать у государства. Недавно он расстался с девушкой. Не сказать, что я удивлена. Меня скорее поражает, как вообще такой мужчина может найти девушку. Я боюсь даже представить, что там была за девушка. Еле сдерживаюсь, чтобы не спросить, принимает ли он ванную хотя бы иногда. Мне и самой не помешает помыться после пребывания здесь, но его ванную мне совсем не хочется видеть.

Разговор довольно быстро сходит на нет. Больше всего на свете мне хочется поскорее избавиться от общества этого дурно пахнущего мужчины. Уверена, я ничего не потеряла, не узнав его раньше. Я прошу Патрика вызвать мне такси, как только чувствую, что прошло достаточно времени.

Как же прекрасно выбраться оттуда.

8

Вероника

Баллахеи

– Ну что, полагаю, вскоре ваш внук нанесет вам ответный визит! – радостно выдает Эйлин, прикрепляя щетку к корпусу пылесоса.

– Очень надеюсь, что нет.

Мне не удалось увильнуть от ее расспросов про поездку к Патрику, но я рассказала ей только сухие факты. И мне совсем не хочется продолжать этот разговор.

– Вы серьезно, миссис Маккриди?

Она замолкает, очевидно свято веря, что мы с внуком должны испытывать друг к другу самые нежные чувства.

– Но вы ведь обрадовались бы, если бы он сейчас постучал в дверь?

Я молчу. Иногда плохой слух становится выгодным преимуществом. Можно не отвечать на глупые вопросы.

Эйлин бодро пожимает плечами.

– Что же, думаю, дом сам себя не пропылесосит!

Она вытаскивает пылесос из кухни в коридор, не закрыв за собой дверь.

– Эйлин. Дверь.

– Простите, миссис Маккриди, – говорит она и закрывает за собой дверь.

Я допиваю чашку чая и пролистываю журнал по садоводству. Последнее время я почти не уделяю внимания саду, разве что изредка подрезаю розы, иногда заказываю семена многолетних цветов или кустарников. В Баллахеях растет несколько видов рододендрона, которыми я особенно горжусь. Яркие цвета в саду помогают поддерживать волю к жизни, я в этом уверена. Кроме того, мистеру Перкинсу, садовнику (который работает на меня уже двадцать шесть лет и сам уже начинает потихоньку увядать), нужно чем-то заниматься, чтобы не заскучать.

Надев пальто и перчатки, я выхожу из дома. Вдыхаю чистый разреженный шотландский воздух. Я все еще чувствую себя грязной после отвратительного жилища Патрика.

Сейчас медальон спрятан под подушкой в спальне. Достану его, когда буду наверху, и спрячу обратно в коробку. Коробку же стоит убрать подальше в темную комнату. Я постараюсь снова похоронить эти воспоминания, они приносят слишком много боли. Не стоило их раскапывать.

Сегодня вечером Роберт Сэдлбоу ведет репортаж с отдаленного острова Южного Шетландского архипелага в Антарктике, где обосновалась еще одна колония пингвинов.

– Температура в Антарктиде достигла рекордной отметки, – сообщает он с заснеженного холма. – За последние несколько десятилетий здесь площадь морского льда значительно уменьшилась.

– Боже праведный! – восклицаю я.

Его суровое лицо увеличивается, пока (к моему удовлетворению) наконец не заполняет большую часть экрана.

– Для ученых пингвины – индикатор изменений экосистемы, – продолжает ведущий, – любые изменения в их жизни или в численности популяции отражают перемены, происходящие во всей Антарктиде. Таким образом, наблюдение за пингвинами Адели позволяет нам отследить изменения окружающей среды в целом.

– О Роберт, вы пример для подражания. Мы, невежды, должны знать о таких вещах, – приговариваю я.

Роберт Сэдлбоу улыбается.

– Пингвины Адели просто невероятные, – добавляет он. На экране снова появляется панорама Антарктики.

Я полностью согласна. Сбившиеся в кучу птицы наполняют пустынный пейзаж веселым гвалтом и энергией. Этот вид назван в честь жены французского исследователя восемнадцатого века. Несмотря на женское имя, они не выглядят женоподобно. В своих блестящих черно-белых нарядах они скорее напоминают пухлых мужчин в смокингах. Адели – один из самых маленьких видов, их рост около двадцати восьми дюймов. Блестящие, умные глаза с белой каемкой. Они невероятно трогательные. В сюжете их показывают не только на суше, но и под водой, где неуклюжие фигуры пингвинов становятся изящными и гибкими, а движения – размеренными и точными.

В программе также упоминают группу ученых, которые живут на острове и изучают вид Адели. Роберт Сэдлбоу берет интервью у одного из них – немца по имени Дитрих. Мужчина называет себя пингвиноведом. Мне не нравится его акцент, но я впечатлена той страстью, с которой он говорит о пингвинах. Дитрих подчеркивает, что хоть Адели и не самый быстро исчезающий вид (как, например, северные хохлатые или большие хохлатые пингвины), но они тоже вот-вот будут на грани исчезновения. А еще именно эта колония значительно сократилась за последние несколько лет, и никто не понимает – почему. Семь лет назад на островах построили новую полевую базу, чтобы найти причину, и теперь ученые внимательно изучают пингвинов год за годом, но, к сожалению, финансирование проекта скоро прекратится. На момент записи этого выпуска на базе оставалось всего четверо ученых, выполняющих работу за пятерых. В этом году их может остаться всего трое. Возможно, проект придется закрыть окончательно, если ученым не удастся привлечь средства. Слова немецкого ученого что-то пробудили во мне…

Этот Дитрих прямо на грани нервного срыва. Он яростно жестикулирует. Обычно меня бы оттолкнуло такое проявление эмоций, но Роберт Сэдлбоу (а я им восхищаюсь) сочувствует ученому. Он выражает надежду на то, что им удастся продолжить свой невероятно важный труд, пожимает руку Дитриха и желает ему всяческих успехов. На экране появляется красивый, хотя и чересчур упитанный пингвин, он стоит на скале и пытается просушить крылья, растопырив их в стороны. Мы встречаемся взглядами, и тут же между мной, сидящей в кресле в Баллахеях, и пингвином на скале в Антарктике устанавливается какая-то сверхъестественная связь.

– Если хотите узнать чуть больше об этой колонии пингвинов Адели, – произносит Роберт Сэдлбоу, – читайте «Будни пингвинов». Там вы найдете регулярные отчеты о работе ученых и рассказы о пингвинах с острова Медальон.

Остров Медальон? Медальон? Это слово как электрический импульс пронзает мозг, будто меня бьют током. Удивительное совпадение? Или знак судьбы?

Я выключаю телевизор, когда на экране появляются титры. Чтобы не обмякнуть в кресле (что очень вредит моей шее), я тут же встаю и направляюсь наверх. Захожу в ванную и охаю от изумления. Прямо перед глазами слово «пингвины», выведенное у нижнего края зеркала моим коричневым карандашом для бровей. Это напоминание, видимо, было очень важным для меня, раз мне пришлось писать прямо на зеркале. Интересно.

Я снова беру карандаш и добавляю слова «Адели» и «Антарктика». И, еще немного поразмыслив, приписываю: «Остров Медальон».