Три сестры

– Ваши украшения! Девочки, не забудьте об этих хорошеньких бриллиантах у вас в ушах! Нам они все нужны! – со смехом выкрикивает их капо, высокая женщина с короткими черными вьющимися волосами, у которой не хватает одного переднего зуба.

Циби дотрагивается до одного уха, потом до другого. Маленькие золотые серьги с крошечными красными камешками ей вставила в уши бабушка в тот день, когда она родилась. Бабушка тогда принимала роды. Теперь впервые Циби снимет эти серьги. Она лихорадочно пытается нащупать застежку и со все возрастающим ужасом смотрит, как капо вырывает серьги из ушей девушек. Из мочек брызжет кровь, а комнату наполняют истеричные вопли. Циби лишь надеется, что Ливи, находящаяся где-то в этом адском помещении, сумела снять свои. Циби видит стоящую перед собой капо с протянутой рукой, чтобы отнять этот бесценный знак бабушкиной любви, и на миг вспоминает о Магде, благодаря Бога, что сестра сейчас за много миль отсюда.

Девушек одну за другой вызывают на середину комнаты для осмотра эсэсовцами, которые пожирают глазами тела молодых женщин, выставленных перед ними напоказ. Циби вспоминает слова деда, повторяемые им не один раз: «Тебя спасет юмор. Смейся, а если не можешь смеяться, улыбайся».

Подняв голову к надзирателям, она растягивает губы в улыбке. У нее замирает сердце. Когда ее вызывают, она медленно подходит к мужчине, одетому в полосатые штаны и рубашку. Это цирюльник. Он отстригает ее каштановые волосы, и она смотрит, как они падают волнами к ее ногам, образуя холмик. Потом, включив машинку для стрижки, он проводит ей по голове Циби, оставляя на некогда гордой голове лишь щетину. Он еще не закончил и, к ее стыду, опускается на колено. Разведя ей ноги, он подводит машинку к ее промежности и сбривает лобковые волосы. Она старается не думать, что маленькая Ливи испытывает такое же унижение. Избегая ее взгляда, мужчина кивает Циби, что она может идти.

Затем их переводят в другое помещение.

– Все в баню! – кричит другая капо.

В этом помещении стоят большие железные чаны с грязной водой. По поверхности плавают клочья остриженных волос. Циби забирается в ближайший чан. Это не похоже ни на какую баню. Циби мысленно уносится из этого места домой, к Магде и деду, ко всему, что ей дорого. Если она сможет думать о них, может быть, здесь будет не так ужасно.

– Эта вода грязнее нас самих, – говорит одна девушка, вылезая из чана. – И такая холодная.

Ледяная вода выводит Циби из транса. Ее тело окоченело от холода, а голова и сердце оцепенели.

Выбравшись и облившись водой, Циби надевает одежду, которую ей швырнули. Это такая же форма русских пленных, в которую одеты другие узницы. Циби чувствует, как грубая ткань гимнастерки натирает нежную кожу. Галифе готовы при каждом шаге соскользнуть вниз.

Грубая одежда прилипает к влажному телу, не согревая. Капо швыряет ей в руки клочок бумаги. Она читает нацарапанные на нем цифры: 4560.

Вернувшись в строй к другим вымытым и побритым заключенным, Циби не сопротивляется, когда ее вызывают. В передней части комнаты, где ее только что обрили, за столом сидит мужчина в одежде в голубую и белую полоску. Он протягивает руку за ее клочком бумаги и велит ей сесть.

На ее руке выбивают цифры, написанные на грязно-белом клочке бумаги.

Боль сильная, ужасная, но Циби не показывает виду. Этот человек не увидит ее мучений.

Вновь оказавшись на улице, Циби примыкает к сотням девушек, которые, как и она, мучительно ищут знакомое лицо, но не находят. В одинаковой одежде и с бритой головой они почти неразличимы.

А потом Циби слышит свое имя. Она не двигается, когда к ней подбегает Ливи, обнимает и, отстранившись от нее, пристально смотрит на старшую сестру. Проводит рукой по бритой голове Циби:

– Что они с тобой сделали? Циби, у тебя не осталось волос.

Глядя на бритую голову сестры, Циби не отвечает. Ливи сжимает свою руку и морщится, по ее розовым щекам от боли струятся слезы. Боль от татуировки Циби не менее мучительна – она чувствует, как кровь сбегает в сгиб локтя, и думает об инфекции. Обняв Ливи за плечи, она ведет сестру к бараку с тюфяками, полными блох. Лишь вместе устроившись на тюфяке, сестры рассматривают свои руки.

– Твой номер только на единицу больше моего, – говорит Ливи.

Она стирает засохшую кровь, чтобы Циби смогла разглядеть выбитые цифры: 4559.

Когда все девушки из Вранова возвращаются в барак, входит их капо в сопровождении четырех истощенных мужчин, с трудом несущих два котла, ящик с маленькими металлическими кружками и ящик с хлебом.

– Встаньте в две очереди и подходите за едой. Сегодня вы не работаете, поэтому получите только полкружки супа и кусок хлеба. Тот, кто будет толкаться или жаловаться, не получит ничего! – орет капо.

Получив свои порции и усевшись на тюфяк, сестры сравнивают содержимое «супа» в своих кружках.

– У меня есть кусок картошки, – говорит Циби. – А у тебя?

Ливи перемешивает жидкую коричневатую похлебку, качая головой. Циби достает картошку и откусывает маленький кусочек, а остальное опускает в кружку Ливи. Оставшееся до отбоя время они занимаются тем, что ищут блох друг у друга на шее и в ушах. Старожилы возвращаются уже в темноте. По дороге к своим тюфякам они улыбаются новеньким, сочувственно качая головой.

Снова четыре часа утра, побудка. В бараке раздаются крики: «Raus! Raus!»[3 - Вон! Вон! (нем.)], сопровождаемые стуком дубинки по стенам. После посещения умывальни, где они стараются смыть с себя как можно больше блох и клопов, Циби и Ливи получают свой первый завтрак в Освенциме: порцию хлеба размером с их ладонь и чашку тепловатого пойла, называемого кофе, но не имеющего ничего общего с любым кофе, который они пробовали раньше.

– Суп и хлеб на обед, кофе с хлебом на завтрак, – бормочет Ливи, с трудом проглатывая так называемый кофе.

– Помни то, что я говорила тебе, когда мы приехали: мы станем грызть камни и гвозди, что бы нам ни дали, – откликается Циби.

– Надо было сберечь липовый чай, – говорит Ливи, словно у них был выбор, словно они могли тогда попросить надзирателей немного подождать, чтобы забрать драгоценный чай из своих чемоданов, которые остались в вагоне для перевозки скота.

На улице налетевшая снежная поземка пытается укрыть дорогу, на которой стоят девушки шеренгами по пять. Ливи и Циби дрожат, у них стучат зубы.

Желая успокоить Ливи, Циби дотрагивается до ее руки и, почувствовав прикосновение мягкой ткани, осторожно разжимает пальцы Ливи.

– Ливи, как ты это сохранила? – шепчет Циби.

– Что сохранила? – Ливи держит маленький мешочек со священной монетой, который мать зашила в жилетки девочек в день их отъезда. – Откуда это? – спрашивает она, не замечая того, что монета у нее в руке.

– Это ты мне скажи. Как тебе удалось сберечь ее?

– Я… я не знаю. – Ливи не отрывает глаз от монеты. – Я не знала, что она у меня есть.

– Послушай меня. – Циби говорит резким голосом, и Ливи вздрагивает. – Когда мы пойдем, ты должна уронить ее. Просто выпусти из руки. Нельзя, чтобы нас с ней поймали.

– Но ее дала мне мама, чтобы оберегать нас. Монету благословил раввин.

– Эта монета не сможет нас оберегать, из-за нее мы попадем в беду. Ты сделаешь, как я прошу? – настаивает Циби; Ливи опускает руки и кивает. – Теперь держи меня за руку и, когда я отпущу твою руку, выбрось монету.

Девушки два часа стоят в строю, пока выкликают их номера. До Циби доходит, что это те номера, которые выбиты на их распухших руках. Чтобы запомнить свой номер, она поднимает рукав и велит Ливи сделать то же самое. Теперь это их удостоверение личности.

Наконец вызывают их номера. После того как им разъяснили, что они будут делать, сестер ведут за ворота, мимо станции в сторону города Освенцима. За пределами лагеря их окружают пустые поля. В отдалении виден дымок, поднимающийся над небольшими фермами, и слышится ржание неразличимых лошадей. По обочине вышагивают эсэсовцы, некоторые с собаками, которые лают и рвутся с поводка.

Циби замедляет шаг, и сестер догоняют идущие сзади девушки. Оглянувшись по сторонам и убедившись в отсутствии охраны поблизости, Циби осторожно отпускает руку Ливи и слышит тихий звук от удара мешочка о рыхлую землю. Тогда она вновь берет Ливи за руку, слегка сжав ее, как бы посылая сообщение о том, что они поступили правильно.

Они идут по улице, на которой стоят дома без крыш, некоторые без стен. Вдоль пустой дороги тянутся груды камней. Одни старожилы подходят к руинам, другие взбираются на крыши и начинают сбрасывать кирпичи и черепицу. Стоящие на земле стараются уклониться от падающих предметов, но не всегда успешно.

– Вы двое! – Капо пристально смотрит на Циби и Ливи. – Идите сюда! – командует капо, и девушки спешат к ней. – Видите это? – Она указывает на четырехколесную тележку, которая стоит в ста метрах от них и в которую впряжены две девушки. Как лошади, думает Ливи. – Они покажут вам, что делать.

Сестры поспешно идут туда, снова встречаясь с пустыми глазами узниц, пробывших здесь гораздо дольше их.

– Вставайте сзади, – говорит одна девушка.

Ливи и Циби подходят к задней части тележки и ждут дальнейших указаний.

Девушки начинают тянуть тележку к недавно разрушенному дому, около которого длинными рядами сложены кирпичи, а рядом с ними стоят несколько девушек. Ливи и Циби толкают тележку.

Когда они добираются до кирпичей, девушки принимаются грузить кирпичи в тележку.

– Не стойте без дела, помогайте им!

Подтолкнув локтем Ливи, Циби начинает бросать кирпичи в тележку. В этот момент к ним подходит капо.