Мой враг, мой любимый

Кирнан взвилась в постели. Над ней со свечой в руке склонилась Лейси Донахью. Ее седые волосы покрывал ночной чепец.

Еще не отойдя от сна, девушка силилась понять, что происходит.

– Выстрел? А кто стрелял?

– Не знаю! – трагическим шепотом произнесла Лейси.

– Но когда? И где?

– Не знаю, но я слышала выстрел! – упрямо твердила женщина.

– Вам, наверное, показалось, – попыталась успокоить ее Кирнан.

Только тут до нее дошло, что Лейси просто не с кем поговорить, вот она и пришла. Кирнан поняла это, когда пухлая хозяйка опустилась в изножье ее кровати.

– На улицах творится что-то невообразимое. Я проснулась и услышала шум. Там полно людей! – с испугом проговорила Донахью.

– Ну а как же иначе? Для того и существуют улицы… – резонно возразила девушка, но Лейси нетерпеливо перебила ее:

– Нет-нет, дорогая, это совсем не те люди, о которых ты подумала! Эти бегут куда-то с ружьями… Хотя подожди-ка – не бегут, а крадутся. О Кирнан, ну как ты не понимаешь? Они явно от кого-то прячутся!

Девушка выбралась из постели и поспешила к окну. Откинув фестончатую занавеску, она выглянула наружу. Слева вдали виднелись Потомак и железная дорога, уходящая в Мэриленд. Немного ближе располагались здания оружейной фабрики. Светила полная луна, и улица была ярко освещена.

– Я никого не вижу, – сказала Кирнан.

– Отойди от окна! – в испуге вскричала Лейси. – Вдруг тебя заметят?

Пряча улыбку, Кирнан сделала шаг назад, не отводя взгляда от окна. Какая чудесная ночь! Как красивы горы и долины, особенно та, где соединяют свои воды реки Шенандоа и Потомак! Девушка вспомнила старинную легенду о том, как юная индианка Шенандоа влюбилась в храброго Потомака. Они любили друг друга глубоко и сильно, но были вынуждены расстаться. Шенандоа так долго плакала, что из ее слез возникла река.

Дом Кирнан находился далеко отсюда, на полуострове в прибрежной полосе Виргинии. Он стоял на реке Джемс, вблизи первых поселений Джемстауна. Виргиния – большой штат, и чтобы приехать сюда, в Харперс-Ферри, девушке пришлось проделать немалый путь. Впрочем, эти несколько дней, которые заняло путешествие, остались в ее памяти как восхитительное времяпрепровождение. Она любила свой край, любила низины, тянущиеся от Джемса и Уильямсберга до Ричмонда и Фредериксберга, и то место, где Виргиния граничила со штатом Мэриленд, и ту точку, откуда виднелся Вашингтон, округ Колумбия. Кирнан любила полуостров, на котором жила. Но когда луна, вот как сейчас, заливала своим таинственным светом Харперс-Ферри, вдалеке угадывались очертания гор Блу-Ридж и шумела река, девушке казалось, что на земле нет места более прекрасного.

И более мирного.

Лейси просто нервничает, подумала Кирнан. Ее муж Томас вместе с отцом Кирнан, а также обоими Миллерами – Эндрю и его сыном Энтони – уехали на юг, чтобы найти подходящее место для строительства второй фабрики. Поскольку федеральный арсенал располагался в Харперс-Ферри, Эндрю Миллер хотел сохранить здесь основное производство и одновременно нащупать новые пути для расширения дела. Причем как можно дальше от всевидящего ока федеральной администрации.

Политическая ситуация в стране в то время была сложной. Южане считали, что избрание Авраама Линкольна президентом приведет к войне. Повсюду начались волнения. Если и в самом деле дойдет до войны, федеральное правительство наверняка обратит внимание на Харперс-Ферри из-за расположенного там оружейного завода.

Кирнан весьма живо интересовалась политикой. Напрасно, конечно, ибо тетушка Фиона как-то сказала, что такое поведение не пристало леди и Кирнан когда-нибудь поплатится за свой неуместный интерес. Да и отец частенько ругал дочь – в основном потому, что так поступала тетушка Фиона.

Кирнан была единственным ребенком. Они очень дружили с отцом и почти не разлучались, если не считать нескольких лет, которые девочка провела в школе леди Эллен. Она разделяла образ мыслей отца и считала, что он совершенно справедливо отзывался о непредсказуемом поведении виргинцев во время беседы со своим другом Эндрю Миллером.

– Южная Каролина громче всех кричит о правах штатов, – как-то за обедом заметил отец, обращаясь к Эндрю. – Но ведь большинство отцов-основателей были виргинцами! Вашингтон, Джефферсон, Мэдисон, Монро – все они виргинцы. Патрик Генри – тоже. Виргиния – душа и сердце этой страны! Как может какой-нибудь штат мечтать об отделении?

– Если Линкольна изберут президентом, – возразил Эндрю, – Южная Каролина наверняка отделится. А как только она выйдет из Союза, ее сестры – хлопковые, табачные и рабовладельческие штаты – не замедлят последовать примеру. Попомни мои слова!

Кирнан недоумевала: неужели это действительно случится, или сегодняшние волнения лишь временное явление? Главная беда исходила с Дикого Запада. Аболиционисты, движимые жаждой крови, двигались к Миссури, Небраске и Канзасу – «кровоточащему Канзасу», как они его называли. Собственно говоря, война на Западе уже шла. Сторонники рабства и аболиционисты яростно противостояли друг другу. Между ними постоянно вспыхивали столкновения, иногда кончавшиеся убийствами, но до открытых сражений дело пока не доходило. Рабовладельцы, в свою очередь, тоже не дремали. Каждый старался заполучить на свою сторону вновь образованные штаты.

Вокруг творились ужасные вещи, по сравнению с которыми зверства, приписываемые индейцам, казались детскими играми. Фактически уже воевали рабовладельцы и те, кто хотел видеть Небраску свободным штатом. Города подвергались нападениям. Беззащитные женщины, дети и даже мужчины гибли сотнями и тысячами. Среди аболиционистов гремело одно имя – Джон Браун. Слухи о нем докатились и до Виргинии. Рассказывали, что он приводил своих сторонников в Миссури, вышвыривал из домов безоружных людей и расправлялся с ними прямо на глазах у их семей. И утверждал, что творит возмездие.

На самом деле, по мнению Кирнан, это было самое настоящее убийство, жестокое и кровавое. Хорошо, что о подобных зверствах не слышно в Виргинии, и даже здесь, среди гор, в западных графствах. Девушка была убеждена, что всякого, кто убивает ни в чем не повинных людей где-нибудь в Канзасе или Миссури, следует примерно наказать.

Однако проблемы были не только на Западе. Некая дама по имени Гарриет Бичер-Стоу написала книгу под названием «Хижина дяди Тома», в которой рабовладельцы представали как самые жестокие люди, когда-либо существовавшие на земле.

Но ведь не все они такие, хотелось крикнуть Кирнан в лицо газетчикам! Большинство тех, кого она знала, были людьми хорошими, старавшимися создать своим рабам приличные условия существования и следившими за тем, чтобы те получали должное религиозное воспитание. Конечно, среди них встречались и жестокие люди, но не было никого похожего на Саймона Легре!

Многие южане вообще не имели рабов. Собственно говоря, корни проблемы лежали в экономике. Юг, как известно, край хлопка, и на плантациях приходилось работать рабам. Однако это вовсе не означало, что все в восторге от подобного положения дел. Джефферсон, например, создавая свою «Декларацию независимости», предполагал, что все люди будут свободными, в том числе и рабы, хотя сам при этом оставался рабовладельцем. Однако государственные мужи сумели убедить его, что такая декларация никогда не будет принята конгрессом, поскольку в настоящее время Юг не может обойтись без рабов – опять-таки по экономическим соображениям.

Кирнан понимала, что дело вовсе не в том, хороший или плохой человек владеет рабами. Проблема заключалась в свободе. Она, например, представить не могла, что кто-нибудь вдруг стал бы владеть ею. Ее отец был превосходным человеком и прекрасным хозяином – добрым и чутким. Но вместе с тем он был закоренелым виргинцем, чей отец, дед и прадед издревле имели рабов. Взгляд дочери на рабство отличался от взглядов ее отца, его соседей и деловых партнеров.

Кирнан не были известны мысли Лейси Донахью на сей счет, но ни Лейси, ни ее муж Томас рабов не имели. У них вообще, если на то пошло, не было слуг, которые бы постоянно жили в доме. По утрам к миссис Донахью приходила молоденькая горничная-ирландка, а у Томаса, который был адвокатом, имелись клерк и помощник. Они каждое утро появлялись в его кабинете, расположенном на первом этаже трехэтажного дома, стоявшего на главной улице Харперс-Ферри.

По вечерам же женщины оставались в доме одни, вот почему непонятное ночное передвижение людей по улице так разволновало Лейси. Душечка по натуре, она, не имея детей, была безраздельно предана мужу. Насколько знала Кирнан, до сих пор Лейси и Томас никогда не расставались, однако на сей раз ему все-таки пришлось уехать: предполагалось, что новая оружейная фабрика станет совместной собственностью Томаса, Эндрю Миллера и отца Кирнан.

Кирнан знала, что ее отец и Эндрю Миллер мечтают и о другом союзе – браке между нею и Энтони. Молодой человек нравился ей, очень нравился. Высокий и худощавый, с золотистыми волосами и глубокими темными глазами… Безупречные манеры джентльмена делали Энтони просто очаровательным. Он был безраздельно предан своему отцу и Виргинии. А еще веселый и остроумный Энтони прекрасно танцевал и никогда не отказывался отправиться с Кирнан на пикник или с другом – объезжать лошадей.

Может быть, она даже любила Энтони. У них было много общего, с ним девушка чувствовала себя легко и свободно. И все же по причинам, не до конца понятным даже ей самой, она тянула, не решаясь выйти за него замуж. Не то чтобы ей не нравилось флиртовать с Энтони, или танцевать с ним, или просто находиться в его обществе, нет…

Просто в представлении Кирнан любовь означала нечто совсем иное – всепоглощающее чувство, от которого вся она трепетала бы. Ей казалось, что при взгляде на любимого она должна испытывать неземной восторг, а если он окажется рядом, ее будет бросать то в жар, то в холод.

Девушка пыталась гнать от себя эти недостойные мысли, но они все равно владели ее сердцем и душой.

Любовь – это то, что она некогда чувствовала к Джессу Камерону.

Но ведь это было так давно, тут же одергивала себя Кирнан. Когда она была маленькой девочкой, ей казалось, что на свете нет никого лучше Джесса. Ни один мужчина не держался в седле так уверенно, как он, никто не умел так метко стрелять или так галантно поддразнивать свою маленькую подружку…

Джесс был десятью годами старше Кирнан. Она еще играла в куклы, а он уже учился в Уэст-Пойнте. На каникулы он приезжал домой в форме. Более восхитительного зрелища девочка в жизни не видела. Да разве только форма! Джесс всегда действовал на нее магически. С Кирнан он был неизменно приветлив, а в его сверкающих голубых глазах со стальным отливом светились добродушие и нежность.

– Доброе утро, мисс Маккей, – чуть хрипловато обращался он к ней, растягивая слова на виргинский манер. – Клянусь Богом, вы с каждым днем все хорошеете!

Конечно, он шутил, ведь у него отбоя не было от красавиц Юга… да и Севера тоже.

Впрочем, Джесс не так уж часто ее поддразнивал, поскольку виделись они нечасто. Он оставил Уэст-Пойнт, решив посвятить себя медицине, и теперь пропадал в Вашингтоне. Кирнан же в основном проводила время с отцом и Энтони Миллером.

Она старалась убедить себя, что ее чувства к Джессу Камерону – детская влюбленность и ничего больше. Их семьи много лет дружили, брат Джесса, Дэниел, был лучшим другом Кирнан. Как-то он обмолвился, что Джесс часто посмеивается над ее проказами и называет не иначе как капризным чертенком. А еще Джесс говорил, что для мужчин безопаснее держаться от Кирнан подальше.

Разумеется, она никогда не была капризным чертенком – тут брат Дэниела явно преувеличивал, – просто старалась не давать никому спуску и не оставлять безнаказанной ни одной злой шутки и ни одного розыгрыша. Однажды, еще в школе, Тристан Томби попытался привлечь к себе внимание Кирнан весьма оригинальным способом – опустив ее косичку в чернильницу. Ну и отыгралась же она! Начала напропалую флиртовать, дразнить, улыбаться – словом, старалась задеть самые чувствительные струны мальчишеского сердца. А все для того, чтобы претворить в жизнь свой коварный план – привязать чернильницу к его подтяжкам, да так, чтобы измазать чернилами и самого Тристана, и всю его одежду. Джесс как раз проезжал мимо школы, когда несчастный мальчишка, залитый чернилами с ног до головы, появился на пороге.

Удержаться от смеха при виде такого зрелища было невозможно. Правда, отсмеявшись, Джесс тотчас подозвал Кирнан и настоял на том, чтобы отвезти ее домой. По дороге он заявил:

– Мисс Маккей, вы просто несносный бесенок! Остается только пожалеть парня, который влюбится в вас в следующий раз…

Он не просто привез ее домой, но, невзирая на протесты девочки, рассказал о происшествии ее отцу. Ей, конечно, здорово досталось, а Джесс лишь посмеивался. На прощание он взял Кирнан за подбородок, и его неправдоподобно синие глаза сверкнули адским огнем, когда он склонился к ней.

– Берегитесь, мисс Маккей! Вы еще слишком молоды, чтобы так отчаянно флиртовать. В один прекрасный день вы нарветесь на того, кто захочет вам ответить…

– Какой-нибудь галантный виргинский джентльмен вроде вас? – сладчайшим голосом осведомилась девочка. – Полно! Не захотите же вы разбить сердце леди, совсем еще ребенку!

– Но ведь вас не всегда будут окружать галантные южане, – возразил Джесс и, взъерошив волосы Кирнан, отбыл восвояси.