По доброй воле

Я успел увернуться от кулака, направленного в мое лицо, и снова перехватил ее за запястье.

– Дьявол! ПРЕКРАТИ!

Я перехватил второе запястье девушки, задрал руки над ее головой и потащил к стене. С достаточной для того, чтобы ненадолго выбить из нее дух, силой я прижал девушку к стене своим телом. Она глухо вскрикнула и замерла, прожигая меня взглядом.

Ее лицо исказилось от ярости. Губы изогнулись в совершенно не женственном оскале. Широко распахнутые глаза горели огнем преисподней. Щеки раскраснелись. Обтянутая мокрой тканью грудь часто вздымалась

Я вдруг вспомнил, что всего в паре шагов от нас стоит большая кровать, и я мог бы запросто…

«Хренов ты кретин! Чуть больше часа прошло после разговора с Аароном, что ты творишь? О чем думаешь?!».

Я распахнул глаза и посмотрел на девушку. И замер.

По ее щекам катились слезы горькой обиды.

Сердце словно сжала чья-то мощная рука. В груди заныло.

– Алессандра…

Я выпустил тонкое запястье и провел большим пальцем по ее щеке, стирая влажную дорожку. Девушка всхлипнула и дернулась.

– Отпусти меня!

– Не плачь…

– Я не плачу! Отпусти!

Крупная капля побежала по бархатистой смуглой коже, и я подхватил ее подушечкой большого пальца.

– Не плачь, детка.

– Я не… я…

Она толкнула меня грудью. Мокрая ткань коснулась моей обнаженной кожи – я встретил гостью в одних штанах! – и я невольно поежился.

«Кажется, у меня жар! Или это она настолько ледяная?».

– Ты скотина, Стоун! Ты последняя сволочь! Ты даже не представляешь, как я тебя… как я… сукин ты сын…

Алессандра совершенно по-детски заплакала. Так, словно ее незаслуженно и до смерти обидели.

Собственно, так оно и было…

Мягко стирая слезы с ее щек, я почти умолял:

– Не плачь. Прости меня! Не плачь, прошу, детка…

Маленькая ладошка легла на мою щеку. Пальцы очертили скулу.

– Ты сволочь, ты самая настоящая сволочь, Стоун!

– Я знаю, знаю! Прости, слышишь? Прости меня! Только не плачь!

Правое плечо заныло, когда тонкие пальцы девушки впились в мои мышцы.

– Неблагодарная сволочь! Ты не заслужил, чтобы я хорошо к тебе относилась!

Я кивал, как китайская собачка на приборной панели в такси, подтверждая каждое ее слово в надежде, что ей станет легче, но схема оказалась нерабочей. Более того – стало только хуже!

Плач Алессандры вышел на новый уровень. Она обхватила меня обеими ладошками за шею, притянула к себе и прильнула всем телом. Меня снова пробрала дрожь, когда к обнаженному торсу прилипла мокрая ткань ее блузки. Но я обхватил девушку обеими руками поперек спины и прижался щекой к мокрым волосам.

– Прости, детка, прости…

Мне хотелось сказать что-то, что успокоит ее. Но я не знал, что она хочет услышать. Хотя, кажется, знал…

Меня накрывали бешенные гребни пенных волн вины. Я тонул в них и не мог нормально вдохнуть. Дьявол! Кажется, у меня началась гипоксия…

– Детка…

Алессандра зло рыкнула и толкнула меня в плечи, выворачиваясь из моих рук. Я ослабил хватку, и ей удалось отстраниться на пару дюймов. Горящий взгляд карих глаз уперся в мой подбородок, скользнул выше и застыл на губах. А в следующее мгновение меня наполнил вкус вишни.

Алессандра прижалась к моим губам своими.

На несколько секунд остановилось не только время, но и вращение планеты. Мы застыли в моменте, прижавшись друг к другу. Я шумно выдохнул, обводя языком губы Алессандры, и она поддалась мягкому напору, впуская мой язык в рот.

Что-то с треском обрушилось мне на плечи. Возможно, это было небо.

Не отдавая отчета своим действиям, я легко оттолкнулся рукой от стены, увлекая девушку за собой, сделал несколько шагов и позволил нам рухнуть на кровать. Я оказался сверху и раздвинул бедра Алессандры коленом, не переставая целовать ее.

В голове громко кричал голос совести:

«Что ты творишь?! Что творишь?! Прекрати!».

Но я не слушал его.

Вдыхая аромат жасмина, я скользнул губами по лицу Алессандры, спустился к шее.

Она глухо простонала:

– Дэнни… Да…

Ладонь повторяла изгибы ее тела. Мышцы паха напряглись.

«Дьявол! Что ты творишь?! Остановись, Стоун!».

Пальцы забрались под мокрую блузку, лаская холодную кожу. Захотелось содрать с нее блузку, оставить в красном белье, выгибающуюся от удовольствия на моей кровати.

Господи! Как сильно я хотел ее!