Заговаривай

если держит цепями желанный взгляд,

а глаза его – тлеющих два угля

на костре, что сожгли мои нрав и спесь?

Посмотри на меня, я пришла, я здесь.

Но иного желает мой светлый князь,

не покорности тихой – он ждет огня,

а безволие сердца ему претит.

Говорит, заклинанья свои плети,

будь строптива, кинжал в рукаве носи,

приходи с войной, требуй, а не проси,

я ж, поверженный, сам попрошусь на цепь,

слугой в собственном стану тебе дворце.

Выхожу в ночь безлунную за порог

разыскать перепутье семи дорог,

чтобы выпросить мертвого сердца дар,

или князь не достанется никогда.

Все случается в точности как мечтал,

только ближе мой князь для меня не стал:

не по нраву пришлось все, что загадал.

Но просить больше некого помогать.

Вновь стою, равнодушная, перед ним,

ненавистным мне ставшим, а не родным.

Изваяла врагов из нас, все сломав,

обменяла желанное на слова,

не оставив остаться себе причин.

Князь отводит глаза свои и молчит.

Заговаривай

Заговаривай зубы своим колдовским враньем,

только сердце, в груди стучащее, не твое,

только душу, что богу вверена, не отдам.

Она смотрит, глаза ее синие, как вода.

Не пытайся! Поддаться жалости не в чести.

Разговорами да словами не увести

мои мысли тебе, стоек я охранять свой пост.

Рассыпает плечами огненность пышных кос,

изгибается кошкой, райской ползет змеей

ко мне по полу клетки. О боже, спаси ее

душу грешную, падшую! О боже, спаси мою!

Я в ее жарком пламени тела и губ горю

и не помню себя. Нить крестовая рвется враз,

подчиняясь сиянью ведьминских синих глаз,

и кто мать мне, отец, кто мне царь был и кто мне бог,

я не помню, как пес, восседая у белых ног.

А наутро приходят люди, схватив толпой,

волокут в центр площади, где до небес огонь,

и кричит всяк: «Подохни!», и каждый в лицо плюет.

Я горю, и глаза мои синие, как ее.

Ты уже обречен

Ты уже обречен, решивший меня позвать

из глубин первородных, дно черное взворошив.