Волчья невеста

Только манят звериный танец и громкий смех,
о судьбе правда выпавших на землю из рук рун.

Как влетают в огонь, веря пламени, мотыльки,
так, боясь ведьмы, каждый в деревне к ней знает путь,
потому как глаза ее могут призвать в дом смерть,
только чаще глядят все ж так, чтоб ее спугнуть…

Отрава

Он не сразу мне дался верным, на все согласным:
я годами варила, как зелье, земное счастье,
мысли в голову, словно травы в котел кидала,
и, росла пусть любовь, только мне ее было мало.

Я сначала его отучила о милой помнить —
стало сердце при виде милой той биться ровно.
Ой как плакала, ой как плакала, выла псиной!
Но я вырвала это чувство из сердца силой.

Я потом ему стала всех женщин на свете краше,
а хотела, чтоб самый мир ему стал неважен:
отвести от других, от заботы да от досуга,
чтоб ничто не могло отлучить нас с ним друг от друга.

Долго, долго варила темное это зелье.
А потом, как случилось все, словно глаза прозрели:
не хотела глядеть на него – так от страсти тошно!
Только выгнать взашей его стало вдруг невозможно.

Он меня, как любил, так остался любить навечно,
только я загадала, чтоб больше не вышло встречи.
Как щенка на мороз, пнула прочь, заперла все двери,
а он дни напролет под ней ждал – вот настолько верен!

Говорила ему: заигралась я, заигралась!
Песьей верности мне твоей мало, ой как мне мало!
Надоело, измучило, стала скучна забава.
Зелье вылила на землю горькое, как отрава.

Говорили, он быстро умер потом, несчастный.
Впрочем, зелий любовных последствие это часто.
Но мне дела-то нет: судьба меня одарила —
с какой страстью глядит на меня, поглядите, милый!

Как сладки его речи, как руки его горячи.
Настоящее чувство пылает в нас, не иначе.
До других с нашей встречи мне дела и нет как будто…
Только вот поцелуи со вкусом знакомым смутно.

Ой в колыбели злую судьбу качали

Ой, да как хотела меня мать

за четвертого отдать.

А четвертый ни живой, ни мёртвый!

Ой, не отдай меня, мать!..

Русская народная песня

Ой в колыбели злую судьбу качали!
Да наряжали не в платье меня – в печали,
с бледными лицами мне расплетали косу.
Всё говорили, жених мой среброволосый,
под стать луне красотою своей холодной,
ждал меня годы. Теперь уж промчались годы…
Поезда цокот копыт за версту грохочет,
значит, быть свадьбе глухой и промозглой ночью.

Ой не отдай, не отдай меня замуж, мама,
пусть я была непокорна, была упряма!
Не откажу женихам, кто бы ни сосватал.
Чем от рождения вышла я виноватой?
Кто меня продал, кто отдал меня чужому?
Где теперь дом мне, коль гонят меня из дому?
Мама мне, слыша, как голос зовет невесту,
сунула крест, только тут не поможет крестик.

У жениха моего, словно лед, касанья,
словно по воздуху мчат, не по снегу, сани
в темную ночь, в черный дом без окон и света.
Позже жених вместо матери даст ответы,
и я узнаю, я все про судьбу узнаю,
только не рада останусь такому знанью,
но будет поздно, ведь станет жених мне мужем,
а белый свет быть навек перестанет нужным.

О, он отпустит однажды семью проведать,
даст посмотреть, как живется им всем безбедно,
как сестры младшие статны мои, румяны,
как братья младшие выросли без изъяна,
как утопают в коврах да шелках богатых,
как ждут по осени в гости заезжих сватов,
как дом кривой стал богаче всех да огромней.
Мало кто день моей свадьбы печальный помнит.

Матушка-мама, не виделись мы так долго!
Смеюсь, а чудится матери: воют волки,