Хозяин для потеряшки

Хозяин для потеряшки
Horror Mirra

Что может быть страшного в коридорах обычной многоэтажки? Никто из жильцов никогда не признается, что пройти к мусоропроводу, или даже к двери собственной квартиры, крайне опасно, ведь никто не хочет прослыть сумасшедшим. И никто не знает, откуда взялась эта тварь, и почему ей так приглянулся третий этаж.

Содержит нецензурную брань.

Horror Mirra

Хозяин для потеряшки

Хозяин для потеряшки

Девушка была совсем молоденькая. Лет шестнадцати, не больше. Она вошла в лифт сразу за Савиным, окинула пренебрежительным взглядом старый заношенный костюм учителя, едва ли не фыркнула. Леонид Викторович вздрогнул от неожиданности – девушка была поразительно похожа на Вику Свиридову. Те же темные волосы, одинаковый рост и телосложение, слишком короткая юбка, в руках объемная спортивная сумка, на ногах белые кроссовки с ярко-розовыми шнурками, из ушей доносится ритмичная музыка. Родители что, никогда не учили ее не заходить в лифт с посторонними мужчинами? Да еще и в наушниках.

На секунду учителю показалось, что это сама Вика явилась за ним с того света, и он даже чуть отшатнулся к задней стенке лифта. Того и гляди повернет голову, поднимет на него лицо и Леонид Викторович Савин увидит горящие злобой глаза своей погибшей ученицы. Само лицо ее будет непременно синеватым, обглоданным с одной стороны, с оторванной щекой и сдвинутым в бок сломанным носом, а во рту – та самая розовая жвачка, которая бесила его во время уроков. Она ухмыльнется тем, что осталось от ее вечно размалеванных красной помадой губ, проведет кончиками пальцев по лацкану пиджака и… Нет, нельзя давать волю воображению! Хорошо, что покойники не возвращаются.

Леонид рассмотрел бы девочку получше, но жил он на третьем этаже. Она посторонилась, пропуская его, лениво нажала на кнопку, когда он уже вышел и обернулся. Наверное, никуда не торопилась. Леонид подождал немного, прислушался. Этажом выше доносились голоса, возня и суета – все как это обычно и бывает при переезде. Девочка вышла именно на четвертом. Новые соседи. Сколько их уже сменилось? Леонид Викторович не пытался сосчитать, не получилось бы. Сперва не придавал значения, а теперь память могла подвести. Да и какая разница, не первые и далеко не последние.

Лампа под потолком моргнула – кто-то на первом вызвал лифт. Леонид снова прислушался, но на этот раз к своему третьему этажу. Тихо, спокойно, прохладно, немного попахивает сыростью. За его спиной – деревянная дверь, ведущая в просторный склад и к мусоропроводу, а впереди широкий проход, разветвляющийся на левый и правый корпус огромной десятиэтажки. Справа – длинный темный коридор, в конце которого стальная дверь апартаментов в три или даже четыре комнаты, а слева точно такой же длинный коридор с дверьми в квартиры чуть скромнее. Двушка Леонида – в самом конце левого коридора.

Мужчина огляделся по сторонам, судорожно сглотнул, ускорил шаг, напряженно вслушиваясь в эхо. Спина его и лоб тут же покрылись липкой испариной, в желудке царапнуло неприятное чувство – он не один. Он буквально затылком ощущал на себе цепкий немигающий взгляд, словно был старой лабораторной крысой, преследуемой матерым дворовым котом. Ключ в руке наготове, пальцы дрожат от напряжения. Нельзя бояться – тварь это чувствует, как акула каплю крови за километр. Нельзя оборачиваться.

– Нельзя! – прикрикнул поставленным низким голосом.

Леонид замер у двери, а эхо предательски выдало на шаг больше. Секунда, чтобы вставить ключ в скважину, три, чтобы повернуть его два раза. Проскользнуть внутрь темной прихожей и захлопнуть за собой сверхпрочную «Супер-Альфа 10» с тремя замками и цепочкой – бесконечно долго. Сердце колотилось как бешенное, снаружи что-то едва слышно царапнуло не то по полу, не то по самой двери. Леонид зажал рот рукой, чтобы тварь не могла услышать его дыхание. Хотя смысла в этом не было, она прекрасно знала, что это он – хозяин – домой вернулся.

Едва отдышавшись, мужчина скосил взгляд чуть вправо, в сторону новомодного глазка с обзором в сто восемьдесят градусов. Нельзя смотреть.

Он заказывал дверь без глазка. Так и дешевле выходило, и спокойнее было бы жить. Но в магазине устроили какую-то акцию, поздравили его с удачным стечением обстоятельств, мол, на складе остались только такие, вот и радуйтесь теперь, не надо дополнительно тратиться.

– Ага, счастье привалило, – разочарованно вздыхал Леонид, глядя, как ловкие парни справляются с дверным проемом. – Вы там поскорее, до вечера надо успеть!

– Да успеем, дядь, не переживай! – посмеивались ребята чудаковатому мужичку.

Леонид огляделся, привыкая ко мраку прихожей, все вещи стояли на привычных местах, было тихо и душно. Тварь несколько раз предпринимала попытки проникнуть в его квартиру, но в подъездной темноте и зловонье ей нравилось больше. Мужчина медленно стянул с ног свои истоптанные туфли, прошел в гостиную, сел на диван и уставился в окно. Бабье лето в разгаре, под вечер солнце беспощадно било в глаза, благо рядом с высоткой еще не успели построить другие такие же, а окна квартиры Леонида выходили не на шумный двор, а с торца – на котельную и подземную парковку. Он вдруг вспомнил, как радовалась мама, когда они только здесь поселились двенадцать лет назад. Переезд стал самым серьезным событием за всю его жизнь. Женат он никогда не был, жить отдельно от родителей порывался лишь в юном мятежном возрасте – не очень удачно. В армию его не взяли из-за плоскостопия, а ехать покорять столицу смысла никогда не видел, ну, сколько там, таких как он в самом деле? Тысячи? Миллионы?

«Хорошо там, где нас нет… А нам и здесь хорошо!» – любила повторять мама в ответ на известия о дальних путешествиях от родственников.

Двенадцать лет назад десятиэтажная новостройка встретила их радушно. Соседи выходили, чтобы познакомиться, консьержка приветливо придерживала дверь, когда они заносили вещи. Широкие коридоры, длинные переходы, огромные пространства, камеры хранения в подвале для жильцов. Леонид никогда прежде такого не видел, прожив почти всю жизнь в малюсенькой «хрущевке». Теперь у Савиных была просторная спальня и гостиная. Эх, жить бы, да радоваться! Но не тут-то было.

Теперь Леонид думал об этом переезде, как о фатальном стечении обстоятельств. Сперва отца разбил инсульт. Соседи нашли его у самой входной двери, на коврике, без сознания. Редкие волосы с левой стороны поседели, лицо перекосило, но он быстро оправился, ходил бодро, едва прихрамывая на левую ногу. Вот только разговаривать почти перестал, отвечал односложно, хмурился чаще, и все реже возвращался домой. То на вокзале его кто-то видел, то у старого друга с завода решил заночевать. Мама лишь плечами пожимала. Седина в бороду, как говорится!

Сама она скончалась через год. Тромб оторвался. Так сказали врачи, но Леонид уже тогда понял, что к чему. Врачебные диагнозы были неуместны. Однако посмей он хотя бы заикнуться о твари, сам бы тотчас оказался в психушке.

После смерти матери, отец едва ли не в припрыжку переехал в дом престарелых. Появляться в этой квартире он больше не хотел. Леонид знал почему.

Продать квадратные метры у него никак не получалось. Словно замкнутый круг. Люди приходили по объявлению, смотрели, говорили, что хорошо бы ремонт сделать, а потом уходили, зябко пожимая плечами, шепчась. Даже риэлторы уже перестали беспокоить, говорили, что такое бывает. Все в порядке с жилплощадью, а не берут! И цену снижали и условия особые выдвигали, но повторно смотреть квартиру не приходил никто.

Да и дело-то было вовсе не в квартире. Чистая продажа, никаких несчастных случаев до появления в нем жильцов, даже во время строительства. Уж Леонид все источники тщательно проверил. Архивы газет, городские новости, видео сюжеты со стройки, реклама, уважаемые застройщики… Все чин по чину. Не прикопаешься. Кладбища на этой земле никакого не было, ни карстовых провалов, ни болот, ни токсичных захоронений, ни свалок. НИ-ЧЕ-ГО.

Тогда откуда же взялась эта тварь?

Единственный вариант, который он рассматривал долгое время, это сами жильцы. Кто-то из соседей приволок тварь с собой, как привозят в старых вещах тараканов или мышей. Совершенно случайно. А может она потерялась, не смогла найти семью, к которой прикипела за долгое время, да так и прижилась в подъезде. Особенно нравился ей третий этаж, с квартирой Савиных.

Сперва Леонид, конечно, частенько ловил себя на мысли, что сходит с ума. Скорее всего не он один. Приветливые соседи уже через месяц поглядывали друг на друга с недоверием и злостью, перестали здороваться, жаловались консьержкам на непонятный шум. Те лишь руками разводили, они работали посменно и не слышали ничего странного. Где-то ребенок заплакал, где-то ремонт затеяли, где-то трубу прорвало, дни рождения, свадьбы, шумновато бывает, чего греха таить… Обычный многоэтажный дом, всем не угодишь.

Первые соседи Савиных сменились месяцев через восемь. Молодая пара, получившая квартиру как свадебный подарок от родителей. Девушка, кажется ее звали Марина, так и светилась счастьем. Красивая, с длинными темными волосами и стройными ножками. Останавливалась поболтать с его мамой и непременно улыбалась. Через три месяца живот ее заметно округлился, а еще через два она упала с лестницы и потеряла ребенка. Вся лестничная площадка тогда была в крови.

Марину Леонид больше никогда не видел. Вещи при переезде собирал и вывозил ее супруг и его друзья. Пустой квартира простояла от силы месяц, потом туда въехала одинокая пожилая женщина. Немного старше родителей Леонида. Она продержалась довольно долго, пару лет.

Все потому, что тварь любит помоложе, посвежее, поаппетитнее.

Квартира в другом конце огромного коридора, справа от лестницы и лифта, долго пустовала. А потом туда въехал молодой мужчина. Ухоженный, всегда в костюме и золотых часах на запястье, приезжал на тонированном BMW, частенько отсутствовал по командировкам или еще где-то. Этого Савин знать не мог. Года через полтора покончил с собой – повесился. Консьержки болтали, мол, денег много кому-то задолжал, все потерял, не смог пережить такого разочарования.

Да, тварь была хитрая. Объяснение трагедий всегда было на поверхности. Так, что никто ничего и не заподозрит. Один раз правда чуть не прокололась. С Викой Свиридовой. Позапрошлой весной дело было.

Леонид всю свою жизнь проработал учителем. Старшеклассницам он всегда нравился. С самого первого своего дня в школе, еще в качестве практиканта по русскому и литературе. Ну а что? Высокий, солидный, обаятельный и скромный. Тогда и густая шевелюра при нем была и здоровая белоснежная улыбка. А как Есенина декламировал! Девчонки краснели на уроках, подсовывали записки со своими наивными полудетскими стишками, поджидали его после школы, чтобы просто рядом пойти до дома. Это было приятно. Леонид буквально купался в их внимании, никогда он не чувствовал себя таким нужным. Однокурсницы не относились к нему серьезно. Не было в нем того мужского начала, которое ценят девушки постарше, так, маменькин сынок и хлюпик. Скорее младший братишка, чем полноценный кавалер.

Годы шли, Савин и сам упустил тот момент, когда краснеющие заикающиеся девицы сменились высокомерными и подшучивающими, безнадежно влюбленные – брезгливыми и надменными. В свои пятьдесят восемь, он все еще верил в собственную неотразимость.

Вика Свиридова была из тех девчонок, которых мама сквозь зубы называла «шалавами». К тому моменту, как она перевелась в школу, где он преподавал, мамы не было уже десять лет, однако Леонид мог представить даже взгляд, каким мама окинула бы эту девицу, и каким тоном она бы о ней говорила. Всего пятнадцать, а уже пирсинг в носу, волосы выкрашены в лиловый цвет, глаза черным подведены. А уж эта высокомерная ухмылка и вечная жвачка во рту. Крови много Савину попортила. Сразу выбилась в негласные лидеры класса, да так, что остальные ребята готовы были за ней хоть на край света идти. Савин терял всякий авторитет, как учитель, как человек намного старше, да просто как мужчина, когда она вот так на него смотрела. Нет, не просто смотрела, разглядывала! Как будто это он был малолетним мальчишкой. Начинал краснеть, потеть, заикаться… А Свиридовой это нравилось, ох, как она веселилась! Савин, впрочем, отыгрывался на отметках, частенько занижал средние знания девочки до неудовлетворительных.

Весной Вика как будто наконец отстала от него, не обращала никакого внимания, взялась за учебу как следует, а потом осталась как-то после уроков с просьбами подтянуть ее по литературе, иначе родители убьют.

– Да некогда мне тут с тобой, – отнекивался Савин. – Вон, сколько сочинений еще проверять!

– Так я к вам вечером приду, домой, – и смотрит так томно, в самые зрачки. Улыбается ярко накрашенными красными губами.

– Исключено, – медленно цедит Савин, инстинктивно отодвигаясь вместе со стулом.

Свиридова так близко стоит к его столу, что он даже запах ее мятной жвачки и сигарет чувствует.

– Вы что, боитесь меня? – усмехается и тонкими пальчиками своими пробегается по плечу Леонида. – Да вы не думайте, я приставать не буду…

Смотрит так, будто знает, что у Савина с женщинами никогда дальше поцелуев и не заходило. А сколько у нее самой уже было парней, интересно? Выглядит довольно зрелой и уверенной в себе.

– Хорошо, приходи, – кивает вдруг Леонид.

Наивная девочка и правда думает, что он купился? Что будет ждать ее? А она в это время с подружками смеяться над ним, или с парнями по подъездам обжиматься… Хороша шутница!

Но Свиридова и правда приходит. Следующим же вечером. Без предупреждения.

Савин даже рот приоткрыл от удивления, когда услышал ее голос по домофону:

– Это я, Леонид Викторович!

Быстро переоделся в чистую рубашку, успел старые носки под диван закинуть, да тарелку с недоеденным ужином – в раковину. Пошел дверь открывать, а то заплутает еще в этих коридорах. Не к добру.

Тусклая лампа на потолке моргнула пару раз – лифт приехал. Раздались несмелые шаги, потом щелчок. Так лопается пузырь жевательной резинки. Савин отчетливо представил, как размалеванные помадой губы девочки образуют круг, чтобы его надуть. В коридоре было как обычно темно, сыро, холодно и очень тихо. Так тихо, что Савин мог слышать собственное дыхание и размеренное бормотание старенького телевизора в гостиной.