Уголовно-правовые и криминологические основы учения о потерпевшем

Исследователь уголовного права XIX в. А. фон Резон, анализируя кассационную практику за 1872–1873 гг. по вопросам уголовного права, отмечает, что в судебной практике часто допускаются ошибки по делам, уголовное преследование по которым осуществляется не иначе как «по жалобе потерпевшего или лица, имевшего от него законное на то уполномочие»[76 - Резон А. фон. Кассационная практика по вопросам уголовного права за 1872 и 1873 гг. // Журнал гражданского и уголовного права. СПб., 1876. № 5. С. 144.]. Кроме того, ученый на основе судебных решений показывает, что в правоприменительной деятельности получают неоднозначную оценку вопросы оскорбления потерпевшего «чиновника при исполнении им служебных обязанностей»[77 - Там же. С. 154.], убийства новорожденного ребенка, а также случаи «произвольного оставления кого-либо в опасном месте»[78 - Там же. С. 155–156.].

Аналогичные примеры учета обстоятельств, относящихся к характеристике потерпевшего от преступления, наблюдаются в судебной практике XIX в. и в других государствах.

Например, в обобщении правоприменительной деятельности судов Франции по рассмотрению уголовных дел за 1857 год особое внимание обращается на два вида преступлений, в которых уголовно-правовое значение имеет возраст потерпевшего и его состояние. Это те преступления, «при совершении которых употреблены во зло слабость и невинность жертв преступления, а именно: детоубийство и посягательство на честь несовершеннолетних»[79 - Обозрение деятельности уголовных судов Франции за 1857 год // Журнал гражданского и уголовного права. 1859. № 10. С. 28.]. Характер отдельных деяний, совершенных против малолетних и несовершеннолетних потерпевших, иллюстрирует следующий пример из судебной практики: «Цель преступления странна, неслыханна и почти невероятна, именно предумышленное убийство малолетнего ребенка человеком, который слышал, что, поставив ночью свечу в череп умерщвленного ребенка, можно сделаться невидимым и совершать тогда всякого рода воровство безнаказанно»[80 - Там же. С. 39.].

Для формирования учения о потерпевшем в уголовном праве имеет значение и судебная практика ХХ в.[81 - Отдельные примеры из судебно-следственной практики начала XX века, отражающие проблемы потерпевшего от преступления, см.: Рустамов Х. У. Адаты и правосудие. Махачкала, 1999. С. 149–151, 171–172.] В правоприменительной деятельности судов в советский период содержится комплекс вопросов, связанных с оценкой судами обстоятельств, относящихся к характеристике потерпевшего. Эти обстоятельства отражались в разъяснениях высших судебных органов страны, в кассационных определениях и надзорных постановлениях, в приговорах судов, которые имели значение для квалификации преступления, уголовной ответственности и наказания.

Наиболее выпукло в судебной практике отражались вопросы правильной оценки правоприменителем обстоятельств, относящихся к потерпевшему – государству. Обусловлено это было абсолютным огосударствлением всех сфер экономической и общественно-политической жизни, где интересы личности подчас игнорировались и приносились в жертву так называемым государственным интересам.

Пленум Верховного Суда СССР, давая разъяснения по применению уголовного закона, неоднократно подчеркивал, что интересы государства являются доминирующими и в связи с этим судам необходимо «усилить меры судебной репрессии по делам о растратах…»[82 - Сборник действующих постановлений Пленума и Директивных писем Верховного Суда СССР 1924–1944 гг. М., 1946. С. 5.], принять меры «к обеспечению возмещения ущерба, причиненного его (виновного) действиями государственным, общественным учреждениям и организациям»[83 - Там же. С. 9.].

При анализе судебной практики по делам о хищении социалистического имущества – государственной собственности – отмечается, что нередко встречаются случаи, когда судебно-следственными органами неправильно устанавливается потерпевший от преступления – владелец похищенного имущества, и это приводит к ошибочной юридической оценке содеянного.

Так, П. была осуждена по ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества», т. е. за хищение государственного имущества. Вина П. заключалась в том, что она присвоила 4050 руб. денежных средств, владельцем которых являлось не государство, а общественная организация – местный комитет Союза железнодорожников. Железнодорожная коллегия Верховного Суда СССР, признав, что потерпевшим от преступления государство не является, содеянное П. переквалифицировала на ст. 3 Указа, предусматривающего уголовную ответственность за хищение общественного имущества[84 - См.: Утевский Б. С., Вышинская З. А. Практика применения законодательства по борьбе с хищениями социалистического имущества. М.: Госюриздат, 1954. С. 23–24.].

Определенное внимание пленумы Верховных Судов СССР и РСФСР уделяли в своих разъяснениях и потерпевшему – физическому лицу, при этом судам предлагалось более тщательно учитывать обстоятельства, относящиеся к потерпевшему от преступления, при квалификации, а также индивидуализации наказания.

Так, Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 4 июня 1960 г. «О судебной практике по дела об умышленном убийстве» указал, что судам необходимо тщательно исследовать данные, относящиеся к личности потерпевшего и его поведению во время происшествия. Выявление этих данных необходимо не только для определения опасности подсудимого и для учета при назначении наказания, но в ряде случаев может иметь значение для раскрытия обстоятельств преступления, и в особенности мотивов его совершения [85 - См.: Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР. 1924–1970 гг. М., 1970.С. 444.].

Аналогичные разъяснения давал высший судебный орган страны и по делам об уголовной ответственности за действия, дезорганизующие работу исправительных учреждений, о клевете и оскорблении, изнасиловании, хищении чужого имущества, хулиганстве, нарушении правил охраны труда и безопасности, об автотранспортных преступлениях[86 - См.: Сборник постановлений Пленумов Верховных Судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по уголовным делам. М.: Спарк, 1995. С. 26, 27, 107, 115 и др.].

Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 19 июня 1959 г. № 3 «О практике применения судами мер уголовного наказания» указал, что судам следует учитывать при назначении наказания такие смягчающие обстоятельства, относящиеся к потерпевшему от преступления, как «добровольное возмещение нанесенного ущерба или устранение причиненного вреда»[87 - Сборник действующих постановлений Пленума Верховного Суда СССР. 1958–1960. М.: Госюриздат, 1961. С. 3.].

Подобного рода разъяснения пленумов были связаны с тем, что суды по-разному решали вопросы оценки обстоятельств, характеризующих потерпевшего, включенных законодателем в составы различных преступлений, которые были важны для уголовно-правовой квалификации содеянного. Их переоценка либо недооценка ведут к негативным явлениям в судебной практике.

Значительное внимание судебной практикой было уделено вопросам поведения потерпевшего при квалификации преступлений и индивидуализации наказания. В опубликованных примерах из правоприменительной деятельности отмечалось, что состав преступления отсутствует, «когда несчастный случай, имевший место на производстве, явился результатом самовольных действий потерпевшего (“вины потерпевшего”), а не результатом выполнения тех или иных распоряжений должностного лица, ответственного за данный участок работы»[88 - Пионтковский А. А. Вопросы Общей части уголовного права в практике судебно-прокурорских органов. М.: Госюриздат, 1954. С. 47.]. «Совершение преступления, – подчеркивалось в другом случае в судебном решении, – под влиянием сильного душевного волнения, вызванного неправомерными действиями потерпевшего, является смягчающим ответственность обстоятельством»[89 - Вопросы уголовного права и процесса в практике Верховных Судов СССР и РСФСР. 1938–1978. М.: Юридическая литература, 1980. С. 75–76.].

Нередко влияние судебной практики на формирование учения о потерпевшем от преступления в уголовном праве сказывается не прямо, а преломляясь в художественных формах. Известно, например, что в основу литературного произведения А. Ф. Кошко «Очерки уголовного мира царской России» легли случаи из его следственной практики во время работы начальником Московской сыскной полиции и заведующим всем уголовным розыском Российской империи. Автор приводит многочисленные примеры, когда отрицательные качества потерпевшего (корыстность, жадность, эгоистичность), его легкомысленное, аморальное, противоправное поведение во многих случаях лежали в основе уголовных дел по мошенничеству[90 - См.: Кошко А. Ф. Очерки уголовного мира царской России. М.: Столица, 1991. Т. 1. С. 161–168; Т. 2. С. 23–34, 165–176.].

Многочисленные примеры следственной и судебной практики приводятся в трудах специалистов по уголовному праву, уголовному процессу, криминологии, в которых анализируются различные преступления, где потерпевший от преступления имеет уголовно-правовое значение, поэтому и данные примеры также влияют на формирование теории о потерпевшем в уголовном праве.

2.3. Потерпевший от преступления в политико-правовой мысли и художественной литературе

Источники права, в том числе обычного права, при первобытнообщинном строе и в рабовладельческом обществе, трактуя вопросы, связанные с общественно-юридическим статусом потерпевшего, указывали на необходимость более широкого изучения данных о жертве преступления в целях выяснения существенных обстоятельств дела. «В помощь судье для определения размера наказания римский юрист середины II в. н. э. Клавдий Сатурнин предложил принять в расчет следующие семь пунктов (среди них и данные о потерпевшем. – И. Ф.): “causa, persona, locus, tempus, qualitas, quantitas, eventus”, то есть причина (преступления), личность (преступника и потерпевшего), место (священное или нет), время (ночь или день), качество (открытое или тайное преступление), последствие»[91 - Чельцов-Бебутов М. А. Курс уголовно-процессуального права: Очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. СПб., 1995. С. 154.]. Отдельные положения о значении потерпевшего при разрешении судебных дел восприняты и модифицированы юриспруденцией более поздних формаций, однако, как справедливо отмечал Л. Ф. Франк, «в целом же юридическая наука, а позднее криминалистическая мысль, мало занималась фигурой, а тем более проблемами жертвы преступлений»[92 - Франк Л. В. Потерпевшие от преступления и проблемы советской виктимологии. Душанбе: Ирфон, 1977. С. 12.].

Были и исключения – взгляды знаменитого римского оратора и мыслителя Марка Туллия Цицерона (106—43 гг. до н. э.). Применительно к проблеме потерпевшего от преступления наиболее ценными представляются суждения Цицерона о том, что «законы были придуманы ради блага граждан, целостности государств и спокойной и счастливой жизни людей»[93 - Хрестоматия по истории политических учений. Электронный вариант //http://grachev62.narod.ru.], т. е., говоря современным языком, – для защиты отношений, охраняемых законом, субъектом которых в уголовном праве выступает потерпевший от преступления. Кроме того, Цицерон считал, что человеческие законы должны карать казнью дурных людей и оберегать честных людей[94 - Там же.], в число последних, очевидно, должны были входить и возможные жертвы преступлений.

Другим исключением является знаменитый труд Чезаре Беккариа (1738–1794) «О преступлениях и наказаниях» (1764), в котором высказаны идеи, защищающие такие универсальные ценности, как: свобода, честь и достоинство человека; общественный порядок, обеспечиваемый не репрессиями, грубой силой, а, прежде всего, справедливыми законами, самодисциплиной и высоким сознанием индивидов. Среди гуманистических идей Чезаре Беккариа определенное место отведено потерпевшему как субъекту уголовно-правовой охраны. Великий юрист в указанном исследовании, не выделяя специальный раздел, посвященный жертве преступления, высказал идеи, которые могут быть положены в основу современной теории о потерпевшем в уголовном праве. По мнению Чезаре Беккариа, «истинным мерилом преступлений является вред, наносимый обществу»[95 - Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях / Пер. проф. М. И. Исаева. М., 1939.], поэтому он считал недопустимым, когда «иные измеряют важность преступлений больше по достоинству потерпевшего лица, чем по их значению для общественного блага»[96 - Там же. С. 224.]. Анализ обстановки конкретных преступлений автор дает в рассуждениях о детоубийстве – преступлениях, совершаемых против лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии.

Шарль Луи Монтескье (1689–1755), французский философ, правовед, в известной работе «О духе законов» (1748) высказал идеи о профилактике виктимизации населения. По его мнению, на государстве «лежит долг обеспечить всем гражданам средства к жизни, пищу, приличную одежду и род жизни, не вредящий здоровью»[97 - Монтескье Ш. Л. О духе законов // Антропология мировой философии. В 4 т. М.: Мысль, 1970. Т. 2: Европейская философия от эпохи Возрождения по эпоху Просвещения. С. 541.].

Жан-Жак Руссо (1712–1778) – крупнейший представитель демократического левого фланга Просвещения, страстный поборник социальной справедливости, создатель философско-политических трактатов, ставших, вольно или невольно, основой идеологии Великой французской революции. В своем произведении «Об общественном договоре, или Принципы политического права» (1762) он высказал мысль, которая лежит в основе уголовно-правовой проблемы согласия потерпевшего, о том, что каждый человек может всецело распоряжаться правами, предоставленными ему законом, исходя «из его имущества и его свободы»[98 - Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М.: Наука, 1969. С. 173–174.]. Известно, что уголовная ответственность причинителя вреда исключается лишь при условии, что согласие касается интереса, находящегося в свободном распоряжении потерпевшего, дано в пределах свободного распоряжения личными и имущественными правами, не преследует общественно вредных целей и является действительным.

Итальянский криминолог Энрикио Ферри (1866–1929) в труде «Уголовная социология» (1908) затрагивает вопросы влияния личности и поведения потерпевшего на уголовное наказание и возмещение вреда. Ферри развивает идею Монтескье о том, что государство должно создавать соответствующие условия для граждан, и поэтому оно обязано в первую очередь возместить ущерб потерпевшему, поскольку «виновато в том, что не сумело лучше предупредить деликт и лучше защитить от него граждан»[99 - Ферри Э. Уголовная социология / Под ред. С. В. Познышева. М., 1908. С. 527.].

Отмеченные произведения и некоторые другие исследования потерпевшего от преступления оставались небольшим островком в обширном потоке трудов, изучающих преступление, преступника, преступность. Возникает недоумение, как юристы разных времен не заметили проблемы потерпевшего от преступления, с которой теория и практика сталкивались так же часто, как с проблемами преступления и преступника. Но то, чего не видели криминалисты, заметили другие[100 - См.: Франк Л. В. Потерпевшие от преступления и проблемы советской виктимологии. Душанбе: Ирфон, 1977. С. 16.], в частности авторы бессмертных художественных произведений.

Некоторые вопросы влияния художественной литературы на формирование уголовно-правовой теории о потерпевшем затрагивались в юридической печати отдельными исследователями[101 - См.: Полубинский В. С. Криминальная виктимология. Что это такое? М.: Знание, 1977. С. 17–19; Ривман Д. В. Криминальная виктимология. СПб.: Питер, 2002. C. 19–22; Франк Л. В. Виктимология и виктимность. Душанбе, 1972. С. 8—11; Фаттах Е. Жертва – соучастник преступления // Литературная газета. 1976. № 40.]. Дело в том, что потерпевший является одной из центральных фигур преступления, в котором нередко обнажаются тайники человеческой души, становится «видимой» психология поведения жертвы и преступника. Поэтому обращение к проблеме поведения потерпевшего и преступника в предкриминальной, криминальной и посткриминальной обстановках, психологическим чертам их характера, освещение их нравственных черт в художественной литературе являются не только обычными, но и вполне закономерными.

Начиная со Средних веков, тема потерпевшего находит отражение в художественной литературе.

Так, героиня романа английского писателя Д. Дефо (1661–1731) «Моль Флендерс» преступница Моль делится опытом выбора жертвы и способов причинения ей вреда в зависимости от уязвимости потерпевшего, неспособности оказать сопротивление в силу ненадлежащего поведения. По ее мнению, «нет ничего нелепее, даже и смешнее нализавшегося мужчины, разгоряченного винными парами и похотливыми желаниями… он ничего не помнит, что делает, как ничего не помнил и мой кавалер, когда я ему очищала его карманы от часов и кошелька с золотом»[102 - Дефо Д. Моль Флендерс. М., 1955. С. 203.].

Роман «Собор Парижской богоматери» французского писателя

B. Гюго (1802–1885) посвящен Средневековью, которое характеризуется особым отпечатком преступности и приемами борьбы с ней. Среди всех бедствий, эпидемий, голода, жестокостей, вымогательств со стороны разбойников и королевских сборщиков податей магия и культ сатаны стали плодотворной почвой виктимизации населения.

Писатель описывает инквизиционный судебный процесс над красавицей-цыганкой Эсмеральдой, которая стала жертвой ложного обвинения «в убийстве с помощью дьявола и оборотня, именуемого в просторечии “монах-приведение”»[103 - Гюго В. Собор Парижской богоматери. Хабаровск: Книжное издательство, 1998. С. 293.], королевского офицера по имени капитан Феб де Шатопер. Зловещий священник Клод Фрола, обезумевший от ревности и безответной любви к Эсмеральде, решает убить ее любовника Феба де Шатопера и признается героине в заведомо ложном доносе. «И вот я донес на тебя… заговор, который я умышлял, гроза, которую я собрал над твоей головой, давала о себе знать угрозами и вспышками»[104 - Там же. С. 305.]. Эсмеральда была не единственной жертвой ложного обвинения. Тысячи женщин сознавались (чаще под пытками, как и героиня романа В. Гюго) в сношениях с дьяволом, участии в оргиях, в том, что они околдовывают людей, животных и жатвы, вызывают дожди и бури[105 - Чельцов-Бебутов М. А. Курс уголовно-процессуального права: Очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. С. 245.].

В новелле «Причина» немецкого писателя Л. Франка (1881–1961) показано, как психотравмирующая ситуация, вызванная систематическим насилием, издевательством со стороны потерпевшего, выступила побудительной силой его убийства. Поэт Антон Зейлер, оказавшись через многие годы в родном городе, вспоминает события двадцатисемилетней давности – бедность, побои, унижения и муки, перенесенные в школе. С особой силой вспыхивает в нем ненависть к учителю Магеру, который должен осознать причиненное им зло и просить у него прощения. Это, как думает Зейлер, придаст ему новую силу и поможет начать новую жизнь. Однако Магер не изменился и продолжает издеваться над учениками. В присутствии Зейлера учитель Магер, как и прежде, грубо оскорбляет ученика. Это обстоятельство вызвало у главного героя решимость убить ненавистного учителя. [106 - Франк Л. Причина. М., 1969. С. 17–18.]

Проблемы отношений преступник – жертва и приготовление к убийству женщины с особой силой раскрыты в романе Т. Драйзера «Американская трагедия». Описываемая автором обстановка преступления заключается в том, что Клайд (герой романа), намереваясь утопить беременную от него девушку, заманивает ее на озеро, однако не решается привести свой замысел в исполнение. В лодке происходит нелицеприятное объяснение, обманутая девушка упрекает героя и грозит ему разоблачением. Внезапно, по не зависящим от главного героя обстоятельствам, лодка опрокидывается, и девушка тонет. Клайд признан судом виновным в убийстве при отягчающих обстоятельствах. «Столь суровое истолкование трагедии местным судом внушало всему народу от океана до океана непоколебимое убеждение, что Клайд действительно виновен в убийстве… а бедная девушка – жертва злодейского убийства»[107 - Драйзер Т. Американская трагедия//Собр. соч. В 12 т. М.:Правда, 1986. Т.9.С.376.].

Говоря о литературных истоках идей учения о потерпевшем в уголовном праве, следует остановиться на творчестве русского писателя А. Н. Радищева (1749–1802). В знаменитой «мятежной» книге «Путешествие из Петербурга в Москву»[108 - См.: Радищев А. Н. Путешествие из Петербурга в Москву // Полн. собр. соч. М.; Л.: Академия наук СССР, 1938. Т. 1.] А. Н. Радищев показал всеобщий процесс виктимизации населения, обусловленный крепостным строем. «Писатель не ограничивался правдивым изображением бесчеловечия крепостнических порядков, он призывал к уничтожению их.»[109 - Чучаев А. Право в художественной литературе. Ульяновск: Дом печати, 1996. С. 6.]

В работе «О ценах за людей убиенных» А. Н. Радищев описывает через призму института необходимой обороны поведение потерпевших, имеющее уголовно-правовое значение[110 - См.: Покровский С. А. Государственно-правовые взгляды Радищева. М.: Госюриздат, 1956. С. 216.]. Сын помещика в соучастии с братьями покушался на изнасилование деревенской девушки. Только путем причинения вреда здоровью насильнику жених этой девушки освобождает свою невесту. Помещик, коллежский асессор, посчитав, что нанесение побоев его сыну является дерзким преступлением крестьян против господ, велел своим сыновьям подвергнуть жениха телесному наказанию. Возмущенные крестьяне убивают помещика и трех его сыновей. А. Н. Радищев, анализируя поведение убитых и крестьян, задается вопросом, имеет ли здесь место необходимая оборона или ее пределы были превышены, и приходит к выводу, что потерпевшими от преступления являются не убитый помещик и его сыновья, а крестьяне, поскольку они, «убившие зверского асессора, в законе обвинения не имеют»[111 - Радищев А. Н. О ценах за людей убиенных // Полн. собр. соч. М.; Л.: Академия наук СССР, 1938. С. 279.].

И. П. Пнин (1773–1805), русский поэт и публицист, «носитель и проводник идей философских и уголовно-правовых XVIII столетия и начала XIX столетия»[112 - Ошерович Б. С. Очерки по истории русской уголовно-правовой мысли (вторая половина ХУШ и первая четверть XIX века). М.: Юриздат Министерства юстиции СССР, 1946. С. 234.], в «Оде на правосудие» весьма ярко отражает последствия преступных посягательств, когда в обществе отсутствует правосудие. Как утверждает автор, где нет правосудия, там:

«Все стонет, смерть к себе зовет;
Пожар вражды везде пылает;
И жертвы острый меч сечет»[113 - Пнин И. П. Ода на правосудие // Полн. собр. соч. М., 1934. С. 78.].

В творениях Ф. М. Достоевского (1821–1881) с потрясающей глубиной дан психологический анализ различных типов жертв, влияние свойств их личности и поведения на возникновение криминогенных и виктимных ситуаций в условиях социальной несправедливости, бессмысленных страданий и унижений, слащавости и корыстолюбия.

В романе «Преступление и наказание» потерпевшая Алена Ивановна – злобная, алчная, безжалостная ростовщица, паразитирующая на стесненном материальном положении окружающих, спекулирующая на их несчастье. Своим откровенным, злобным, корыстным поведением она вызывает у Раскольникова непреодолимое отвращение: «…глубокая, бессмысленная, ничтожная, злая больная старушонка, никому не нужная, и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живет, которая завтра сама же умрет»[114 - Достоевский Ф. М. Преступление и наказание. М., 1957. С. 71.]. Это отвращение, в конечном счете, инициировало мысль об убийстве.

В другом романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» описана глухая вражда, которая царит между отцом семейства Федором Павловичем Карамазовым и его сыновьями: Дмитрием – человеком распущенных страстей, Иваном – пленником распущенного ума, незаконнорожденным Смердяковым – лакеем по должности и духу, и послушником монастыря Алешей, тщетно пытающимся примирить враждебные столкновения. Жертва преступления, Федор Павлович Карамазов, «человек не только дрянной и развратный, но вместе с тем и бестолковый», всей логикой своего отвратительного поведения последовательно создает конфликтную ситуацию, провоцирует свое ближайшее окружение. Это тот случай, когда жертва с неизбежностью доводит свою обреченность до логического завершения. Его родной сын Дмитрий говорит об отце: «…вижу лишь развратного сладострастника и комичного комедианта»[115 - Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы // Собр. соч. В 12 т. М.: Правда, 1982. Т. 2.С. 7.].

В сюжете поэмы М. Ю. Лермонтова (1814–1841) «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», построенном на средневековом материале, описывается убийство из мести. Поводом возникновения указанного мотива послужили противоправные действия опричника Кирибеевича, изнасиловавшего жену купца Калашникова во время ее возвращения с вечерни. «Калашников, убив за бесчестие свое государева опричника Кирибеевича и призванный царем Иваном пред грозные его очи, отвечает ему, что убил он государева слугу Кирибеевича “вольною волею”»[116 - Достоевский Ф. М. Орусскойлитературе. М.: Современник,1987.С.285.]. Калашников говорит царю правду без сожаления, хотя и знает, что его ждет неминуемая смерть за то, что он убил любимца царя: «…вольною волею, а за что, про что – не скажу тебе, скажу только Богу единому»[117 - Лермонтов М. Ю. Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова // Собр. соч. В 2 т. М.: Правда, 1988. Т. 1. С. 526.].

В рассказе русского писателя И. А. Бунина (1870–1953) «Легкое дыхание» с величайшим профессионализмом показано легкомысленное, аморальное поведение потерпевшей 17-летней Оли Мещерской, женщины исключительно красивой и осознающей свою необычайную красоту. Оля Мещерская влюбила в себя Алексея Михайловича Малютина – немолодого 57-летнего, некрасивого казачьего офицера плебейского вида, который застрелил ее на платформе вокзала, среди большой толпы народа. О предкриминальном поведении потерпевшей Мещерской подробно судебному следователю рассказал влюбленный офицер. Он заявил, «что Мещерская завлекла его, была с ним близка, поклялась быть его женой, а на вокзале, в день убийства, провожая его в Новочеркасск, вдруг сказала ему, что она и не думала никогда любить его, что все эти разговоры о браке – одно ее издевательство над ним, и дала ему прочесть ту страничку дневника, где говорилось о Малютине».[118 - Бунин И. А. Легкое дыхание // Рассказы. М.: Советская Россия, 1978. С. 134.]

В другом рассказе «Дело корнета Елагина» И. А. Бунин описывает ход судебного разбирательства по делу об убийстве с согласия потерпевшего. Героиня рассказа – жертва убийства Сосновская – женщина, как и Оля Мещерская, редкой красоты: «…тут было все, что полагается, прекрасное сложение, прекрасный тон тела, маленькая и без единого изъяна нога, детская простодушная прелесть губ, небольшие и правильные черты лица, чудесные волосы.»[119 - Бунин И. А. Дело корнета Елагина // Рассказы. М.: Правда, 1983. С. 377.] Автор в выступлении защитника в судебных прениях показывает сложные любовные отношения, складывавшиеся между преступником и жертвой преступления, а также психологические черты характера последней как личности, эмоционально неустойчивой, имеющей неблагоприятный наследственный фон (отец был мелким чиновником, покончившим жизнь самоубийством), сама потерпевшая, заболевшая туберкулезом, постоянно высказывала суицидальные мысли, из прочитанного выписывала мысли о смерти. Эти мысли из записной книжки потерпевшей цитирует защитник подсудимого Елагина: «Не родиться – первое счастье, второе же – поскорее возвратиться в небытие… Свет скучен, смертельно скучен, а душа моя стремится к чему-то необыкновенному. Если бы не мать, то я сама бы себя убила. Это мое постоянное желание»[120 - Там же. С. 388.].

На месте убийства найдены две записки, написанные потерпевшей Сосновской перед убийством. В одной из них она написала: «Человек этот (имеется в виду Елагин) поступил справедливо, убивая меня…» В другой указано: «Человек этот (все тот же Елагин) требует моей и своей смерти. живой мне не выйти»[121 - Там же. С. 379.]. Тщательно анализируя событие преступления, отношения, сложившиеся между подсудимым и жертвой в предкриминальной обстановке, высвечивая необычные черты характера жертвы, а также показания подсудимого Елагина о том, что он исполнил последнюю волю покойной, И. А. Бунин раскрывает картину убийства с согласия потерпевшей.

В литературе советского периода авторов также интересовала психология преступника с учетом обстоятельств, характеризующих потерпевшего. В известном произведении И. А. Ильфа и Е. П. Петрова «Золотой теленок» показано психологическое отношение преступника к противоправному поведению потерпевшего. Великий Комбинатор (как называет себя герой романа), незаурядный мошенник, избирает «объектом» мошенничества подпольного миллионера Корейко, который «сколотил» состояние преступным путем. Перед организацией хорошо спланированного шантажа подпольного миллионера Великий Комбинатор заявляет, что после реализации им преступных планов «Корейко будет находить утешение только в пошлой пословице: “Бедность не порок”»[122 - Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. Золотой теленок. М.: ММП, 1993. С. 297.].

Таким образом, наряду с уголовным законодательством и судебной практикой, источниками возникновения уголовно-правовой теории о потерпевшем являются политико-правовая мысль и произведения художественной литературы.

2.4. Возникновение и развитие учения о потерпевшем в уголовном праве

В конце XIX в. тема потерпевшего от преступления стала отчетливо звучать не только в художественных произведениях, но и в юридической литературе. Среди первооткрывателей этой темы – А. фон Резон, который 19 марта 1881 г. закончил работу над фундаментальной монографией «О преступлениях, наказуемых только по жалобе потерпевшего по русскому праву», изданной в 1882 г. в г. Санкт-Петербурге. А. фон Резон изучает вопросы уголовно-правового значения потерпевшего от преступления по делам частного обвинения, раскрывает их юридический характер, показывает историю развития анализируемых преступлений, а также исследует аспекты уголовной ответственности и наказания преступлений, совершенных в соучастии на территории иностранного государства, в условиях фактической и юридической ошибки. Как утверждает автор, по общему правилу, «восстановление нарушенного законного порядка не может зависеть от благоусмотрения потерпевших частных лиц, и поэтому преследование противозаконных деяний должно производиться ex officio самой государственной властью, даже помимо или против желания потерпевшего»[123 - Резон А. фон. О преступлениях, наказуемых только по жалобе потерпевшего, по русскому праву. СПб., 1882. С. 3.]. Однако из этого правила государство само делает исключение по делам о преступлениях, которые возбуждаются не иначе как по жалобе потерпевшего [124 - Там же. С. 4.].

Другое научное издание, вышедшее в указанный исторический период, – работа М. В. Духовского «Понятие клеветы как преступление против частных лиц по русскому праву» (1874). В ней автор формулирует определение потерпевшего от клеветы, анализирует понятие «честь потерпевшего», дает разграничение простого и квалифицированных видов клеветы. По мнению автора, во всех случаях любое заведомо ложное обстоятельство, которое позорит честь потерпевшего, является клеветой[125 - Духовской М. В. Понятие клеветы как преступление против частных лиц по русскому праву. Ярославль, 1874. С. 4, 7, 21 и др.].

Из публикаций, в которых достаточно выпукло отражены уголовно-правовые проблемы потерпевшего от преступления, следует отметить и работу Г. А. Блосфельда «О правах утробных и новорожденных, недоношенных младенцев и об умерщвлении и умышленном изгнании плода в особенности», вышедшую в 1885 г. в г. Казани. Она посвящена вопросам охраны прав недоношенных младенцев и умерщвлению младенцев. Г. А. Блосфельд на основе последних достижений медицинских и правовых наук XIX в. убедительно доказывает наличие юридических прав эмбриона[126 - См.: Блосфельд Г. А. О правах утробных и новорожденных, недоношенных младенцев и об умерщвлении и умышленном изгнании плода в особенности. Казань, 1856.].