Тысяча и одна минута. Том 2

Один из пришедших, молодой парень, сын старостин, обежал кругом клети, заглянул под навес, да и покатывается со смеху.

«Ты чему зубоскалишь?» спросил его один мужичек, горемычный муж, которому прилучилось тут же быть «что, чай не веришь, что порча на свете есть? не думаешь, чтобы дьявол-мог с человеком зло сотворить?»

– Нет, дядя Трифоныч, отвечал парень, не переставая хохотать, что мочи есть, нет, теперь я верю, истинно верю, что у многих жен порча водится: вот я сей час видел, как от жены Парамоновой нечистый-то из под застрехи выскочил!

Пока так они перемолвились, отперлась дверь в клети и Парамон и соседи миряне православные увидали: валяется по земле Матрена Поликарповна, растрепенная-раскосмаченная, и стонет и охает, и так ее коробит сердечную, что страшно взглянуть.

Тут бабы-старухи сердобольные, кто с чем явились: кто оттирать, кто нашептывать, кто с уголька водой спрыскивать… говорят: «ведь это еще неведомо что: может порча, а может итак только сглазу оно!»

Насилу-насилу старухи перемогли, лихую «болесть прочь отвели, насилу Матрена успокоилась. Перетащили ее с избу, уложили на лавку, укрыли тепло, оставили одного Парамона с ней и крепко на крепко наказали ему, чтобы прочь не отходил и лишних слов бы жене не говорил, и спать бы погодил; а слушал-бы-исполнял, чего ей теперь после боли захочется. «Сам-де, говорят, виноват, сам за свой грех и в ответе будь!»

Остался один Парамон с женою в избе и думает: беда теперь моя: либо жена опять притаскаёт меня, либо от порчи запросит такого, что и достать мудрено!..

Однако жена ничего на этот раз не просила, а только охала, да переставши охать и захрапела бедняжка, как будто воз сена везет; а грешный Парамон всю ночь просидел глаз не смыкаючи.

IX. Как служивый вылечил от порчи жену Парамонову

Долго, нет ли бился Парамон с женой, заточно неведомо, а только вся деревня, то есть бабы все деревенские, на том и повершили, что Матрена точно порченая, и что порча эта от мужа пришла.

Приходили знахари, наведывались знахарки и сказали в одно слово, что та порча действительная и что с этой порчей тот только и совладает, кто навел ее!.. И Парамон сам ездил по знахарям, и дальные знахари тож говорят. Так было делу долго быть, да вот вышел случай какой:

В ближнем селе стояли солдаты на зимовке, и бывал там базар, торг большой, и ездили на тот торг мужички деревни Парамоновой; случись то же и Парамону туда отправиться.

Приехал он туда с овсом, али с гречею, заподлинно неведомо; поставил свои воз с другими в ряд и сидит подгорюнившись, смотрит, как другие товар продают да дивуется на солдат-честных покупателей, как они хорошо-красно разряжены… вдруг его кто-то сзади стук по плечу…

– Здравствуй, дядя Парамон, добрый человек, по добру ль, по здоровуль живешь?

Оглянулся Парамон, стоит перед ним Яшка солдат, бывший козел его. Парамон и рад и не рад встречи такой, не знает что и сказать служивому.

– Что? спрашивает Яшка, аль не узнал?

«Узнать-то узнал, да дивуюся: как ты попал в нашу сторону?..»

– Да так вот, пришел на своем на двоем, примаршировал своими ногами солдатскими: захотелось посмотреть место давнишнее, где я переж сего кричал по козлиному… ведь ты здесь живешь?

«Да вон там, за леском, вправо наша деревня стоит!»

– Знаю, знаю, не показывай, как не знать!.. Ну, каково с женой живешь, что поделываешь?.. вот у тебя, слава Богу, и греча есть и овсецом запасся небойсь… одолжико мне по мерочке того и другого за прежнюю службу верную!.. Оно признаться мне бы у тебя и совестно теперь просить; ты, помню я, мне последний кушак свой отдал, да не в прок он пошел: я в те поры так истощал, что хотел было с голодухи повеситься; уж на сук было и кушак прицепил да урядник мне с сотню палок закатил и велел в поход идти, что-де некогда затевать недоброго; я было и вылечился, да опять лукавый попутал: стащил я без просу барана в селе, а мужик увидал, я, от этого, опять было козлом и стал, да спасибо урядничьи палки исправили, опять на ноги поставили, видишь какой я стал молодец!.. Так ради этакой речи дай же овсеца да гречи: буде козлом сделаюсь, опять к тебе в батраки пойду!

Парамон слушал, слушал служивого, дивовался такому его житью-бытью, и задумал объявить ему свою кручину и просить его помощи.

«Батюшка-служивый, коли был ты два раза солдатом да два раза козлом, видно спасеный человек! помоги моей беде, выручи! тогда и гречи и овса сколько у меня есть, хоть все бери!»

– А что такое? спросил Яшка, изволь дядя, во всем помогу, хоть смогу не смогу, а уж сделаю; изволь сказать, в чем тебе нужна моя помощь солдатская?

«Да что родимый, вишь какая напасть, пришло хоть пропасть: сделал я по твоему совету с женой своей, помнишь, что ты мне приказывал и узнал, что она действительно порченая!.. с тех пор с нею еще хуже стало делаться: если не каждый день, то через день непременно так порча ее и корчит, а наши бабы деревенские на меня вину кладут: я вишь этому и причина всему.»

– Как же это сталося? и что ты сделал с ней?

Тут Парамон рассказал все, как что случилося. «Может» прибавил он, «может я тем виноват, что невполне твой совет повершил: что сена-то ей боялся принесть, может она бы и вылечилась!»

– Да, сказал Яшка, серьезно все выслушавши, да, этим ты дело много повредил; тебе бы все покончат следовало, как я сказывал; ну да делать нечего, было бы счастье, а дни впереди, поправим авось. Отпусти-ко мне, что я просил у тебя, да и ступай себе домой; я к тебе дня через два приду, погляжу, узнаю и расскажу как жену лечить; только ты смотри, не говори же ей, что я приду!

Парамон кланялся, кланялся Яшке служивому, и просил его прийтить не забыть, и благодарствовал на обещании; дал ему по мерке овса и гречи и поехал домой, в надежде, что авось пройдет горе горькое, авось жена его станет такою, как была, авось служивый порчу выгонит.

В тот самый день, как солдату прийти, день был праздничный; вскочила Матрена рано но утру и давай к мужу приставать…

– Что же ты, гороховое чучело, что же ты мне с базара намедни ничего не привез? чай вот скоро праздник у нас, в чем я выйду в люди? У меня ни новой шубейки, ни платка нет, ни чеботов… В чем я пойду?.. Ты, думаешь, тем и отделался, что принес мне коты негодные, ты думаешь мне наперекор идти, чтобы я уже в люди и не казалася!. Да еще выдумал небывальщину: из быка вишь у него козел сделался, а козел прежде вишь солдатом был… Экую нагородил!.. Дурак, дурак, а нашелся как выдумать!.. такое зло, что вот и до сих пор не справлюся, и голова точно не своя, и сердце сосет, и под живот вот так и подкатывается… а тебе, чаю и нуждушки нет?.. что молчишь, уставился; как сычь глазами хлопаешь?.. Отвечай, долго ли будет так?

«Да что отвечать, сказал Парамон, когда ты моим речам веры неймешь?.. Разве я тебя коли обманывал?..»

– Лукавый тебя знает, может кто-нибудь научил тебя, а ты сдуру и рад тому: дай дескать я жену обдурю, наговорю ей небывальщины! ты думал – я дура какая, так вот сей час и поверю всему!..

«А коли не веришь, вот на деле увидишь сама: я намедни видел козла нашего, он хотел сюда сам придти – вот у него и спроси, правда ли, что я говорил!»

– Это что еще за выдумка, какого козла увижу я?

«Да нашего-то, что теперь служивым стал; он хотел прийти полечить тебя, избавить от боли, порчу отвесть; он вишь это дело хорошо ведает…»

– Ах ты негодяй, это что за затеи еще, ты видно подговорил какого-нибудь плута-разбойника, да и хочешь меня провести… так нет же, постой, я и с ним и с тобой разделаюсь: пусть-ко он придет, я вам обоим глаза повыцарапаю!.

Парамон страх-как перепугался.

«Матушка-жена, не губи меня! ты еще этого солдата не ведаешь, не тронь его: если он сам два раза козлом оборачивался, то и нас пожалуй оборотит во что ни попало, не трогай его, не серди Матрена Поликарповна!»

А Матрена Поликарпова не туда глядит, ругается…

– Да как ты смел без моего спроса звать его?.. Да кто тебе вложил это в голову?.

Тут вошла в избу кума Степанида-сплетница, старушонка вековая; вошла пронюхать, что у Парамона в избе делается… прежде у дверей послушала, слышит шум, да сглуху не поймет ничего и вошла в избу.

Увидела ее Матрена и ну опять охать-стонать… ох, батюшки, тошно! голубчики, тошно, ох, сердце сосет!.. Чебурах на лавку и давай корчиться.

«Ну, так и есть, сказала Степанида кума; я этого и чаяла… опять сердечная мучается?.. А все мужья небойсь?.. и мой, покойник, не тем будь помянут, такой же был, и ты батюшка… Эх, Парамон Парофнычь, не стыдно ль тебе мучить так жену бедную.

Парамон повеся руки стоит над женой, а кума Степанида щебечет языком, что сорока, уговаривает его, как с женою жить… А тут, не много погодя, как день то был праздничный, то, от нечего делать, и много в Парамонову избу народу набуркалось.

Матрена лежит не выздоравливает, а бабы стоят над ней да приговаривают: «экая порча злая! экая порча наслана эхидная!.. не отстает от бедной, мучает!.. Вдруг… шасть в избу Яшка солдат…

– Добрый день, православные! что, кто тут порченой?..

Расступились люди добрые, увидавши бравого служивого, хвата-солдата усатого.

– Здорово дядя Парамон! сказал Яшка, обращаясь к хозяину, что, брат, никак опять с твоей женой порча шалит?

«Да, что станешь делать, родимый» отвечал Парамон, обрадовавшись несказанно, что солдат пришел, что соседи при нем не станут гонять за жену, «да вот опять приняла.»

– Ты жену свою не огорчил ли чем, не потревожил ли? спросил Яшка окинув глазами всех бывших тут и посматривая пристально в лицо порченой, может ты в чем-нибудь строго поступил с ней?