Черный амулет. Историко-романтическое повествование

Черный амулет. Историко-романтическое повествование
Яков Петрович Мулкиджанян

Историко-романтическое повествование «Черный амулет» археолога и журналиста Я. Мулкиджаняна рассказывает о древней истории Дона, когда в степях в I в. н.э. кочевали вольнолюбивые и воинственные племена сарматов. Книга написана в авантюрном ключе, на основе археологических и письменных источников, и рассчитана на всех, кто интересуется древней историей страны.

Черный амулет

Историко-романтическое повествование

Яков Петрович Мулкиджанян

© Яков Петрович Мулкиджанян, 2023

ISBN 978-5-0060-0776-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Яков Мулкиджанян                 ЧЕРНЫЙ АМУЛЕТ        Историко-романтическое повествование

«… враг-варвар на быстром коне.

Враг, сила которого в коне и далеко летящей стреле,

разоряет на широком пространстве соседнюю землю.

Среди них нет ни одного, кто не носил бы колчана, лука

и стрел, смертоносных из-за змеиного яда.

Дикий голос, страшное лицо – настоящий образ Марса;

ни волосы, ни борода не подстрижены ничьей рукой;

его правая рука готова немедля наносить раны крепким ножом,

который имеется у всякого варвара на бедре.

Их воодушевляют луки, полные колчаны, кони,

способные к сколь угодно долгим скачкам,

а также то, что они обучены долго переносить жажду и голод,

и что враг, преследуя их, не найдет и никакой воды…»

Овидий

И всего лишь на миг сжали осклизлую глину пальцы. Надменный и темный, как эта грозовая ночь, явился бог смерти и сел возле упавшего с кручи. Так и были они вдвоем – распростертый, забрызганный грязью человек и хозяин его – незримый и властный, дожидающийся рассвета.

Шлем откатился в сторону, лег на бок, принимая в себя струи воды; вымокший плащ прикрыл человека так, будто вылезал тот из какого-то темного мешка, но так и не успел – так и замер с открытыми удивленными глазами, с губами, скривившимися в крике, с руками, вжавшимися в грязь. Притянула и не отпустила земля. И лишь меч, словно наперекор этой силе, вонзился концом ножен в глинистое месиво, вырвалась вверх рукоять, натянув тонкую кожу поясного ремня… И неудержимые капли туго секли треугольник черного плоского камня вверху ножен, обращенного к небу знаками трех миров…

А на вершине кручи, пугаемый гулким грохотом с небес, бесился одинокий конь. Знал дорогу вниз, туда, к хозяину, но не мог преодолеть этой странной, вспыхивающей бело-синим темноты. Всхрапывал, кричал, мотая мордой. То ли звал, то ли просил о помощи, всм телом своим ощущая глубину провала, поглотившего человека. Срывался в бег и, промчавшись немного, замирал перед темнотой, бессильно подставляя мощное молодое тело дождю.

А много выше, сминая мрачные тучи, разбрасывая ослепительные стрелы свои, носился Ветер, неистовый, неугомонный повелитель бурь, войн небесных и земных. Забирался в немыслимую высоту и, набравшись силы, падал вниз, касаясь тела недалекой медленной реки. Облетел, обнял притихшее в грозовой ночи становище, свистя меж войлочными жилищами людей. И, будто играя, тронул струны забытого среди остатков пира фандыра*. И родился звук…

__________________

* Объяснение слов под этим знаком – в Словаре, в конце книги

Часть Первая ПОТОМКИ ОРСОДАКА

Глава I

Песня Тантапара

Тьма и свет – извечные враги. Люди, почитающие Солнце величайшим из божеств, побаиваются темноты. Таятся в ней невидимые силы, только и ждут мига – навредить человеку, сразить его смертельным страхом или болезнью. И надежда тогда на могучий амулет, что отведет беду. А еще – на предков и героев племени. Это они, ушедшие в небесные кочевья, помня об оставшихся внизу, всякий раз зажигают в небе костры. Пусть свет их поможет живущим в земном мире не пугаться дайвов* и не чувствовать тоскливого одиночества в ночи. Верят в это все сарматы* – хозяева степей от Гирканских вод* до берегов Темно-Синего Моря*. И арсии[1 - Арсии – похожее сарматское племенное название (арсиеты) зафиксировано в античных источниках с предполагаемой локализацией в районах Нижнего Дона в описываемый период. Автор пользуется им как наименованием близким этнониму «аорсы» (см. словарь)], что кочуют у низовьев Дану-реки*, верят в неослабную заботу предков.

Под черным небом, усыпанным многочисленными огоньками, сидит у старой коновязи Мидасп из рода Орсодака. Здесь, на окраине становища, уединился он, убежав от матери, будто не расслышав ее крика. Зачем окликать того, кому уже двенадцать весен и скоро наступит пора пройти испытания и стать воином, мужчиной? Конечно, мать боится за сына – вдруг во тьме схватят дайвы своими костлявыми руками или напугают видениями. Но чего бояться?! На груди мальчика – клык самой свирепой на его памяти собаки. Такой амулет отвратит любую напасть. И в сердце Мидаспа нет страха. Так хочется подобраться незамеченным к вон той светящейся точке впереди. Это костер горит на речном берегу. И собрались сейчас у огня храбрейшие воины племени на свой тайный ночной совет. Там и сородичи Мидаспа, и те, кто прибыли по зову вождя рода Патака. Там будут звучать славнейшие имена, рассказы, способные воспламенить кровь у любого мальчишки.

Вот только… Ни мальчик, ни женщина не должны появляться там. Так велит обычай, строго охраняющий силу мужчин. И пусть Мидасп – племянник Патака, даже это не откроет ему пути туда, куда закрыл закон предков.

А там, у костра, вдруг ухнул, отозвался недолгим эхом в ночи звук барабана. Это торопят всех, кто не спешит. Мидасп поднялся, потянулся крепким телом. Пойти? Подкрасться, затаиться, узнать, зачем собрались мужчины и почему так строг обычай?

Человек неслышно проходил мимо, споткнулся в темноте и испугал мальчика. Вздрогнул, ухватился за длинный нож Мидасп.

– Кто ты? Человек или дайв? – громко спросил неизвестного.

– Так трудно бывает отличить одного от другого, – ответил тот, приближаясь, и Мидасп с облегчением опустил руки. Это же старый Атавак – хранитель мудрости, старейшина рода. Совсем близко его кибитка.

– Что, испугался? – усмехнулся Атавак. – А как же испытание тьмой? Зачем сидишь здесь? Земля, что ли, мягче на этом бугре?

В голосе старика столько мягкого лукавства, что нельзя не признаться ему.

– Я думаю, как подойти к воинам вон у того костра. Ведь я уже почти взрослый, мудрый Атавак. Что из того, если буду у огня? Это глупый обычай…

– Ну, ну… перебил старик, – давай-ка сядем, сын Фрасаука. У арсиев не было и нет глупых обычаев. Глуп же тот, кто пренебрегает ими. Тех – настанет день – наказывают боги, не дают помощи. Так не будь же тороплив в словах и мыслях.

Мидасп потупился, а старик сорвал травинку, задумчиво растер меж пальцами.

– Вот что скажу тебе, мальчик: не все одинаково чтут наши обычаи. Смотри, как молодые и сильные стали относиться к долгоживущим. Насмешки юнцов ранят посильнее стрел. Есть такие, что норовят бросить старику в котел обглоданную кость! Глупцы! Им словно неведомо, что мы были не слабее их когда-то, что от нас бежали враги, что в наших кибитках немало скальпов[2 - Снятие скальпов с поверженных врагов было одним из военных обрядов скифов и сарматов, признаком и свидетельством воинской доблести, об этом говорят античные авторы.], добытых в бою, и мы тоже пивали из чаш героев. Не зря предки наши чтили мудрость стариков и даже пили их кровь[3 - Речь идет о пережитках ритуального каннибализма у некоторых древнеиранских народов, описанных античными авторами. По верованиям древних, мудрость и сила съеденных (как правило, это были старики) переходила к съевшим их соплеменникам.], чтобы стать такими же многоопытными и всезнающими. Боги оставляют нас жить в этом мире дольше других, так слушайте же наши слова!

В темноте не было видно лица Атавака, но Мидаспу оно хорошо знакомо. Многотрудная жизнь оставила на этом лице нестираемые следы. Кожа обветрилась, задубела, глубокие морщины покрыли ее. А над левой бровью у Атавака большой рубец от удара копьем. Ни у кого из воинов Мидасп не видел подобного шрама.

– Скажи, Атавак, а ты был в дальних походах? Ты видел мир?

– А ты думаешь, я всю жизнь ходил, сгорбившись? – старик приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Мидаспа. – Мне было почти столько же весен, сколько и тебе, когда я убил первого врага! Я видел города Боспора*, стены будинских* укреплений, я бился с сираками*, сколотами* и гетами*. Дандарии* брали меня в плен, но я бежал, прихватив с собой вражеский скальп. Я много видел, Мидасп. Но это лишь часть огромного мира. Ему же нет пределов. За степями начинаются леса, за ними, говорят, встают горы. И кто знает – что дальше. Только Светлый Йима* да Михр Быстроконный* – наши великие боги – объезжают мир за долгие дни. Человек не может знать и видеть всего. Но знать, кто ты, откуда, зачем, помнить о предках своих и соплеменниках обязан. Они хотят изведать больше других. А мне хватает того, что знаю и помню. Только… это мало кому теперь интересно.

В голосе Атавака послышалась горечь.

– Мне нужно, – сказал Мидасп, – ты называешь столько непонятных имен. Расскажи мне все, что знаешь! Кто мы – арсии, откуда пришли, откуда пришли, кто живет рядом с нами и далеко? Расскажи, Атавак!