Я обязательно дождусь

И еще раз:

Нам этих слез не жаль…

ждет февраль…

И кто-то спросит ну как дела?

Нормально все.

Как правило…

Единственная в кафе, слушаю мелодию, а душа плачет. В закрытых глазах страх и за окном уже поздняя темная ночь. Одна и та же песня много раз подряд. Не думаю ни о чем. Стараюсь не думать. О нём. Только мысленно прогоняю раз за разом текст песни, слова, слова и слова. Час ночи. Два часа. Три часа. И снова звук качелей и скрипка. Мой кофе давно остыл. А на моем столике стоял стакан воды, я не заметила как его принесли. Снимаю туфли и с ногами забираюсь в кресло, как в детстве. Прохладный чистый глоток. Заплаканное лицо прячу в ладошки. Убаюкивающие качели и монотонный деревянный стук. Уснула.

Утро. Первое утро без него. Пять часов. Умылась в дамской комнате, вместо зубной щетки мятная жвачка. Расплатилась по счету, оделась и вышла. Темно, тихо и холодно. В такое время я еще ни разу не видела центр города. Легкий мороз рассыпал блестки по дороге. Машины не нарушали предрассветное затишье. И пусто. За время от кафе до остановки я не встретила ни одного прохожего. Одна только кошка, украдкой ступающая по пустой обочине. Провести в кафе всю ночь, чтобы потом в начале шестого утра ощутить себя частью этой маленькой вселенной, длиною в пятнадцать минут. Приехала домой очень рано. А на вопрос мамы, которая еще не ушла на работу, ответила, что ему нужно было уходить, поэтому я решила прийти домой. Все разошлись, и я осталась одна. «Нет, я не буду спать. Мне нельзя. Нельзя. Нельзя. Нельзя. Я не могу расклеиться. Я не могу лежать и плакать в подушку. Надо просто перетерпеть два дня. Вчера. Сегодня. А завтра… Он позвонит. Он скучает. Он сам мне говорил, что больше двух дней не выдержит. Мы снова помиримся. Завтра. А пока надо занять себя чем-нибудь. Чтобы не думать об этом и не ждать, Боже, как долго тянется этот день!» – задавала сама себе настрой. Отвлечься. С этих семи часов утра и до того, как все вернутся, шести часов вечера. Если хочешь справиться с ненужным потоком мыслей, следует загрузить себя работой. И за эти одиннадцать часов я вычистила весь дом. Комната за комнатой: спальни, кухня, зал, коридор, ванная. Чтобы ни одной свободной минуты. Пыль ото всюду, гора посуды, перемыла полы, выстирала одежду, пропылесосила ковры, натёрла всё до блеска. Наготовила еды домашним и накормила котов с собакой. Без перерыва на отдых. Без перерыва на размышления. Без перерыва на слезы. Вечером все мои вернулись. А я оделась и сказала, что уже ухожу. Снова наврала, будто он уже позвонил и ждет меня на улице. А сама вышла и набрала номер старшей сестры:

– Привет, можно я к тебе, с ночевой…

Она не станет ничего расспрашивать. И мне не нужно будет объяснять ей то, чего я сама не знаю. Пришла. Заплаканная. Сестра сказала, что уже набирает ванну. Это лучшее лекарство от душевной тоски. Это погружение в спокойствие. Я долго лежала в горячей воде. Ощущение умиротворения и забвения. Мягкий запах пены, пряная соль и шум перебегающей струи. Наконец тепло. Не от того, что тело было замерзшим, а от того, что внутри что-то растопилось и улеглось, хотя бы на эти два часа. Люблю воду. Прозрачная, свежая, светлая. Она смывает всю грязь, очищает от плохого и уносит весь сор с собой по течению. Шлифует раны, как волны точат камни до гладкости. Море, океан, водоемы, дождь, снег, лед, туман, роса. Моя стихия. Ванна правда помогла. Я не долго, но крепко спала в детской комнате, в кровати маленькой племянницы. Вторая ночь без него.

Утром по пути я отвела младшую в детский садик и снова дом. Мой, но теперь ставший каким-то чужим. За год совместной жизни с ним я так привыкла к его дому. К его кухне, где каждое утро делала ему любимые гренки с ветчиной и сыром; к его ванной, где мы вместе купались и брызгались пеной; к нашей комнате, где мы вдвоем проводили так много времени; к любимому окну, сквозь которое я часто рисовала в уме дорожку к моей родительской семье; к нашей просторной спальне с большой кроватью, где ели чуть подтаявшее мороженное, где я делала ему массаж, где лежали, укутанные одеялом и вместе болели простудой и где занимались любовью. Мой дом был там. С ним. Думала об этом, как о воспоминаниях. Как будто это все было, в прошедшем времени. И тут же прогоняла эти мысли: «Это не воспоминания, это моё настоящее, так было и так будет дальше. Через время, снова после негласного перерыва». Но от этих пусть даже не воспоминаний, а просто мыслей сердце щемило. Страх. Я боялась. Понимая, что с ним уйдет вся моя жизнь. Смыслом последних нескольких лет был он. И всё, что я делала, был тоже он. А теперь если не станет его, не станет и меня. Опять этот поток ненужных мыслей, самоанализ, раскопки сознательного и бессознательного и прочая головная боль. Бред. Это с ума сводит. Думать и думать о нём, о нас. Искать причины в себе. Выворачиваться наизнанку, чтобы всё понять. Это разрушает изнутри. Как же это невыносимо. Как будто в моем мозге злокачественная опухоль, которая отравляет все мои мысли. «Хватит думать об этом», – приказ своему внутреннему Я. «Будь что будет. Надоело! Хватит выть. Сопли, слюни.» – ненавидела себя. «Я какая-то отстойная. На кого я стала похожа?» – меня от самой себя тошнило. «Я ноль. Мне двадцать один год, а у меня нет ничего. Я никому не приношу хорошего. От меня никакой пользы. Я вредитель. Я ужасный человек. Вокруг меня бесплодная сухая пустыня. Всё, к чему я прикасаюсь, рассыпается прахом. Я живу чужой жизнью. Я пустая. Я никто. Со мной одни только проблемы. Кто меня будет любить, за что, если я такая плохая? Я недостойная. Чтобы получать хорошее, нужно сначала это отдать, а я не несу пользы. Что я за человек такой? Кто я? Зачем я вообще существую? Зачем я была рождена? Лучше бы вместо меня жила другая девочка. Это не моё место в жизни. У меня не выходит ничего, за что бы я ни бралась. Я здесь чужая. Я неправильная. Наверно я не должна была рождаться. Наверно произошла ошибка. Наверно я ошибка. Сейчас стою, разговариваю сама с собой. Я больна. У меня раздвоение личности. Я психичка. А лучше бы вместо того, чтобы вот так стоять и подводить черту всего своего существования, чем-то нужным занялась. Сегодня день рождения моего брата. У меня дел по горло. Нет времени искать смысл жизни. А я тут распустила сопли. Эгоистка. Хватит думать о себе».

Правда, хватит. И мучить себя тоже хватит. Надо еще торт испечь, а с такими мыслями он точно получится невкусным. И снова, как спасенье, на весь день я была погружена в приготовления ко дню рождения. В это время поймала себя на вопросе: когда я в последний раз ела? Со мной так происходит всегда в момент стресса. Еще за несколько дней до нашего с ним разговора у меня внутри поселилась дикая тревога. Я это так явно ощущала, но не могла понять, откуда эти чувства и что это вообще такое. Мы с ним ссорились, но это было как обычно, мелкие разногласия, о которых мы забывали спустя час. Но теперь это была именно крадущаяся и расползающаяся по телу тревога. Ощущение чего-то плохого в скором времени. Пугающее изнутри. Кошки во сне. Предчувствие слез. Объяснить же это и подтвердить фактами я никак не могла. Я не спала по ночам, вместе с ним мы ложились и затем часа по два-три я глаз не могла сомкнуть, раздумывая над тем, что со мной происходит. Приблизительно в тот момент я и перестала есть. Утром вместе с ним выпивала кофе с молоком, днем съедала яблоко и вечером, когда садился есть он, пила чай с лимоном и печенькой. Это была вся моя еда. А после разговора я совсем ничего не ела. Дома было некогда, всё без перерыва, чтобы не думать, не вспоминать, не рассуждать и не плакать, в кафе осталась чашка нетронутого кофе и у сестры стакан минеральной воды. Я понимала, что с моим весом в сорок девять килограмм мне нельзя не есть, но ничего не могла поделать. И я не ощущала голода. Единственным чувством, который пронизывал всё моё тело, был страх; страх, что я могу потерять того, которого люблю больше всего на свете.

К вечеру всё было готово и скоро должны были подойти гости. Я же не собиралась оставаться. Я бы этого не вынесла. Кто-нибудь бы обязательно спросил, а где же Алекс и как у нас с ним дела. И я бы сорвалась. Поэтому перед приходом гостей я быстро сходила в душ и оделась. Вот теперь мне нужно было всё рассказать маме и брату. Говорить об этом я не могла. У меня лились слезы даже если я прокручивала эти фразы в голове. Тогда я закрылась в комнате и всё написала на бумаге.

Макс, поздравляю тебя с Днем Рождения. Извини, но я не смогу остаться на праздник. Мне нужно побыть одной. Мы с ним поссорились. Два дня назад. Я не была у него ни вчера, ни позавчера. Сейчас мне тоже лучше куда-нибудь уйти. В кафе. Не могу здесь быть. Не могу видеть всех. Не могу разговаривать. Когда прочитаешь, отдай лист маме. А гостям скажите, что у меня дела. Еще раз поздравляю тебя с Днем Рождения. Всего тебе самого хорошего, счастья, удачи, здоровья. Я тебя очень люблю. И тебя, мамочка, я тоже очень сильно люблю. Не волнуйтесь.

Писала и рыдала. Вихрь мыслей в голове, ничего не вяжется, не знала что им сказать и как. Вместо «расстались», «поссорились». Ручкой с красными чернилами. Дрожащая ладонь, нечитабельный почерк. Весь текст в соленых каплях. Каждое слово – лезвием по сердцу. Наспех собрала все мысли, объяснила как могла. Вытерла мокрые следы с лица, позвала брата в комнату и отдала промокшую записку. Он увидел, что я заплаканная. Прочитал и сразу позвал маму. Мама вошла и тоже сразу увидела, что я плачу. Прочитала. Заволновалась. Спрашивала что, как и почему; одна, всю ночь, какое еще кафе. Отговаривали меня, просили остаться дома, очень переживали, видя, в каком я состоянии. А я на все их вопросы стояла, закрыв заплаканное лицо руками, и только мотала головой. Потом они меня обняли и сказали, что всё будет хорошо. Только попросили писать им сообщения, каждые два часа, что со мной всё в порядке. Я кивнула. Пора было уходить, еще пять минут и я рисковала столкнуться в дверях с пришедшими гостями. Пообещала, что буду писать и вернусь утром. Оделась и вышла.

Было морозно. Вместо «расстались», «поссорились». Нет, я не верила, что мы расстались. Мы слишком сильно любили друг друга, чтобы вот так всё оборвалось. Я эти бесконечно долгих два дня ждала, когда он позвонит. Верила, искренне надеялась. Должно быть он вспоминает обо мне, думает и скучает. И так же, как и я хочет вернуть всё назад, забыть этот разговор и снова любовь. Мне безумно захотелось его увидеть. Я наверно даже улыбалась. Стало приятно и спокойно. Я шла по тому маршруту, как идти от моего дома к нему. Это вышло само собой. И мне по-настоящему верилось, что сейчас он, как всегда, выйдет меня встречать, поцелует в холодные губы и мы вместе пойдем домой. Мне сумасшедше сильно хотелось так думать, вбить эти мысли себе в голову, чтобы они стали реальными. Подходила ближе и ближе. У дома горели фонари, значит его еще нет и он скоро приедет. Я остановилась. Стояла и разглядывала ворота, стены забора, гараж, темные окна. Будто не видела этого не два дня, а два года. Мысленно услышать его приближающиеся шаги во дворе, а потом мысленно увидеть, как опускается ручка ворот. И выходит он, улыбается и целует, только тоже мысленно. Я убеждала, твердила себе, что всё будет хорошо, а внутри опять растекался по венам страх. Как мороз сковал лужи, так и он студил мою кровь. Снова нарастающая дикая тревога. Руки похолодели. Озноб. Частая дрожь. Слышала, как колотилось мое собственное сердце. Сдавило виски. Перед глазами туман. Внутри что-то сжималось в маленький комочек. И будто слышала чей-то голос за спиной: «Ты от этого не умрешь. Ты справишься. Ты всё выдержишь. Ты должна пройти через это». Тело предупреждало меня, что нужно быть готовой ко всему. Нет, не ко всему. К плохому. Мозг говорил, что скорее всего это конец. Каждая клетка билась в истерике. «Нет, – кричала я беззвучно – не будет этого. Не будет. Он меня любит. Он сейчас приедет и всё у нас будет хорошо. Мы и раньше так ссорились, но потом обязательно мирились. И в этот раз. Он меня любит. Он обо мне думал, он скучал». А голос сзади вторил: «Ты должна быть сильной». И я снова молча кричала: «Нет! Всё у нас будет хорошо!» Странный диалог. Проезжающая мимо машина, и мой пульс учащался в тысячу раз. А к горлу подкатывал ком, если я видела фары, сворачивающие в мою сторону. Стояла и умоляла Бога, чтобы он вернул всё назад. Чтобы это всё оказалось страшным сном. Чтобы это прошло и больше не возвращалось к нам. Отдать всё что угодно взамен, только быть с ним рядом. В жизни ничего больше не надо. Отпустить все свои мечты ради исполнения одного единственного желания. На всю жизнь отказаться от мороженного и шоколада. Навсегда быть запертой в его комнате, не нужны ни друзья, ни вечеринки, ни клубы, не ходить никуда, только бы с ним рядом, по утрам делать ему завтрак, а по вечерам засыпать, обнявшись. Клялась, что буду хорошей девочкой. Что перестану доставать его по мелочам. Это стало мне уроком. Я уже сделала выводы. Если что-то было не так, я это исправлю, улучшу свой характер, подстроюсь под него. Буду всегда слушаться. Мне ничего не надо, только он рядом. «Пожалуйста, ты же всё можешь. Преврати это в сон. Сломай все часы на свете, убей время, верни нас на сорок восемь моментов назад. Я ничего больше у тебя не буду просить. Никогда. Только он. Я не смогу без него. Я умру», – умоляла я.

Злобная: «Кто ты такой вообще, чтобы решать за меня мою судьбу!? Кто дал тебе право отнимать у меня самое дорогое? Ты не посмеешь этого сделать! Я так сказала! Ты не можешь отнять у меня его. Это не справедливо сначала дарить любовь, а потом так предательски забирать обратно. Так не делается! Не отдам! Он мой! Слышишь меня, он мой, я люблю его и он меня любит. Ты не имеешь права распоряжаться нашими чувствами. Оставь нас в покоя! Отстань от нашей любви! Отвали! Ты понял, отвали от меня и от него! Я тебя ненавижу! Ненавижу!» – кричала я в небо.

Безнадежная: «Отними у меня всё, что угодно, только не трогай его. Забери мою жизнь. Пусть я проживу только до тридцати лет, а потом делай со мной всё, что захочешь. Только подари мне еще девять лет жизни с ним. Девять лет. Пять лет. Год. Один только год вместе с ним. Пусть скоро я умру, только не сейчас. Не убивай меня, не отнимай его. Я же не многого прошу. Ничего больше. Пожалуйста. Умоляю тебя. Не делай этого. Забирай все, дай только год. Всё, о чем я мечтала – меняю на него. Не кради у меня самое дорогое на свете. Не забирай его. Я умру без.. Прошу тебя, пожалуйста…» – шептала я, сидя на замерзшей земле. Вновь и вновь повторяя только одно: «Не забирай у меня его». Сколько я пробыла у дома, десять минут или два с половиной часа – какая разница.

И тут я увидела свет знакомых фар. Это точно был он. Издалека, но я не могла перепутать. Чем ближе он оказывался, тем сильнее меня бросало в жар. Подъехал к гаражу и остановился. Вышел из машины и подошел ближе ко мне. Интересно, о чём он подумал, когда меня увидел? Боже, он снова рядом, на расстоянии вытянутой руки. Это чувство ни с чем не сравнимо. Я была так рада. Хотелось подбежать и броситься ему на шею. Обнять крепко-крепко и больше не отпускать. Это как гора конфет для маленького ребенка, который два года не ел сладкого. Я улыбалась, почти смеялась от счастья. Он тоже улыбался. Но стояли мы молча. Я не знала что говорить. Когда он оказался рядом со мной, я вмиг забыла всё плохое, о чем думала две минуты назад. Вот он, смотрит и улыбается, значит всё хорошо. Но я все равно боялась сделать даже шаг. Шаг ближе и спугну, как стаю птиц.

Тогда сказала:

– Мне очень хочется подойти, но страшно.

Он подошел сам и обнял меня. Я бы простояла здесь перед его домом и всю ночь ради этого момента. Снова почувствовать себя в его руках. Снова уткнуться ему в грудь. Он такой высокий, а я такая маленькая, достаю ему только до плеч. Я мечтала об этом долгие два дня, которые мне показались двумя вечностями. И думалось, вот оно, моё счастье, наша любовь, всё у нас хорошо. Он снова меня обнимает.

Я спросила:

– Ты обо мне думал?

– Конечно, – ответил он.

«Конечно, он меня любит», – повторило моё сознание.

Было холодно. Мы сели в машину, недалеко отъехали и остановились. Поговорить во второй раз. О чем? Что именно говорили? Не знаю. Не помню. Не хочу вспоминать.

Нет, не будет у нас всё хорошо. И скоро я умру.

«Я всё ещё люблю тебя, но я хочу быть свободным».

Внутри всё оборвалось. И эхом в пустой груди сто тысяч раз «я всё ещё люблю тебя, но я хочу быть свободным». Тяжелая подача. Брошенные слова. Калечат под ребрами от стенки до стенки. И мёртвая тишина. Секунды растягиваются до часов.

– Пожалуйста, исполни мое последнее желание, – пошевелила я пересохшими губами.

Прощальная ночь вдвоем. Так лучше, так легче. Закрыть нежно и попытаться отпустить. Хотя бы попытаться. Он завёл машину и мы поехали. Такое двойное чувство, знакомое возвращение, тот самый путь, по которому мы всегда приезжали домой, он загоняет машину в гараж, а я стою рядом, мерзну и жду его; обыденно счастливо, как каждый день, как было всегда, но так недодумано грустно. Вот именно, не думать! Не нужно о грустном. Наслаждаться этим мгновением, ловить каждую секунду и бережливо отправлять в маленький сундучок под замок. Забыть завтра. Есть только сейчас. Он рядом. Он со мной. Жить эти минуты.

Сначала мы пошли на кухню, ели гранаты. Он чистил и отламывал мне кусочки. Сам забрызгался алым соком. Потом потушили свет и поднялись в нашу комнату. Нашу, до следующего утра, комнату. Я очень замёрзла и он дал мне свою тёплую шерстяную кофту. Люблю носить его одежду. Ощущение растворения друг в друге. Пока он заканчивал свои дела, я грелась рядом, закутанная в его свитер и одеяло. Выключил компьютер и мы легли. Разговаривали; так, просто, болтали, обо всём и ни о чём. На отстранённые темы. Снова прижаться к нему, обменяться теплом. Похожие чувства, как в наш первый раз, когда мы сделали друг друга взрослыми. Снял с меня одежду и мы спустились вниз в зеркальный коридор и занялись любовью. Крайние точки, которые не забудутся. И вот мы снова наверху, лежим в постели в нашей комнате. Нашей, до следующего утра, комнате. «Хоть бы эта ночь никогда не закончилась! Пусть она станет длиною в мою жизнь. Не хочу проснуться завтра. Навсегда остаться здесь. Душою каждый день ждать его прихода и встречать поцелуем ветра. Не хочу больше видеть рассвет. Потушить солнце. Пусть эта ночь продолжается до последнего удара моего сердца». Звёздное небо, в окно светила луна, отбрасывая тени в комнате и в этих сумерках были различимы черты его лица. Я смотрела на него, пытаясь запомнить каждый штрих, сфотографировать в уме: светлые слегка отрощенные волосы, мягкие губы, закрытые глаза с пышными ресницами, четко очерченные линии скул. Запечатлеть снимок на память, какой он в эту прощальную ночь. Провела ладонью по его щеке, по пряди волос. Легла на бок, облокотившись головой ему на плечо и гладила его тело, медленные текучие движенья, прочувствовать подушечками пальцев каждый его изгиб, дотронуться до каждой его клетки. Роняя хрупкие поцелуи на его шею. Он тоже не спал, лежал и обнимал меня. Прижимал близко к себе, так, как обычно, так, как всегда, так, как было раньше. Запомнить его таким, пока он всё ещё со мной. Впитать его запах, украсть его тепло, оставить на себе его след. Взять в эту ночь как можно больше, за все те годы, о которых я мечтала, наполнить сундук до верха, чтобы потом еле унести, но чтобы этой памяти о нём хватило на всю жизнь. «Только бы не проснуться завтра с рассветом». И тогда я понимала окончательно, ясно, осознанно, что с наступающим утром моей жизни придёт конец. Он уходит. Я его теряю. Потеряла. И больше ничего нельзя поделать. Наша история любви обрывается. Не склеить. Не починить. Не собрать заново. Ничего нельзя исправить. Я упустила самое дорогое в своей жизни. Весь мой смысл. Я отдала ему себя, а его с завтрашним утром не станет. Я потеряла себя. Конец. Лежала у него на груди и эти мысли текли из глаз. «Только бы больше не увидеть рассвет. Только бы остаться здесь навсегда»… Самая безысходная ночь в моей жизни…

Надеялась больше никогда не встретить утро. Но всё же это было утро. Утро, о котором я мечтала, чтобы оно никогда не наступило. Мы проснулись до звонка будильника. Не помню, всё как в тумане. Помню только, как уже сидели внизу на кухне. Я попросила, чтобы в этот раз он мне приготовил кофе. На самом деле ничего не хотелось, ни есть, ни пить. Просто, чтобы как раньше посидеть с ним, каждодневно счастливое утро и наше любимое кофе и печенье. Я вообще плохо помню то утро. Уже сидели в машине, он отвозит меня домой. Потом уже стояли возле меня. Объятия. На прощание. Щека к щеке, ладонь в ладони. Залитые слезами ресницы. Расставание. Мой дом. Сброшенная на пол одежда. Кровать. Закрытые глаза. Медленная смерть.

Сутки. Я лежала двадцать четыре часа. В постели весь день и всю ночь. Молчала. Мама и брат волновались, что-то спрашивали, но я не разговаривала. Вторые. Только сон. Спать. Не открывать больше глаза. Не зачем. Уснуть. Проснуться, но снова уснуть. Это спасенье. Спать до конца жизни. Скорее бы только она закончилась.

Вся моя семья была напугана. Я уже пролежала в кровати, не вставая и толком не просыпаясь, двое суток, сорок восемь часов. Утром следующего дня вызвали скорую. Я ничего этого почти не помню. Меня отвели в машину и увезли в больницу. Нервное истощение. Помню только окно. Светло. Моя палата, две кровати, но я была одна. Везде белое. И лил дождь. Я сидела на кровати, подобрав ноги под себя и наблюдала, как по окну течет вода…

В пасмурный серый день чувствовать капли дождя,

на небо глаза поднять, небо плачет за меня.

Капли по волосам стекают, падая вниз,

и по лужам у дорог босиком по ним пройтись.

Это теплый-теплый дождь,

он на руки твои похож;

Я думаю только о тебе,

ты сердце согрел мне.

В комнату заходили люди; я же сидела без движения. В ушах барабанящий по стеклу ливень, а перед глазами алмазы, сползающие вниз и оставляющие за собой мокрую дорожку. Засыпала, просыпалась, а небо продолжало ронять слезы. Пасмурно, серо, сонно, безразлично ко всему: и здесь на кровати, и там за окном – это была я. Опустились сумерки, день уступал место вечеру, а потом и ночи. Слушая шум дождя, тоска уходит; не проходит, конечно нет, но притупляется. И всю ночь стучался дождь и стачивал мою боль. Так сидя на кровати прошли еще одни сутки.

Следующее утро. Другое. Кажется, что по-другому. Хочется верить, что по-другому. И за окном за прошедшей мокрой капающей стеной безумно красивое море. Низколетящие чайки, бархатно перебегающие волны. Я уже говорила, что очень люблю море. Прошлым днём за пеленой слез, честное слово, я его не заметила. Море всегда дарит спокойствие. Обретая надежду на что-то. Я слезла с кровати и пошла в ванную комнату умываться. Когда вернулась, в комнате меня ждал врач.

– Говорят, нервные клетки не восстанавливаются; это не совсем правда, медленно, но восстанавливаются, обновляются. Было бы желание, – и посмотрел на меня, будто просвещая рентгеновским лучом, есть ли у меня такое желание. Сказал, что мне сейчас будут ставить капельницу и перед этим нужно обязательно поесть. И еще попросил пройти с ним в другой кабинет измерить мой рост и вес.

– Дюймовочка. Нельзя же так над собой, – покачал головой и дотронулся рукой до моего лба, так по-детски, тепло, уютно, улыбчиво. Спросил, как я себя чувствую. Я ответила. Это был первый человек, с которым я заговорила после той медленной смерти. Сказала, что чувствую себя нормально. Это дождь и море. Это они спасают. Его улыбка и моя, еле-еле в ответ. И потрепал меня по макушке, по волосам, как дочку.

– Иди к себе, сейчас принесут завтрак, а потом капельницу, – проговорил и я пошла в комнату.

На столике уже стоял поднос с едой. Тарелка мюсли и чашка какао. Это именно то, что я бы хотела съесть. Дома по утрам я очень часто готовила себе такой завтрак, один из моих любимых. Как они угадали? И вместе с подносом снова забралась на постель наблюдать за морем, небом и горизонтом. Я снова обрела вкус к еде. Затем обещанная капельница, я легла, даже не почувствовав, как медсестра ввела иголку и наверное снова уснула. Сон – добрый сон. Нужный, самый мой необходимый, любимый врач. А проснулась от стука. Капельницы уже не было, наверно я проспала несколько часов. Дверь открылась и в палату вошел мой папа. Мой папа! Я когда его увидела – это не передать словами. Сравнимо с тем, как если увидеть котенка, брошенного одного посреди улицы ночью в непогоду. «Как так можно? Какая же я скотина! За что я так с ними? С папой? Мамой?» На нём лица не было. Одни серые, полные грусти и печали глаза.. «Разве все они заслуживают этого? Мои по-настоящему самые родные люди. Из-за своих переживаний я так плохо поступила с ними». Мы повстречались с папой взглядом. И здесь не нужно было слов. Я чувствовала, что это мои родители, мои мама и папа, они на себя переняли всю мою боль. Мои мама и папа разделили со мной моё горе. Это они те люди, которые очень меня любят и которым я очень нужна. Папа сел на кровать, а я легла головой ему на колени. Он гладил меня по волосам. Мы молчали. И я снова плакала. Но уже не от того, что… что сердце было разбито, я плакала от того, что сама рвала на части два моих родных сердца. Поступила со своими самыми близкими людьми точно так же, как поступили и со мной. «Они меня очень любят. И они не заслуживают этого! Как же я могу быть такой эгоисткой?! Как же я могу быть такой дрянью! Я не имела права так поступать. Я не имела права двое суток бесчувственной куклой валяться в постели. Я не имела права мечтать сдохнуть. Мама и папа. Они – весь мой мир. Они – вся моя жизнь». Мой папочка. Лежала у него на коленях и боялась подняться и посмотреть ему в глаза. Боялась увидеть его слезы, отцовские слезы из-за самой же себя. Лежала и клялась, что больше в жизни так не поступлю с теми, кто меня по-настоящему любит. Я не хотела этого. Честное слово, я не хотела, чтобы они страдали из-за меня. Мысленно у всех просила прощение. И так, у папы на коленях, со своим кулачком в его ладони я снова уснула. Когда проснулась, его уже не было, но зато он оставил мне огромную корзину с яблоками. Я никогда ему не говорила, но он знает сам как я их люблю. Папины, зеленые, зимние, большие, сорванные его руками с выращенных им самим яблоневых деревьев на даче. «Ни один мужик больше не доведет ни меня, ни мою семью до такого состояния! Клянусь!»