Орфологическая лексикография

Все эти четыре словаря являются словарями литературного языка и отражают норму, включая и норму предшествующих эпох, поскольку нормативный словарь обязан описывать лексику классического периода. Классическим же периодом и сегодня остается литература от Пушкина до Толстого и Чехова, т.е. крайним нижним пределом для классической литературы остается Пушкин.

Словари синонимов, антонимов, омонимов, паронимов, фразеологических единиц, частотные, обратные, словообразовательные и другие частноцелевые являются тематическими словарями. Все справочники типа «Слитно или раздельно» являются тематическими словарями, так как призваны ответить на один вопрос.

Второй принцип деления лексикографических источников связан с отношением материала к культурной традиции, к той форме национального языка, которую принято называть литературным языком. Данный принцип может разграничивать все словари. Например, фразеологический словарь может содержать все фразеологизмы национального языка, но может включать исключительно факты литературного языка. Возможен и третий вариант, когда словарь описывает фразеологический фонд того или иного наречия или городского просторечия.

При делении словарей по отношению материала к культурной традиции актуальными оказываются три типа источников. Первый тип – это словарь-тезаурус. Такой словарь включает как нормативные, так и ненормативные средства. В идеале такой словарь отражает все средства национального языка.

Второй тип лексикографического источника отражает культурную традицию. В идеале в нормативном словаре должны помещаться только средства литературного языка. На практике мы видим, что в нормативные словари с различными пометами входят также диалектные и просторечные единицы.

Орфологический словарь противостоит нормативному словарю как противоположная часть тезауруса. Орфологический словарь описывает языковые средства, с точки зрения нормы, считающиеся отклонениями. Разумеется, при этом описание речевых ошибок, отклонений от нормы не является самоцелью для орфологической лексикографии. В орфологическом словаре происходит как бы сопоставительная интерпретация нормы и ненормы, что в конечном счете должно убедить в оптимальности нормы как языкового средства, выполняющего определенную функцию.

Поскольку орфологический словарь дает описание ненормы, объясняет ее ущербность по сравнению с нормой, интерпретируемой параллельно с отклонением, он носит не только синхронический, но одновременно и диахронический характер. Чисто синхронический характер носит нормативный словарь, в задачи которого входит подача корпуса норм. В силу динамического характера нормы нормативная система постоянно эволюционирует. Следовательно, словарь, фиксирующий норму по какому-либо уровню языка, дает описание статическое, фиксирует момент. В отличие от нормативного словаря, носящего синхронный характер, орфологический словарь, вскрывающий соотношение нормы и ненормы, дает возможность увидеть воочию динамику нормы. Если мы будем располагать орфологическими словарями, созданными, скажем, на протяжении 200 лет, то мы сможем увидеть конкретно процесс формирования литературного языка, конкретику его демократизации, смены тенденций и т.д. Располагая орфологическими словарями и небольшого отрезка времени, исследователи будут в состоянии судить о прошлом нормированной формы национального языка и ее перспективах. Таким образом, орфологический словарь, в отличие от нормативного, носит синхронно-диахронический характер.

Нормативный и орфологический словари могут быть противопоставлены еще в одном аспекте. Это противопоставление обосновано функционально. Поскольку целью нормативного словаря является описание системы норм, по отношению к нормированному языку он является абсолютным. Напротив, орфологический словарь по отношению к норме носит опосредованный, относительный характер. Он создается для описания того, что норме противостоит, в этом его цель. Но подав ненорму и сравнив ее с нормой, орфологический словарь должен убедить в оптимальности последней.

Следует оговорить еще один момент. Существует глубокая разница между вышеотмеченными рассуждениями академика Л.В.Щербы о полезности включения речевых ошибок в нормативный словарь и сущностью имеющихся словарей правильностей, неправильностей и трудностей. Эти словари не объясняют ненорму, не сравнивают ее с нормой, они просто дают то и другое. Смысл высказываний Л.В.Щербы о социальной обусловленности речевых ошибок предполагает интерпретацию этих ошибок в социально-языковом плане. Именно этот момент делает орфологические словари весьма ценными источниками по истории литературного языка. Речь идет не о существующих словарях правильностей/неправильностей, а об идее орфологической лексикографии. В противном случае задача этих словарей оказывается максимально суженной. Так, А.М.Цывин считает, что словари правильностей имеют узко прагматическую направленность. Однако понятно, что наш подход к целям и задачам орфологической лексикографии выходит далеко за рамки прагматики. С другой стороны, все словари правильностей, неправильностей и трудностей, действительно, являются лишь узко прагматическими. Это еще одно свидетельство того, что идея орфологической лексикографии не нашла до сих пор практического воплощения. Что же касается рассуждений А.М.Цывина и других исследователей, то все они исходят из существующего лексикографического опыта, но вовсе не из теоретических построений и вытекающей из них необходимости. В чрезвычайно дробной классификации словарей русского языка словари трудностей относятся к функциональным: «Двусторонние непереводные пояснительные функциональные словари раскрывают функциональные характеристики слова – частотность слова (Штейнфельдт) или стилистическую функцию (Грамматич. правильность …, Трудности…). Двусторонние формопоясняющие словари должны давать полную грамматическую характеристику слова или объяснять его форму, орфографическую и произносительную (Зализняк). Чисто объяснительных (толковых) словарей не существует. Наиболее близок к этому типу словарь Даля. Обычно же толковый словарь снабжен достаточно подробными сведениями о произношении, стилистическом употреблении, грамматических характеристиках» [134, 102].

А.М.Цывин считает, что чисто объяснительных словарей не существует. Следует отметить, что сам фактор объяснения имеет достаточно широкий диапазон реализации. Например, где критерий начала и конца того описания, которое подпадает под определение объяснительный? Стилистическая или грамматическая помета в функциональном и содержательном отношениях вполне может быть отнесена к объяснению. Ведь стилистическая характеристика слова есть не что иное, как фрагмент его содержания. Иными словами, под объяснением нельзя понимать только толкование его значения.

В этой же работе А.М.Цывин указывает, что «Нормативные словари дают семантическую, грамматическую, акцентологическую, экспрессивно-стилистическую и валентностную характеристику слов в соответствии с действующей нормой, определяющей образцовое употребление языковых средств и упорядочивающих речевую деятельность носителей данного языка. Характерная особенность нормативного словаря – развитая система предписывающих помет и отбор слов на основании строгого критерия» [134, 106].

Тут следует сказать, что и чисто нормативных словарей также не встречается, так как любой словарь, претендующий на звание нормативного, вынужден фиксировать и ненорму. Конечно, в том случае, если это словарь живого языка. Суть проблемы в том, что любой словарь должен быть востребован в качестве справочника по определенному количеству текстов той или иной эпохи. В этом смысле он должен удовлетворять критерию полноты. Адресату текстов определенной эпохи в общем-то безразлично относят или нет лексикографы те или иные слова к системе норм или нет.

Таким образом, при делении словарей по принципу общий-тематический орфологические словари, безусловно, оказываются тематическими. Иными словами, это справочники, отвечающие на определенный вопрос. При делении, основывающемся на отношении к системе норм, орфологический словарь оказывается антинормативным словарем. Он включает в себя ту часть тезауруса, которая противостоит системе норм. А это в основном диалекты и просторечие.

Может возникнуть вопрос о случайности ошибки, т.е. всегда ли речевые ошибки относятся обязательно к диалектам или просторечию. Несмотря на утверждение Щербы о социальной обусловленности речевых ошибок, может возникнуть вопрос: неужели в речи отдельных людей вообще не бывает совершенно случайных ошибок, не обусловленных социально, не предопределенных системой языка? Видимо, случаются и такие ошибки. Люди могут просто оговариваться. Такая ошибка может быть даже следствием определенного дефекта речи. В этом случае она не изучается орфологией. Кроме того, если речевая ошибка действительно случайна и носит единичный характер, то она не интересует орфологию. Орфология является наукой, изучающей именно устойчивые и запрограммированные языковой системой отклонения от нормативного языка. Следовательно, они также, как и норма, системно предопределены. Таким образом, орфология изучает ту часть национального языка, которая коррелирует с системой норм, делая ее гибкой и динамичной. Именно в силу этого орфологический словарь дает возможность прогнозировать.

Необходимо отметить, что указанные выше деления словарей по двум принципам, разумеется, не охватывают всех типов словарей. Прежде всего, здесь не учитываются энциклопедические словари, а также из лингвистических – двуязычные. При этом преследуется одна цель – точнее определить место орфологических словарей. Таким образом, место орфологического словаря определяется в кругу одноязычных лингвистических словарей.

В то же время приходится делать существенную оговорку. Орфологические словари могут быть двух типов в зависимости от материала и предназначенности. Дело в том, что словари, объясняющие речевые ошибки, могут иметь двоякую направленность. Они могут быть направлены на интерпретацию отклонений от нормы в речи естественных носителей языка. Однако орфологические словари могут строиться на основе интерпретации устойчивых ошибок, характерных для речи иностранцев. Если в первом случае орфологический словарь описывает ту часть национального языка, которая противостоит системе норм, а сами нормы даются на фоне соответствующих ненорм, то во втором случае орфологический словарь строится на материале сопоставительных исследований. Здесь выявляются устойчивые участки интерференции, и с этих позиций объясняются случаи отклонения от норм второго языка.

Понятно, что как материал, так и принципы орфологических словарей в этих двух случаях расходятся. Во втором случае, т.е. когда речь идет об орфологическом словаре для иностранцев, систематизируются законы родного языка говорящих, устойчиво интерферирующие в иностранном языке. Причем такого рода ошибки в речи иностранцев также носят системный характер, что непосредственно обусловлено системностью закономерностей родного языка.

Понятно, что как материал, так и принципы орфологического словаря в этих двух случаях расходятся. Во втором случае, т.е. когда речь идет об орфологическом словаре для иностранцев, такой тип словаря имеет, действительно, только прагматическую направленность. Другое дело, что он строится на серьезном аналитическом материале.

Таким образом, формирование идей и концепции орфологической лексикографии не является случайным. Напротив, они столь же закономерны, как и идеи тезауруса и нормативного словаря.

Практическое осуществление принципов орфологического словаря может столкнуться с известными трудностями. Такие же трудности стоят и перед осуществлением идей тезауруса и нормативного словаря. Тезаурус живого языка почти невозможно создать, так как практически невозможно охватить все богатство того или иного языка. Если даже не иметь в виду все написанное и сказанное на этом языке, то довольно сомнительно охватить всю лексику, фразеологию, поговорки, пословицы, устойчивые словесные комплексы различного объема и сложности. Например, тезаурус латинского языка до 600 г., издаваемый немецкими учеными, столкнулся с такими трудностями, что за 40 лет авторы смогли дойти лишь до буквы М. Академик Л.В.Щерба по этому поводу пишет следующее: «Когда говорят thesaurus, то нынче у нас чаще всего имеют при этом в виду «Thesaurus linguae latinae», предприятие пяти немецких академий, начатое еще в 1900 г. и до сих пор доведенное с пропусками лишь до буквы М. Характерная особенность этого типа словарей состоит в том, что в них приводятся все решительно слова, встретившиеся в данном языке хотя бы один раз (т.е. и все так называемые hapax’ы), и что под каждым словом приводятся решительно все цитаты из имеющихся на данном языке текстов (в «Thesaurus linguae latinae» – до 600 г.). В основе вышеуказанного противоположения лежит противоположение «языкового материала» и «языковой системы» – понятия, которые я пытался обосновать в своей статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» [146, 281].

С такими же сложностями, как правило, сталкиваются и создатели нормативных словарей. Практически не удается создать словарь чисто нормативных средств. Так или иначе в нормативном словаре оказываются диалектные слова. Основанием для этого является мысль о том, что они устойчиво встречаются в языке художественной литературы. Довольно многочисленным является в нормативных словарях корпус устаревших слов. Считается, что независимо от степени архаизации слово должно помещаться в нормативный словарь, если оно часто встречается в языке классических произведений. Опыт свидетельствует, что в нормативные словари включаются также бранные и грубо просторечные слова. Таким образом, корпус нормативного словаря оказывается значительно разбавленным ненормативными средствами.

Создание орфологического словаря не должно столкнуться с большими трудностями, чем создание тезауруса и нормативного словаря. В любом случае материал орфологических словарей должен опираться на серьезную исследовательскую работу по систематизации и интерпретации речевых ошибок. Соответственно орфологический словарь для иностранцев должен иметь основательную базу контрастивных и лингвистических исследований. Но все трудности, стоящие на пути осуществления идеи орфологического словаря, не противоречат логике его создания. Точно так же, как трудности, стоящие перед тезаурусом и нормативным словарем, не могут убедить в ненужности этих словарей. Известно, с каким непониманием сталкивалось создание таких словарей, как словарь В.И.Даля и словарь Я.К.Грота. Характерно, что первый претендовал на статус словаря-тезауруса, в то время как второй представлял собой опыт нормативного словаря.

1.3. Классификация орфологических словарей

Орфологических словарей на сегодняшний день не существует, поэтому классификация носит не эмпирический, а гипотетический характер. Словари правильностей, неправильностей, трудностей и вариантов не могут считаться орфологическими словарями в полном смысле слова, так как в них идея орфологической лексикографии не находит своего воплощения. В этих словарях отсутствует систематизация и интерпретация отклонений от нормы. Нет в них и демонстрации коррелирования нормы и ненормы, способной эксплицировать динамику нормативной системы. В лучшем случае статьи в этих словарях строятся по принципу «не так, а так» или «так/не так».

Классификация орфологических словарей исходит из понимания системности ненормы. В основе классификации лежит тезис о том, что, если литературный язык, как нормированный язык, представляет собой систему, то та часть национального языка, которая противостоит литературному языку и воспринимается в речи как отклонение от нормы, также образует систему. Следовательно, если система норм имеет иерархический характер, то система ненорм также представляет собой иерархию. Таким образом, орфологические словари дифференцируются по языковым ярусам.

Можно выделить следующие уровни ненормы. Произношение, ударение, слово, фразеологическая единица, лексическая сочетаемость, синтаксическая модель, словоизменение, стилистика. Следует отметить, что ставить знак равенства между уровнями орфологического анализа и языковыми ярусами, разумеется, неправомерно. Уровни орфологического анализа, будучи связанными с языковыми ярусами, могут быть детализированы, что непосредственно предопределяется характером устойчивых нарушений нормы. Иными словами, если попытаться свести уровни орфологического анализа к языковым ярусам, то может оказаться, что несколько уровней орфологического анализа соответствуют одному и тому же уровню системы языка. Что касается непосредственно языковых ярусов, то, разумеется, все они представлены в орфологии, т.е. орфологический анализ охватывает все уровни языковой системы.

Орфология разграничивает уровни произношения и ударения. Следовательно, в системе орфологических словарей должны существовать два типа словаря, связанных с чисто звуковым оформлением языковых единиц. Первый связан с анализом устойчивых случаев неверного артикулирования звуков и их комбинаций. Второй – с анализом устойчивых нарушений законов акцентологического оформления значимых единиц русского языка. Должно быть ясно, что эти два словаря выделяются в связи с двумя уровнями орфологического анализа. Практически это может быть один орфологический словарь, в котором языковые единицы будут представлены или по алфавиту, или тематически, т.е. соответственно в двух разделах.

Орфологический анализ языковых единиц позволяет говорить о графическом уровне. Создание орфологического словаря, анализирующего устойчивые случаи неверного написания, имеет очень большое как теоретическое, так и практическое значение. Первое проявляется в обобщении наблюдаемых тенденций, связанных с воспроизведением неверного написания (например, одну согласную букву вместо двух в иноязычных словах), второе – прежде всего в школьной и вузовской практике преподавания русского языка.

В связи с уровнем транслитерации, составляющим один из наиболее актуальных уровней орфологического анализа, на наш взгляд, уместно было бы затронуть процессы, имеющие место в современном суверенном Азербайджане. Как известно, после восстановления национального суверенитета социально-политическая ситуация начинает существенным образом влиять на языковую ситуацию. Ясно, что в эти годы было многое сделано для укрепления позиции азербайджанского языка как государственного языка Азербайджанской республики. Но одновременно с этим наши национальные амбиции стали распространяться и на русский язык, что также вполне закономерно, так как в этом проявлялась реакция на тотальную русификацию советских лет. Возможно, и это закономерно, но по ходу этого процесса стали обнаруживаться явные перегибы. Один из них непосредственно касается проблем орфологии, поэтому мы и считаем целесообразным на нем остановиться.

В последние годы была изменена русская транслитерация многих, если не всех, азербайджанских топонимов. Так, Нахичевань стала Нахчыван, Сумгаит стал Сумгайыт, Ленкорань – Лянкяран и т.д. Процесс изменения транслитерации, на наш взгляд, не имел под собой ни лингвистических, ни каких бы то ни было серьезных политических предпосылок.

Основным и, конечно же, не научным, а околонаучным доводом в пользу подобной трансформации было соответствие азербайджанскому произношению. Но, во-первых, ни о каком соответствии азербайджанскому произношению, да и любому другому оригинальному, не может идти и речи при транслитерации на другом языке. Во-вторых, непонятно, почему транслитерация иноязычного слова должна соответствовать не законам языка-рецептора, а законам языка-источника? Наконец, в-третьих, как можно менять что-либо в другом языке на том основании, что тебе это кажется правильным?

Кроме того, существует традиция транслитерации тех или иных иноязычных слов. Такого рода традиции также представляют собой факты истории культуры и не только истории культуры языка, а в целом истории национальной культуры.

Если же быть предельно объективным, то такого рода трансформации есть не что иное, как навязывание интерференции законов первого языка в письмо на втором. Интерференция, как известно, связана с ошибкой, нарушением языковых норм. В случае же с изменением Нахичевани на Нахчыван мы сталкиваемся с удивительным явлением, когда ошибка навязывается чужому языку как норма. В русском языке мягкое [ч] не может сочетаться с гласным непереднего ряда [ы]. А правилами орфографии запрещается буквенное сочетание ЧЫ (следует писать ЧИ). Носителю русского языка потребуются определенные усилия, чтобы произнести ЧЫ. Иными словами, нарушение норм другого языка требуется и возводится в ранг нормы. При этом характерно, что ни о каких соответствиях нормам интерферируемого языка также не может быть и речи, поскольку, например, русское [ы] и даже комбинация [чы] никак не соответствует азербайджанскому прототипу в слове Nax?ivan.

Справедливости ради следует отметить, что этот пагубный процесс трансформации транслитерации устойчивых топонимов в русском языке начался, как и многие другие уродливые явления, в годы горбачевской перестройки. Все мы помним, как прогноз погоды в конце программы «Время» начал вдруг удивлять нас неожиданными транслитерациями: Алма-Аты вместо Алма-Ата, Таллинн вместо Таллин и т.д. Правда, никто не мог ответить ни тогда, ни сейчас на простой вопрос: что дает русскому или русскоязычному человеку удвоение конечного [н] в слове Таллинн, которое никак им не воспринимается и не артикулируется?

Рассматриваемые случаи изменения в Азербайджане транслитерации традиционных топонимов, разумеется, должны стать материалом для орфологического словаря.

Уровень орфологического анализа слова, или лексический уровень, чисто теоретически предполагает создание типологически различных словарей. Разумеется, практически это может быть и один словарь. Важнейшее место здесь занимает словарь, собирающий, систематизирующий и объясняющий случаи неточного словоупотребления. Использование слов в значениях, которыми они объективно не обладают, но которые связываются с ними в сознании носителей языка, составляет одну из наиболее распространенных речевых ошибок. Здесь следует оговориться, что существует и другой случай неточного словоупотребления, о котором в свое время часто говорил академик В.В.Виноградов, призывавший к строгости в лексикографическом разграничении значения слова и его употребления [16, 244-247].

Как уже отмечалось, некоторые исследователи относят к словарям трудностей и словари паронимов. В этом есть своеобразная логика, поскольку такая семантико-стилистическая ошибка, как смешение паронимов, всегда обращала на себя внимание не только исследователей языка, но и его обычных носителей. Однако должно быть ясно, что языковая ситуация паронимии не несет в себе ничего необычного. Что же касается смешения паронимов, то здесь мы имеем дело с обычной неточностью словоупотребления, с незнанием точного значения слова. Тем более, что семантика паронимов, как правило, не находит достаточно четкого разграничения в словарях. Причем это характеризует как общие, так и специальные словари паронимов. Получается, что словарь паронимов отличается от общего толкового словаря только тем, что в нем паронимы приводятся в одной статье. Проблема неразграничения паронимов в принципе является общей проблемой неточного словоупотребления. Лишним свидетельством этого является сам факт существования парономазии и, более того, отождествление некоторыми учеными парономазии с паронимией.

Проблема паронимии или смешения паронимов одновременно и охватывается орфологической проблематикой и находится за ее пределами. На наш взгляд, в подобном утверждении нет ничего парадоксального и тем более нет ничего алогичного. Аргументом в пользу включения паронимии в сферу орфологической лексикографии является устойчивость и запрограммированность смешения паронимов. Аргументом против – является, как отмечалось выше, обычность проблемы неточного словоупотребления. Одним из критериев культуры речи, как известно, является точность употребления языковых средств. Таким образом, точность употребления как критерий культуры речи вовсе не ограничивается словоупотреблением, использованием в речи лексических единиц. Это общее требование, связанное с воспроизведением единиц любого уровня: звуков, морфем, лексем, фразеологических единиц и даже устойчивых и воспроизводимых словесных комплексов, не являющихся собственно языковыми, а представляющими собой речевые тексты, в силу тех или иных особенностей закрепленными за определенными типовыми ситуациями и воспроизводимыми. Например, пословицами, крылатыми словами, притчами, анекдотами, афористическими четверостишиями и т.д. Основным требованием к использованию языковых единиц является употребление их в строгом соответствии с функцией и значением. Разумеется, асимметрия кода может привести и приводит к скольжению знака по наклонной плоскости, если использовать известное выражение С.О.Карцевского. Но совершенно не случайно, что и к подобному передвижению знака предъявляются требования, суть которых сводится к прозрачности логики транспозиции.

Обращает на себя внимание определение паронимов и парономазии в Словаре лингвистических терминов О.С.Ахмановой. Например, «ПАРОНИМЫ Слова, которые вследствие сходства в звучании и частичного совпадения морфемного состава могут либо ошибочно, либо каламбурно использоваться в речи» и «ПАРОНОМАЗИЯ (анноминация). Фигура речи, состоящая в (комическом или образном) сближении паронимов в речи, в стилистическом использовании звукового или семантического подобия употребляемых слов. Русск. Суд не на осуд, а на рассуд; Муж по дрова, а жена со двора» [7, 313].

Следует отметить, что смешение паронимов имеет своеобразную программу в языке. Вот почему проблема их смешения становится орфологической проблемой, так как именно наличие «программы ошибки» отличает данную проблему от обычного для культурноречевой и стилистической проблематики критерия точности употребления знаков. Любое слово может быть использовано в неточном значении, что встречается довольно часто и становится причиной бесконечных недоразумений между говорящими. Но должно быть совершенно ясно, что в любом языке отсутствует какая бы то ни было запрограммированность на ошибочное употребление. В случае же паронимов такая программа имеется. Смешение паронимов обусловлено рядом факторов, среди которых необходимо назвать связь с одним и тем же корнем, пересечение семантических структур, отношение к одной и той же части речи. Очень часто семантическое различие паронимов довольно незначительно, хотя и существенно. Незначительность различий делает обычным их смешение, существенность различий – определяет это смешение как ошибку. Таким образом, паронимические словари вполне могут быть отнесены к орфологическим. При этом мы не должны забывать, что паронимы не должны считаться параллельными языковыми средствами, коррелирующими как норма/ненорма.

Орфологический словарь такого типа представляет характерные, устойчивые, предопределенные случаи неточного употребления слов русского языка. Что касается паронимов, то орфологический словарь должен рассматривать только те случаи, в которых смешение неизбежно. Трудно предположить, что люди, в той или иной степени владеющие языком, могут смешивать в речи такие слова, как взбить и вбить, вбежать и взбежать, бородатый и бородастый. Хотя очень часто подобного типа пары квалифицируются как паронимы. Другое дело, что в речи даже интеллигентных людей нередко смешиваются такие слова, как адресант и адресат, трагический и трагичный, романтический и романтичный, анархический и анархичный. Обилие такого рода смешений паронимов и стилистических ошибок чрезвычайно характерно для языка публицистики. Причина одна и состоит в том, что паронимы порой имеют очень тонкие семантико-стилистические нюансы, не улавливаемые носителями языка. Орфологический словарь, взявший на себя задачу дифференциации паронимов, обязан четко интерпретировать эти различия. Такого рода семантизация чрезвычайно полезна, поэтому роль орфологического словаря, анализирующего паронимы трудно переоценить. Такого рода словарь должен представлять собой весьма полезное введение в семантическую и стилистическую систему языка. Причем следует подчеркнуть, что орфологический словарь, описывающий различия между паронимами, должен отличаться от существующих словарей паронимов. Если обычные словари паронимов дают параллельно оба слова и соответствующие дефиниции, то орфологический словарь должен дать сопоставительный семантико-стилистический анализ. Более того, такой словарь должен приводить стандартные контексты смешения и выявлять дистрибуцию, стимулирующую смешение слов.

Выделяется орфологический словарь, связанный с необходимостью анализа устойчивых случаев неверного словоизменения. Широко распространены случаи неверного употребления окончаний родительного падежа множественного числа существительных, глагольных форм, особенно третьего лица множественного числа и т.д. Целью орфологического анализа на этом уровне является вообще выявление слабых участков в парадигме словоизменения.

Лексическая несочетаемость затрагивает как семантику, так и стилистику. Отклонения от нормы в данном случае могут быть связаны с алогичностью высказываний, но одновременно они могут быть предопределены незнанием или игнорированием ограничений, накладываемых конкретным языком. Анализ всегда должен исходить из того, что система доминирует над частным случаем, закон – над употреблением, какие бы окказиональные мотивации ни были бы налицо.

Нарушение синтагматических связей, носящих узуальный характер и опирающихся на предметно-логические связи, в принципе должно квалифицироваться как ущербность мышления, а не языка. Тем не менее мы думаем, что подобные нарушения могут быть связаны и с диалектом, языком определенной территории, и проявляться в речи не только как чисто языковое, но и интеллектуально-психологическое своеобразие жителей данного региона.

Однако известно, что ограничение на сочетаемость лексических единиц накладывают не только универсальные логические связи, но и конкретные системы национальных языков. Это самый слабый участок с точки зрения орфологии для иностранцев, так как, даже зная достаточное количество слов нового языка и правила их комбинирования, очень легко допускать ошибки в лексической сочетаемости, обусловленные спецификой ограничений, накладываемых данной конкретной системой. Разумеется, этимологически эти ограничения носят этнокультурологический характер. На наш взгляд, такого рода ошибки в сочетаемости часто допускают и естественные носители языка. Поэтому в данном случае мы имеем дело с очень серьезным уровнем орфологического анализа. Серьезную сложность представляет уже сам сбор нормативных нарушений такого рода, т.е. случаев устойчивого выхода за рамки ограничений на сочетаемость, накладываемых русским литературным языком.

Ограничения такого рода обусловлены диахронией семантического и стилистического становления отдельных полей, парадигм, синтагм, в целом системы языка. Поэтому орфологический словарь, систематизирующий ошибки в области лексической сочетаемости, выправляет неточности как семантического, так и стилистического характера. Это может найти формальное разграничение в самом словаре. Но целесообразнее, на наш взгляд, не делать таких формальных разграничений.

Говоря о лексической сочетаемости и о речевых ошибках в этой области, объектом данного уровня орфологического анализа мы считаем также ошибки в согласовании определения с существительным и т.д. Понятно, что здесь затрагивается также и синтаксический уровень, однако так или иначе объектом словаря являются ущербные в том или ином отношении словосочетания, следовательно, можно говорить об одном уровне орфологического анализа.

Орфологический словарь, систематизирующий и объясняющий устойчивые ошибки в построении предложений, непосредственно связан с синтаксическим уровнем анализа. Орфологию синтаксиса интересуют факты строя простого и сложного предложений, порядка слов в предложении, употребления параллельных синтаксических конструкций.

Фразеологические единицы предполагают орфологический анализ на двух уровнях. Первый, естественно, связан с точностью употребления фразеологизма. Фразеологизм, как и слово, должен употребляться в том значении, которое ему объективно присуще. Второй – с окружением фразеологизма. Под окружением мы понимаем собственно структурную связь фразеологизма.

Теория фразеологического окружения была, как известно, создана проф. М.Т.Тагиевым и уже в 60-е годы было признано, что результаты исследования, проведенного азербайджанским ученым, обязательно должны учитываться при составлении как общих, так и специальных фразеологических словарей. Как отмечал в свое время В.А.Архангельский, «Составители фразеологических словарей современного русского языка, опираясь на положения этой монографии, должны указывать теперь важнейшие свойства морфолого-синтаксического окружения фразеологических единиц. Кроме того, книга дает важные указания для составления двуязычных словарей, так как в русской части таких словарей теперь следует указывать свойства морфолого-синтаксического окружения каждой фразеологической единицы» [3, 88-89]. Имеется в виду монография М.Т.Тагиева «Глагольная фразеология современного русского языка» [119].