Твой последний шазам

Не знаю, стал бы Леха нас останавливать, и что бы он вообще сделал, послушай я Якушина, но мне показалось неправильным так поступить с ним.

– Ладно, – сказала я. – Поехали вместе.

Саша осуждающе покосился на меня, а Леха согласно кивнул.

– Вот это другой разговор. Я тоже ненавижу напряги, – он похлопал Якушина по плечу. – Расслабься, чувак. Все будет зашибись.

Глава 6

Вита

Мама с папой ссорились редко. Их ссоры напоминали интеллектуальную дуэль, в которой побеждал тот, кто выдавал наиболее сложную фразу, означающую степень заблуждения оппонента. А через час или два они мирились. Обычно папа подходил к маме с заявлением: «Все равно ты неправа», после чего тут же, пока она не успела опомниться, озадачивал чем-нибудь совершенно бытовым: «Ты не видела мои очки?» или «Скоро будем есть?»

Однако помню период, когда они ссорились так, что не разговаривали по три дня. Мне тогда было восемь, и я очень переживала. Думала, а вдруг они больше никогда не заговорят друг с другом и не помирятся? Я же знала, что такое бывает. Сначала люди не разговаривают, а потом становятся чужими и разводятся.

– Ты больше не любишь папу? – пришла я как-то к маме с прямым вопросом.

– Люблю, конечно.

– Но вы же поссорились.

– Ссорятся, Виточка, и когда любят. Когда человек для тебя важен, важно его мнение и поступки. А с теми, кого не любят, не ссорятся. Только ругаются.

– Но если ты любишь папу, а он тебя, то зачем вам тогда ссориться?

– Это же не специально получается. Просто так бывает, что для одного хорошо, для другого плохо и наоборот. Примерно как с рисовой кашей, которую ты не хочешь есть.

– Но я же не перестаю с тобой разговаривать.

– Мы не разговариваем из-за того, что, пока ссорились, успели наговорить друг другу много неприятных вещей.

– Но если ты знаешь, что говорила неприятное, и папа про себя это знает, то почему вам просто не извиниться друг перед другом, и все?

– Потому что каждый из нас считает, что он прав.

– Но помириться же важнее, чем быть правым.

– Когда как. Иногда человек так сильно заблуждается, что ты перестаешь понимать его, а потом и любить.

Утром я проснулась внезапно. Будто почувствовала. Окно было приоткрыто, и в комнату проникали оживленные звуки летней улицы: воркование голубей, шуршание подошв об асфальт, хлопанье дверей, тихий гул заведенной возле подъезда машины, негромкие голоса. Услышав которые, я резко вскочила и бросилась к окну.

Макс закидывал в багажник рюкзаки. Артем сидел за рулем.

На часах было девять. Я вспомнила, что Макс договаривался с ребятами отправиться на какую-то стройку. Но Артем никуда не собирался. Он планировал остаться здесь. Со мной.

Я торопливо натянула джинсы и, оставшись в спальной майке, кинулась на улицу.

Макс уже запрыгнул в машину, а Артем, увидев меня, нарочно дал подойти ближе и затем тронулся.

Я крикнула: «Подожди!», но он ускорился. Макс опустил стекло, высунулся по плечи и развел руками, мол, ничего не может поделать. Я пробежала еще несколько шагов и остановилась, недоуменно глядя им вслед.

Вчерашняя ссора была глупая и какая-то ненастоящая, ведь, чтобы поссориться по-настоящему, нужна обида или злость, но я не чувствовала ничего похожего.

Я вернулась домой и позвонила ему. Раз семь набрала. Наконец он ответил.

– Ты хотела, чтобы я занялся делом? Я занялся. Обычно я так не поступаю. Обычно сразу посылаю. Так что ты, Витя, первая девушка, которую я послушал. Радуйся.

– Но Артем, я же говорила не о том. Останься, пожалуйста. Я тут умру одна.

– От этого еще никто не умирал.

– Хочешь, я расскажу, с кем разговаривала?

– Расскажешь, когда вернусь.

– А когда ты вернешься?

– Недели через три, а может через месяц. Все. Пока.

Стоило перезвонить, но я вряд ли смогла бы произнести хоть слово. Вместо этого написала эсэмэс:

«Пожалуйста, прости. Я все поняла и больше никогда не заговорю ни о чем подобном».

Ответ пришел совершенно в стиле Артема. Простой и до отчаяния лаконичный.

«Не грусти».

Три недели – это двадцать один день. Ровно столько нужно человеку, чтобы он приобрел ту или иную привычку или же избавился от нее.

Через три недели наступит август, и ночи станут длинными и холодными.

А что, если за двадцать один день мы отвыкнем и разлюбим друг друга?

– Здравствуйте, это Вита. Артем уехал. Я все испортила. Он очень разозлился из-за того, что я не захотела рассказать ему о нашей с вами встрече. Что же мне теперь делать? – вывалила я на одном дыхании, потому что больше не могла сдерживаться.

– Так, ну-ка успокойся, – строгим голосом сказала Полина. – Что за трагедия? Тема вечно психует не по делу. Через час я приеду к вам за собакой. Поблизости есть какое-нибудь приличное кафе?

То, что они оставили Лану Полине, стало еще одной неприятной неожиданностью. Я любила Лану, а она меня. И я бы с радостью ходила с ней гулять, играла бы и кормила ее тоже. Нам обеим было бы не так грустно ждать вместе.

Однако приглашение Полины само по себе стало утешением. Мне пришлось взять себя в руки, одеться и выползти из дома.

«Приличное» кафе Полина выбрала сама в мобильном приложении. Пафосное и очень дорогое. Наподобие тех, куда ходил Артем, но мне такие места не нравились. В них я чувствовала себя лохушкой.

– Насчет денег не волнуйся, – сразу предупредила она. – Я заплачу.

И это тоже прозвучало не очень приятно. Полина была для меня совсем чужим человеком, и я никак не могла позволить ей платить за себя, поэтому заказала только чашку зеленого чая.

Все то время, пока я рассказывала, что случилось, она сидела с таким выражением лица, с каким наша историчка слушала ответы на уроках. Выражением легкого недоумения, недоверия и насмешки.