Мое молчание Якушин воспринял по-своему.
– Послушай, если собираешься спрашивать, из-за чего Кристина это сделала и при чем тут ты, то это бесполезно. Я сам ничего не понимаю.
– Вы с ней встречались?
Вполне логичный вопрос, но он поморщился.
– Я живу на шестом этаже, прямо под ней. Наши родители дружат лет десять и вечно нас женят.
– Ясно.
– Мы вместе отмечали Новый год. Их семья и наша. Все было хорошо, нормально. Ничего странного или необычного.
– А как вообще это получилось? Ну, как она?.. Когда?
– Вечером первого января, часов в десять. Леша, мой брат, с женой только от нас уехали. Папа пошел проводить их до метро, а я понес Ворожцовым стулья. Один оказался из Кристинкиной комнаты. Тетя Надя только зашла к ней, и тут же обратно. Глаза безумные, судорожно пытается что-то сказать, но не может. Захожу в комнату, а там Кристина лежит на полу в полной отключке. Я пытался сразу ей желудок промыть, но моя мама начала вопить, чтобы я не занимался самодеятельностью, а дождался папу. Хотя потом врачи с «неотложки», подтвердили, что я правильно все делал. А тетя Надя все это время сидела на кровати и громко рыдала.
Невидящим взглядом Якушин смотрел перед собой.
– Знаешь, все происходило очень быстро и одновременно медленно, словно вечность тянулось.
Было видно, что ему хочется сказать что-то важное, ради чего он притащился сюда в январский холод и темноту. Морщился, ковырял угол стола, вздыхал и наконец с трудом выдавил:
– Я все время думаю, что мог бы ей помочь. Мог что-то сделать. Но не сделал.
– Она делилась с тобой?
– Скорее, наоборот. Она здорово слушала, а я этим пользовался.
– Ныл, что ли?
Тут он наконец поднял на меня свои прекрасные глаза, настороженно посмотрел и вдруг расхохотался. Очень по-доброму, тепло и открыто.
– Можно и так сказать. Помню, в прошлом году я стоял у подъезда, а она возвращалась из школы. Подавленная и замороченная. Я пошутил, что у нее на лице написана вся мировая скорбь, а она серьезно так отреагировала: «Хорошо тебе, у тебя все есть. Живи себе и радуйся». Я спросил, что «все», а она «ну, друзья, близкие, люди, которые тебя понимают». И что, мол, у меня никогда не бывает плохого настроения, а значит и проблем. Тогда я сказал, что так все и задумано, потому что не хочу, чтобы другие видели, что эти проблемы есть. Ну, и пошло-поехало. Не знаю, то ли тон у нее такой был, то ли я совсем расслабился, но наболтал всякого. С того дня, как ни встретимся, она расспрашивать про все начинала и вроде не нависала особо, мне даже нравилось с ней разговаривать. Но однажды вдруг сказала, что я бедный и заслуживаю сочувствия. Представляешь? Я, конечно, разозлился и высказался, что она сильно сгущает краски, потому что у меня все хорошо. Немного резко, правда, сказал. Грубо. Ну, то есть мы не ссорились, но больше о таком не разговаривали. Может, она на то обиделась?
От волнения Якушин так тер колени, что легко мог протереть дырки на штанах. На мизинце левой руки я заметила тонкое серебряное колечко. Затем он подскочил, побежал в коридор, достал из куртки сигареты.
– Можно ведь, да?
– Кури. Твое дело.
– Думаешь, это моя вина?
– Это было бы совсем глупо. Может, безответная любовь? – попробовала я копнуть в другую сторону.
– Про это не знаю. Она не говорила.
– А дома все хорошо? Родители не обижали?
– У нее очень позитивные родители.
Я тут же подумала о своих позитивных родителях и о том, что это не повод чувствовать себя такой же позитивной.
– Тетя Надя – боец по жизни, рулит отделом в какой-то страховой компании. А отец – простой такой мужик, добряк, заведующий складом, с Кристины пылинки сдувает. Чего ни захочет – все делает.
– Судя по ее виду в школе, она ничего не хотела.
– После смерти бабушки она сильно изменилась. Родители, правда, считают, что на Кристину компьютер и сетевое общение повлияли. Что она связалась с какими-то неформалами, поэтому так странно одевается и ведет себя. Но я уверен, что она это не из Интернета вытащила, а из книжек. Она мне эти книжки философские тоже пихала, я даже пару раз брал, чтобы не обижать, но как вычитал у какого-то немца, что стремление к счастью – врожденная ошибка всех людей, сразу закрыл.
Мы опять замолчали, и повисла такая тишина, что стало слышно, как вода течет в батареях.
– Если она умрет, я всю жизнь буду мучиться, – трогательно признался Якушин, и я на какое-то мгновение захотела оказаться на месте Кристины. – Кстати, утром я встречался с Петровым.
– И что Петров?
– Расспрашивал, кто все эти люди с фотографий. Он никого не знает.
– С него станется. Он же смотрит на мир только через объектив своей камеры. Видел его видеоблоги?
Услышав про блоги Петрова, Якушин улыбнулся:
– Ерунда, но местами смешно.
– Над тем, какой он легковесный и глупый.
– Да не глупый он. Так, прикидывается. А с Кристиной никогда даже не разговаривал.
– Я уверена, причина должна быть. По какому-то же признаку она выбрала всех нас. Это может быть что угодно, хоть цвет глаз или форма носа, но связь точно должна быть.
– У тебя какие глаза? – Якушин на полном серьезе заглянул мне в лицо. – О, зеленые. У меня тоже, но у тебя намного ярче.
Про цвет своих глаз он мог мне не рассказывать.
– Это так, для примера. Хочешь чаю?
Но он тут же посмотрел на часы, моментально собрался и ушел. Я закрыла дверь и отчетливо ощутила внезапно образовавшуюся пустоту квартиры.
А на следующий день позвонила Семина и сказала, что хочет встретиться со мной в двенадцать у школы.
Мамы дома уже не было, а папа неожиданно оказался свободен и, когда я встала, сидел на кухне, чистил яблоки для соковыжималки.
Папа у меня очень красивый. То, что мама красивая, воспринимается само собой, а вот красивый папа попадается не часто. Перед каждым родительским собранием Инна Григорьевна, наша классная, спрашивает меня, «придет ли папа». А он и был-то на этих собраниях всего пару раз за все время моей учебы в школе.
– Какие новости? – Он явно был настроен поболтать.
– Шутишь? Новости – то, что по телеку показывают, а у меня – однообразие и скукота. – Я налила молоко в глубокую тарелку и сунула греться в микроволновку.
– Хочешь, поедем сегодня на каток?