Всё зеленое

– Я и не собиралась.

Зачем-то вернув мне яблоко, он бросил в сторону Амелина молящий взгляд:

– А Костя?

– Запиши его телефон и, если прямо совсем плохо будет – звони. Ну или пиши. Только не ввязывайся ни во что и ни с кем не ходи!

Продиктовав мальчику номер и спешно подхватив Амелина, я потянула его к метро.

– У тебя такое лицо, как будто тебе родители игрушку не купили.

– Мне родители ничего не покупали. У меня и родителей толком не было. Только это не игрушки, Тоня, – это чья-то жизнь. И самое страшное в ней знаешь что? Вовсе не побег. Самое страшное – безысходность. Когда понимаешь, что никуда ты не убежишь. И что так будет всегда, а ждать, пока вырастешь, уже нет никаких сил.

Больше за всю дорогу он не проронил ни слова.

Глава 2

Никита

Говорят, что у любой истории есть свое начало и конец. Какое-то определенное событие, за которым следует череда перипетий, составляющих эту историю, а за ними финал.

Но я считаю, что это все ерунда. Нет никакого определенного начала.

История сбитого на перекрестке пешехода может тянуться с самого его рождения и рассказывать о том, что привело его на эту дорогу, а может начаться за пару минут до появления всех участников столкновения.

То же самое с финалом: ничто и никогда не заканчивается полностью. Пешеход погибает, но жизнь-то продолжается.

Начало и конец – всего лишь две точки на бесконечной прямой, между которыми находится единственная и самая главная точка. Точка невозврата.

Нашей точкой невозврата стал разрушенный корпус. Он связал всех. И тех, кто был рядом в момент его обрушения, и тех, кто даже не догадывался о его существовании и не подозревал, как сильно изменится их ближайшее будущее из-за всего, что случилось у нас.

По правде говоря, то, что произошло с корпусом, стало весьма поучительным итогом наших общих косяков. Ничего особенного, но от свободы, возраста, любви и жары мы все понемногу сходили с ума.

Глупо, конечно, и никто бы в этом не признался, но каждый из нас чего-то ждал. Чего-то особенного и необъяснимого. Какого-то неведомого волшебства, в которое, разумеется, уже никто не верил и, тем не менее, не мог не поддаться атмосфере волнительного ожидания. Томительное предвкушение бродило по венам, затуманивало голову, лихорадило и накатывало со всех сторон радужными надеждами, чувственными снами и необъятными возможностями.

Никто ни о чем не говорил и не смог бы объяснить словами – это просто было, и все. Как сияние зеленого летнего утра или вечерний запах костра.

Все случилось именно поэтому. Потому что каждый из нас пытался ухватить это несуществующее волшебство, присвоить себе и никогда не отпускать.

Реконструкцию старого детского лагеря проводили поэтапно. Вот уже несколько сезонов подряд. Одну его половину успели перестроить, привести в порядок и даже заселить туда детей, а на второй все еще велись строительные работы, и мы должны были просто разгребать строительный мусор, остававшийся после сноса старых кирпичных корпусов. Обычная летняя подработка для студентов или гастарбайтеров. И мы с ребятами – Тифоном, Максом, Артёмом и моим сводным братом Дятлом – вполне неплохо с ней справлялись. Не без напрягов, разумеется, но хорошего все же было больше.

Трифонов, а для своих – Тифон, мой бывший одноклассник с репутацией «плохого парня» и «дурной компании», гроза местной гопоты и головная боль школы, поехал в лагерь, чтобы заработать, а я – ради общения и тусовки. Я считал его самым сильным, надежным и справедливым человеком в мире и отправился бы с ним куда угодно.

Артём с Максом были старше нас, самостоятельнее и взрослее. Они жили в собственной квартире, имели свои деньги, и никто из родителей над ними не стоял.

Оба сироты. Только Артём – богатенький наследник, а Макс успел побывать в детдоме. Но дружили они с самого детства и понимали друг друга с полуслова.

Я слышал, что Артём якобы вундеркинд и ребенком его даже показывали по телику, в каких-то передачах про классическую музыку, где он играл на виолончели. Не знаю, как с виолончелью, но с внешностью и понтами у него точно все было в порядке. На предплечье две татухи в виде черных огибающих всю руку параллельных полос, в ушах тоннели, в нижней губе шарик пирсинга. И одевался он с явным закосом под неформалов, но всегда подчеркнуто дорого.

Тифон уважал его за смелость и энтузиазм, а мне в нем нравились дерзкий, немного циничный эпатаж и веселое самодурство. Я искренне мечтал походить на Тифона, но Артём был из тех людей, которые помимо воли вызывают легкую зависть.

И все же с Максом мы сошлись быстрее и лучше. Макс ни на что не претендовал, держался скромно и молчаливо. С первого взгляда он производил впечатление милого, безобидного, немного закомплексованного паренька, но на деле был еще той оторвой. Именно с ним мы совершили набег на кукурузное поле, забрались к страшным местным фермерам, ввязались в драку на овощном рынке и были совращены женщинами легкого поведения из шашлычной.

Дятел же увязался с нами в лагерь в последнюю минуту, воспользовавшись тем, что Лёха поехать не смог.[3 - Ида Мартин «Твой последний шазам».] Иначе я бы никогда не взял его с собой. Мой сводный брат совершенно не подходил для той компании, что подобралась.

Ванечка, которому исполнилось восемнадцать еще в мае, оставался полнейшим наивом, не смеющим без бабушкиного одобрения и шагу ступить. И то, что она впервые отпустила его куда-то без присмотра, стало настоящим прорывом на пути дятловского взросления.

Однако Ваня хоть и был ребенком, но ребенком очень деятельным, часто даже чересчур. И мне ужасно не хотелось, чтобы освоение Дятлом «большого мира» протекало рядом со мной и моими друзьями. Но выбирать не приходилось.

Разрушить подготовленное к сносу здание мы собирались давно. Экскаваторщик никак не приезжал, и работа у нас встала. Макс раздобыл у сторожа ключ от экскаватора, и мы планировали собственноручно разгромить кирпичный корпус.

Каждый мечтал поорудовать ковшом. Вот только Дятел занялся этим в одиночку, втихаря, никого не предупредив. Рано утром, пока многие еще спали, он забрался в кабину экскаватора с прекрасным и самым чистым намерением – доказать всем, что он «молодец».

Только сбыться этому оказалось не суждено.

Артём со своей девушкой Витой приехали в лагерь среди ночи. Бушевала страшная гроза, и по пути к нашему домику их накрыло ливнем. Забежав в первое попавшееся здание, они заночевали там. А наутро Артём, благополучно оставив Виту спать, отправился за кофе. Когда же он вернулся, Дятел уже вовсю громил корпус.

Недолго думая, Артём кинулся спасать подругу, влетел на первый этаж, и в ту же минуту кирпичная стена дома обрушилась прямо на него.

Уже потом я долго думал, смог бы я вот так рискнуть из-за девчонки? Пожертвовать собой, если бы очень сильно любил ее? Бросился бы спасать или нет? Но так ничего и не надумал.

Самый треш заключался в том, что на самом деле Виты в корпусе не было.

Потому что, прежде чем начать разносить все к чертовой матери, беспечный, но сердобольный Дятел прошелся по всем этажам, выгоняя обитавших там кошек, и обнаружил ее.

Умирать, наверное, в любом возрасте страшно, но, когда ты еще не задумывался по-настоящему о смерти и не готовился к ней, когда все еще надеешься, что она приходит к тебе в образе глумливого праттчетовского жнеца с косой, все не так драматично и жутко.

К тому же, если бы Артёма завалило насмерть, то он и испугаться бы не успел. Но в том-то и дело, что его не завалило – даже не прибило. С ним вообще ничего не произошло.

Когда межэтажное перекрытие начало падать, его откинуло к толстой декоративной стене из разноцветных стеклянных блоков. Ее конструкция оказалась настолько прочной, что рухнувшая сверху плита одним концом удержалась на ней, создав над Артёмом некое подобие крыши.

Треугольник жизни – как потом назвал это Дятел. Он еще много чего возбужденно и нервно рассказывал об этом явлении, но я ничего не запомнил. Как чудо ни назови, оно и в Африке чудо, и никакие научные теории этого не изменят.

Как только все случилось, мы с Трифоновым, находясь в каком-то потрясенном, беспамятном состоянии, кинулись разбирать завал.

Дятел тоже пытался помогать, но его трясло, и я, испугавшись эпилептического припадка на нервной почве, отвел сводного братца в сторону и приказал сидеть тихо.

Тогда же прибежала Саша – дочка врачихи из действующего лагеря, с которой у нас намечалась любовь, и сказала, что девушка Артёма на крыше спорткомплекса свалилась в обморок. Я послал Сашу за мамой, а сам поднялся на крышу и с перепугу не заметил, как снял Виту и перенес на траву.

Но только уложил, примчался ошалевший от известия Макс и, не раздумывая, набросился с кулаками на Дятла.

Трифонов вступился за него, и у них с Максом вышла грозящая перейти в драку потасовка.

Истерику Макса можно было понять: если бы моего лучшего друга вот так засыпало, я бы психовал не меньше. Но Тифон тоже был на взводе, а избиение Дятла не могло уже ничего изменить. Сгоряча Макс начал махаться с Тифоном по серьезке и, не вмешайся Зоя, точно схлопотал бы как следует.

Зоя, еще не разобравшись в чем дело, накричала на Тифона, он сорвался на нее, Дятел расплакался, Макс всех обматерил, а я просто стоял и фигел.

До тех пор пока не подоспела Сашина мама, на площадке царили невообразимый ор и неразбериха. Она наехала на всех сразу и отправила «разгребать руины», а сама вызвала скорую.