Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2

Разинув пасть, враждебный клык,
То некто в бурке грозно скажет:
«Руби в шашлык, руби в шашлык!»[117 - Абрамович И. Л. Указ. соч. С. 77–78.]

3. Резонанс высылки Троцкого?

Кампания партии по самоочищению от оппозиции и оппозиционеров была по определению нескончаемой. Учредив систему чисток, партия создала институт по определению границ коммунистического сообщества: в лице подвергнутого остракизму троцкиста она исторгала то, что в ней самой оказывалось слишком опасным, что воплощало зло. «В институте pharmacos’a, – пишет Жак Деррида? об Афинах, – Город исторгает то, что в нем есть наиболее низкого и что воплощает зло, которое начинается снизу. Посредством такого двойного и взаимодополняющего жеста отбрасывания Город ограничивает сам себя по отношению к тому, что по ту сторону от него и что по эту. Он устанавливает собственную меру человеческого, противопоставляемого, с одной стороны, божественному и героическому, а с другой – скотскому и чудовищному». Но – и в этом-то весь парадокс – указание на то, что лежит вовне, определяет сущность того, о чем идет речь, – в нашем случае коммунистической партии. Чистка не могла не быть бесконечной – без ритуала исторжения из себя невозможно было установить, кто хороший партиец, а кто плохой. Партии необходимо было находить внутри себя все новые и новые разновидности оппозиционизма, чтобы сказать себе, кто она такая.

Троцкизм оставался в сердце партии и являлся для нее источником нескончаемой угрозы. Чем больше ЦК бил по троцкистам, тем больше были его опасения, что те только зарывались все глубже и глубже, ожидая своего часа. 20 сентября 1928 года Политбюро писало на места: «Ввиду ослабления внимания парторганизаций к идейно-политической борьбе с троцкистскими элементами и ввиду новых попыток их оживления ЦК постановляет: предложить партийным организациям усилить идейно-политическую борьбу с троцкистскими элементами, в частности, путем настойчивого индивидуального разъяснения соответствующих вопросов отдельным товарищам, в особенности рабочим, а также путем решительного отпора на собраниях антипартийным выступлениям, ограничивая, однако, такую дискуссию действительным минимумом <…>».

Председатель Совнаркома А. И. Рыков? говорил на пленуме ЦК в ноябре 1928 года:

– Решением съезда мы открытых троцкистов исключаем.

Голос из зала:

– Уже арестованы.

Рыков? продолжал:

– Мне подсказывают – «уже арестованы». Я боюсь, что вы немного преуменьшаете опасность. Во-первых, не все открытые троцкисты арестованы, а во-вторых, и в недрах партии есть до сих пор элементы, сочувствующие троцкизму и разделяющие эту идеологию. Чтобы это показать, достаточно одного примера: в Ленинграде, если не в лучшей, то, во всяком случае, в одной из лучших организаций, целая ячейка была возглавлена троцкистским бюро. Думать, что троцкизм не улавливает новых сторонников, кроме тех, которых в тюрьму сажаем, – значит недооценивать троцкистскую опасность в партии. Конечно, та демонстрация троцкистов, которая была в Киеве перед зданием ОГПУ и местного совета небольшая.

Голос из зала:

– Тридцать человек.

Рыков?:

– Я не знаю точное число участников, но небольшая. Но в этом случае мы имели, как бы то ни было, открытое выступление троцкистов. Троцкизм является еще организацией, которая до сих пор обладает способностью проводить свои выступления если не во всесоюзном масштабе, то, во всяком случае, как-то руководить отдельными выступлениями в ряде городов…[118 - Электронный ресурс: https://document.wikireading.ru/hai6lqOo7u].

Рыков? использовал уже знакомое нам структурирующее различение открытое / скрытое – открытая оппозиция / скрытая оппозиция, причем трудно сказать, какой манифестации оппозиции он боялся больше. Открытые выступления оппозиции являлись, с его точки зрения, провокациями. Они могли привести к мысли, что партия не стоит за ЦК единым фронтом, как утверждали пропагандисты. У «скрытой» оппозиции были свои опасности, однако она действовала «тихой сапой» – мотив, который будет иметь продолжение в годы террора.

«Кажется, до четырех тысяч человек голосовало против нашей платформы во время дискуссии перед XV съездом партии», – заметил Сталин? на том же пленуме ЦК. Кто-то из зала поправил: «Десять тысяч». Сталин? тут же согласился: «Я думаю, что если десять тысяч голосовало против, то дважды десять тысяч сочувствующих троцкизму членов партии не голосовало вовсе, так как не пришли на собрания»[119 - Сталин И. В. Об индустриализации страны и о правом уклоне в ВКП(б): Речь на пленуме ЦК ВКП(б) 19 ноября 1928 г. // Сталин И. В. Сочинения. Т. 11. М.: ОГИЗ; Государственное издательство политической литературы, 1952. С. 277.]. Б. Г. Бажанов?, секретарь Сталина?, удивлялся, что тот и не думал уменьшать количество своих критиков. «Это, казалось бы, совсем не в обычаях Сталина?: проще запретить партийную дискуссию – вынести постановление пленума ЦК, что споры вредят партийной работе, отвлекают силы от полезной строительной деятельности. Впрочем, – продолжал он, – я уже достаточно знаю Сталина? и догадываюсь, в чем дело. Окончательное подтверждение я получаю в разговоре, который я веду со Сталиным? и Мехлисом»?. Д?ержа в руках отчет о каком-то собрании партийного актива и цитируя чрезвычайно резкие выступления оппозиционеров, Мехлис? негодовал: «Товарищ Сталин?, думаете ли вы, что тут переходят всякую меру, что напрасно ЦК позволяет так себя открыто дискредитировать? Не лучше ли запретить?» Товарищ Сталин? усмехается: «Пускай разговаривают! Пускай разговаривают! Не тот враг опасен, который себя выявляет. Опасен враг скрытый, которого мы не знаем. А эти, которые все выявлены, все переписаны – время счетов с ними придет»[120 - Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. СПб.: Всемирное слово, 1992. С. 56.].

16 декабря 1928 года уполномоченный ОГПУ Самуил Григорьевич Волынский? вручил Троцкому? ультиматум с требованием прекратить руководство левой оппозицией: «Работа ваших единомышленников в стране приняла за последнее время явно контрреволюционный характер, условия, в которые вы поставлены в Алма-Ате, дают вам полную возможность руководить этой работой; ввиду этого коллегия ГПУ решила потребовать от вас категорического обязательства прекратить вашу деятельность, иначе коллегия окажется вынужденной изменить условия вашего существования в смысле полной изоляции вас от политической жизни, в связи с чем встает также вопрос о перемене места вашего жительства»[121 - Троцкий Л. Моя жизнь. Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1991. С. 532–533.]. В тот же день Троцкий? отправил ЦК ВКП(б) заявление, в котором заявил, что не собирается отрекаться от борьбы за интересы мирового пролетариата. Обвинение в контрреволюционной деятельности нельзя было назвать иначе как разрывом с заветами Октября. «Каждому свое, – писал Троцкий?, – вы хотите и дальше проводить внушения враждебных пролетариату классовых сил. Мы знаем наш долг. Мы выполним его до конца»[122 - Троцкий Л. Д. Дневники и письма: документально-художественная литература. М.: Директ-Медиа, 2015. С. 11.].

В январе 1929 года Политбюро приняло решение о высылке Троцкого? за границу[123 - Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М.: Политиздат, 1990. С. 3–4; Бюллетень оппозиции. 1929. № 1–2. С. 3.]. Мотивируя это решение, Сталин? заявил, что необходимо развенчать Троцкого? в глазах советских людей. В случае продолжения выступлений с обвинениями в адрес партийного руководства «мы будем его изображать как предателя»[124 - Бюллетень оппозиции. 1929. № 1–2. С. 3.]. 18 января решение Политбюро было оформлено Особым совещанием при коллегии ОГПУ и предъявлено Троцкому?: «Слушали: Дело гражданина Троцкого?, Льва Давыдовича, по ст. 58/10 Уголовного Кодекса по обвинению в контрреволюционной деятельности, выразившейся в организации нелегальной антисоветской партии, деятельность которой за последнее время направлена к провоцированию антисоветских выступлений и к подготовке вооруженной борьбы против советской власти». Постановили: «Гражданина Троцкого?, Льва Давыдовича, выслать из пределов СССР». Троцкий? поспешил заметить, что высылка явилась актом «преступным по существу и беззаконн[ым]»[125 - Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 535.].

Х. Г. Раковский? обращался к Политбюро из Саратова 15 января 1929 года:

Здесь распространился слух о предстоящей ссылке Л. Д. Троцкого? заграницу, и даже указывают на страну, в которую он должен быть отправлен, – в Турцию Мустафа Кемаля?. Слух этот настолько нелеп, что в него не хочется верить. <…> Прошлая революционная деятельность Троцкого?, его жизнь, целиком посвященная на службу рабочего класса и коммунистической партии, его роль в двух революциях – все это известно всем членам партии и всем трудящимся. И для него не будет больше места на территории Советского, пролетарского отечества? Он должен кончить свою жизнь в Анатолийских тихих степях далеко от того дела, которому отдавал с горячей любовью и с беззаветным мужеством все свои дни и часы! Нет! Этого быть не может. Каковы бы не были озлобление и чувство мести в результате внутренней борьбы, они должны уступить место классовому чутью и здравому революционному рассудку[126 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 159. Л. 9–10.].

Такого же мнения придерживался наблюдавший за происходящим из Константинополя Яков Блюмкин?: «Высылка меня страшно взволновала также в эмоциональном смысле. Я был несколько дней в состоянии нервного заболевания». Факт высылки Троцкого? за границу воспринимался им под углом грозящей ему физической опасности. «Для меня не было ни малейшего сомнения в том, что он будет в ближайшие дни убит террористическими элементами монархической эмиграции. Я считал, что при всех его политических заблуждениях, партия не должна была ставить его перед этой опасностью. Я считал также, что партия не должна была, высылая его за границу, лишать его возможности вернуться к ней»[127 - Политбюро и органы госбезопасности. С. 249–250.].

Высылка происходила в обстановке строжайшей тайны: надо было избежать демонстраций протеста, подобных тем, которыми оппозиционеры всегда отмечали высылку своих вождей. Зиновьевская группа была поставлена в известность – одобрение данной акции должно было служить доказательством истиной перековки. Когда зиновьевцы собрались для обсуждения полученной информации, Бакаев? предложил выступить с протестом. На это Зиновьев? ответил, что «протестовать не перед кем», так как «нет хозяина». Посетив Крупскую? на следующий день, Зиновьев? узнал, что и она слышала о готовящейся высылке. «Что же вы собираетесь с ним делать?» – спросил ее Зиновьев?, имея в виду, что Крупская? имеет голос в составе Президиума ЦКК. «Во-первых, не вы, а они, – ответила Крупская?, – а во-вторых, даже если бы мы и решили протестовать, кто нас слушает?»[128 - Курсив в оригинале: Бюллетень оппозиции. 1929. № 1–2. С. 16–17.]

12 февраля 1929 года Троцкий? был посажен на корабль, направлявшийся в Турцию, и насильно выдворен за пределы СССР. «Голое провозглашение оппозиции „контрреволюционной партией“ недостаточно, – объяснял изгнанный вождь. – Никто не берет этого всерьез. Чем больше оппозиционеров исключают и ссылают, тем больше их становится внутри партии. На ноябрьском пленуме ЦК ВКП(б) (1928 г.) это признал и Сталин?. Ему остается одно: попытаться провести между официальной партией и оппозицией кровавую черту. Ему необходимо до зарезу связать оппозицию с покушениями, подготовкой вооруженного восстания и пр. <…> Нужен удар, нужно потрясение, нужна катастрофа»[129 - Там же. С. 2.].

По партии пошли два новых анекдота:

– Почему Троцкий? был сослан?

– Наша страна экспортирует свои лучшие продукты.

– Троцкий? на рыбалке в турецкой ссылке. Местный мальчик-газетчик, желая пошутить, выкрикивает: «Экстренное сообщение! Сталин? умер!» Но Троцкий? невозмутим. «Молодой человек, – говорит он, – это не может быть правдой. Если бы Сталин? умер, я был бы уже в Москве». На следующий день разносчик газет предпринимает другую попытку. На этот раз он кричит: «Экстренное сообщение! Ленин? жив!». Но снова Троцкий? не попался. «Молодой человек, – говорит он, – если бы Ленин? был жив, он был бы сейчас здесь, со мной»[130 - Мельниченко М. Указ. соч. С. 198, 200.].

В Сибири не были в восторге от высылки Троцкого?. «Бюро краевого Комитета считает необходимым довести до сведения ЦК о своих сомнениях в отношении такой меры, как высылка Троцкого? заграницу. Эта мера не обезвреживает троцкистскую организацию, а наоборот, дает ей в руки новые дополнительные возможности и вызовет добавочные трудности для ВКП(б) и Коминтерна», – писал секретарь Сибкрайкома ВКП(б) С. И. Сырцов? 13 февраля 1929 года в Политбюро[131 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 159. Л. 13.]. По Сибири начали циркулировать листовки с призывами созвать чрезвычайный съезд партии – не такой, как в фантазии Врачева?, а настоящий, – вернуть Троцкого? и выпустить оппозиционеров из изоляторов. «Мы призываем всех членов ВКП(б) всеми силами протестовать против чудовищного акта Политбюро, – писали из поселка Анжерка. – Неужели своим молчанием вы будете покрывать это преступление?»[132 - ПАНО. Ф. 6. Оп. 4. Д. 39. Л. 170.] На IV Сибирской краевой партконференции в конце февраля 1929 года член ЦКК Я. Х. Петерс? предупреждал делегатов: «Высылка Троцкого? еще не означает, что высланные в Сибирь и в разные концы Союза троцкистские группы не будут продолжать свою работу. Я думаю, товарищи, что нам нужно будет так же решительно и энергично бороться с троцкизмом, как мы делали это до сих пор»[133 - Четвертая Сибирская краевая конференция ВКП(б): стенографический отчет. Вып. 2. Новосибирск: Сибкрайиздат, 1929. С. 5.].

Весной 1929 года «замаскировавшиеся троцкисты» обнаружились в Барнауле, Иркутске и Томске. Лев Борисович Рошаль? говорил от имени Иркутского окружкома: «Вы знаете, что они у нас в Иркутске раздавали прокламации о том, что Троцкий? правильно поступил, когда стал печатать в газетах Чемберлена свои статьи против Советской власти. Троцкисты стали раздавать и распространять листовки среди рабочих о том, что социалистическое соревнование это петля на шею рабочих. Вследствие этого явления некоторые товарищи даже начали нервничать»[134 - Демидов В. В. Указ. соч. С. 129.].

Высылка Троцкого? за границу обсуждалась на активе райкома томской парторганизации. Особое внимание уделялось поведению его бывших сторонников. По поводу их выступлений говорилось, что «оппозиционеры заметают след», а Иван Семенович Харитонов? вообще высылку не принял. «Не дали всем высказаться, – сетовал Федор Никитович Гриневич?, – не дали устно выразить то, что было можно. Вот значит, какая была обстановка»[135 - ПАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 67.]. Симпатии к герою Гражданской войны, как опасались в бюро, ушли под ковер: оппозиционеры не «клеймят» Троцкого?, но мотают себе на ус.

29 марта 1929 года на повестке дня партсобрания в институтской ячейке Томского технологического института стояли «выступления Троцкого? в буржуазной прессе». Доклад был поручен Луню? в знак доверия, как свидетельство того, что он преодолел инакомыслие. Карл Карлович? очертил траекторию падения изгнанного вождя, начиная с «прошлого личности Троцкого? в революционном движении», через его «уклонистские тенденции» и кончая его «последними контрреволюционными выступлениями в буржуазной прессе». Иван Елизарович Голяков? окончательно порвал с оппозицией «после гастролерства Троцкого? за границей. Прибегнув к „защите“ интересов рабочего класса через буржуазную прессу <…> он сразу перешел в лагерь ренегатов пролетарской революции. Тот, кто до сего времени считает Троцкого? революционером-большевиком, – заключил Голяков?, – тот только может быть открытым, сознательным врагом советской власти и всего рабочего класса»[136 - ГАРФ. Ф. 110035. Оп. 1. Д. П-51377. Л. 153.]. «Почему не выступал против Троцкого?, когда он напечатал свои [статьи] в буржуазной печати?» – спросили Владимира Федоровича Беляева?. «На собрании выносили по этому вопросу резолюции, я голосовал за них»[137 - ?ЦДНИ ТО. Ф. 77. Оп. 1. Д. 130. Л. 59 об.]. «Ты не доказал, какой он линии держится», – звучало вновь и вновь. «Доклад по Троцкому? мне не поручался, – кое-как защищался Беляев?. – После съезда оппозиционеров проверили на практической работе, вот почему не выступал»[138 - Там же. Л. 60.]. Филатов? упустил возможность доказать, что воссоединился с партией: «Я выступать вообще не мастер. Хорошим говорунам [не дали] слова, а мне и подавно. <…> По этому вопросу много было записано ораторов, и я не стал записываться <…>»[139 - ПАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 3502. Л. 4 об.].

Кутузов? также молчал, но, во-первых, он был болен, а во-вторых, голосовал-то он правильно: «Моя оценка относительно Троцкого? не расходится с оценкой партии»[140 - Там же. Д. 1795. Л. 62 об.]. «Надо было не голосовать, а выступить», – напал на него член Сибкрайкома В. Л. Букатый?[141 - ПАНО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1059. Л. 254.]. «Вы действительно больные, – язвил аппаратчик ниже рангом товарищ Стажаров?, – но тем, от чего Вас лечила партия». Иными словами, симулянт Кутузов? болел троцкизмом[142 - ПАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 68.]. Стажаров? нечестен, вступился Гриневич?: «На собрании двое [бывших оппозиционеров] выступали, к ним плохо отнеслись, поэтому он и не выступал». В. В. Матвеев? тоже считал, что не следовало ставить «информационный вопрос о Троцком?» и заставлять выступать Кутузова?. Влетело обоим: «Перед партией встал ряд важнейших политических вопросов – пятилетка, гастроли Троцкого?, правая опасность и т. д. – и молчание мешало определить, кто на чей стороне»[143 - Красное знамя. 1929. 30 ноября.].

Принятая резолюция выдерживала официальный тон:

Ячейка ВКП(б) Сибирского технологического института с глубоким возмущением отмечает то позорное падение, до которого дошел бывший активный участник Великой Октябрьской Революции. Тот Троцкий?, который вместе c большевиками громил буржуазию и ее апологетов, контрреволюционную социал-демократию, теперь обращается с просьбой к этим социал-предателям взять его под свое покровительство. Трудно представить больший позор для революционера, чем тот, до которого дошел ренегат Троцкий?, предающий свою политическую совесть за десятки тысяч долларов буржуазии и обращающийся с просьбой к апостолам буржуазии взять его под свое покровительство[144 - ЦДНИ ТО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1065. Л. 117.].

С эскалацией обличительной риторики медицинские термины вытеснялись моральными: перестав быть «болезнью», троцкизм стал «падением», «ренегатством» и «изменой». Начались сплошные переименования: улица Троцкого? в Курске стала улицей Дзержинского, одноименная улица в Свердловске – улицей 8 Марта, площадь имени Троцкого? в Днепропетровске – площадью Шевченко, город Троцк Самарской области стал Чапаевском. Еще один Троцк (с 1923 года так называлась Гатчина) сразу после высылки Троцкого? был переименован в Красногвардейск.

Ответ оппозиционеров на высылку Троцкого? просматривается в листовках «большевиков-ленинцев», где в роли злого демона выступал Сталин?. Московская листовка от января 1929 года гласила:

Товарищи!

В нашей листовке в середине января мы сообщили о решении Политбюро выслать тов. Л. Троцкого? из пределов СССР. Это решение настолько чудовищно и невероятно, что многие рабочие не поверили листовке большевиков-ленинцев: некоторые партийцы говорили, что это выдумка оппозиции, чтобы очернить Политбюро.

В ответ на листовку газеты с 24 января повели бесстыдно лживую и клеветническую кампанию против большевиков-ленинцев. Одновременно на ряде партийных собраний и партконференций потерявшие окончательно стыд Ярославские? начинают подготовлять общественное мнение к чудовищному факту высылки т. Троцкого?. Для этого пускается гнусная клевета о якобы готовившемся оппозицией <…> вооруженном восстании против соввласти. Наглая и грубая ложь – вот излюбленное средство борьбы, которое практикует ЦК против оппозиции. Новым изданием «врангелевского» офицера, выдумкой об антисоветских заговорах оппозиции Сталин? хочет «подготовить» партию и рабочий класс к новым ожесточенным ударам по ленинской оппозиции. <…>

Товарищи рабочие! Возвысьте ваш голос. Ударьте по рукам выполняющих волю чуждых классов. Выбирайте делегации с требованием возвращения тов. Троцкого?, сосланных и заключенных оппозиционеров.

Вмешивайтесь активно в дела вашей партии[145 - ?ЦГА ОДМ. Ф. 3. Оп. 10. Д. 174. Л. 24.].

Подробнейшая листовка «Коломенской группы большевиков», которая приводится здесь с большими купюрами, парировала аргументы о продажности Троцкого? на Западе:

Товарищ!

После нашего письма тебе «Правда» опубликовала три грязных, клеветнических статьи против т. Троцкого?. Самое появление статей нас не удивляет, как и содержание этих статей. Возьми XIV том Ленина? (издание 1921 или 1925 г.) и ты прочтешь там, что почти теми же словами «знаменитый» Ермоленко? обвинял Ленина? в том, что он – германский шпион, что он получил от германского Генерального штаба 10000 руб. (эта цифра стала шаблоном всех клеветников). Мы, большевики-ленинцы, сумели ознакомиться с точным переводом этих статей и потому заявляем с полным сознанием верности ленинизму и ленинским методам борьбы, мы подписываемся под этими статьями и разделяем перед лицом мирового пролетариата вместе с т. Троцким? ответственность за его выступления на страницах буржуазной печати. <…> [Мы] пришлем тебе эти переводы: чтобы ты сам, сопоставляя их со статьями в «Правде», увидел, к какому извращению статей и мыслей Льва Давидовича? вынуждены прибегать Ярославские?, чтобы <…> замазать подлинное лицо преступления, совершенного ими, преступления, которое может стоить головы вождя Октябрьского переворота и ближайшего – да, именно ближайшего (чего бы ни лгали Ярославские?, Сталины? и проч. Бухарины?) сотрудника и друга Ленина?.

Но зачем же, спрашиваешь ты, делается это? Зачем нужно клеветать на Троцкого?, «на оппозицию»? Законный вопрос! Читай же горькую истину: Сталин? и его друзья, упоенные блеском власти и кажущегося могущества, вполне искренне думали, что они уже стоят одной ногой на почве социализма и вот-вот поставят и вторую ногу на ту же почву. Социализм в одной стране почти победил. <…> И вдруг <…> какой-то кулак не хочет дать хлеба, какие-то члены партии не хотят видеть кулака, не хотят с ним ссориться, какие-то правые (откуда они при монолитном единстве «ленинского» ЦК и «ленинской» партии?) требуют уступок капиталистическим элементам, срываются планы <…>. Это же скандал! Это же полное политическое банкротство! <…> Тут появляется у Сталина? счастливая мысль: «Оппозиционеры своими листовками, брошюрами, выступлениями формируют недовольство, указывают, кем можно заменить Сталина? и его сторонников». В тюрьму оппозиционеров, за границу Троцкого?. <…> Рабочие все равно проверить наши писания не смогут и потому поверят на слово, <…> поверят, что Троцкий? перешел на службу буржуазии, и тогда уж некем будет заменить нас.

«Вот мы и выкрутимся, а там авось кривая вывезет <…>». Но вывозит ли кривая, спросим тебя, товарищ, мы, оппозиционеры. Нет, не вывозит[146 - Там же. Л. 35–37 об.].

Наоборот, утверждала оппозиция, репрессии все усугубляются. Об этом говорила московская листовка от 15 февраля 1929 года:

Товарищи!

Вслед за выдачей на расправу белогвардейцам вождя Октября тов. Троцкого? началась зверская расправа над лучшими сынами пролетариата, большевиками-ленинцами, защитниками октябрьских завоеваний. 63 большевика-ленинца <…> обманом увезены в Тобольскую каторжную тюрьму, именуемую ныне политизолятором. Партийное руководство скрывает от рабочих это новое преступление. <…> В знак протеста против подлого режима, установленного для заключенных, ими 4?го февраля объявлена смертная голодовка. <…>