Дети забытых богов – 2

Приезд из Ватикана вооруженного отряда монахов у всех вызвал настоящий переполох. А когда под пытками магистр ордена узнал имена трехсот отступников от веры, то начались гонения. Замок в очередной раз спалили, но нужный документ так и не обнаружили. Слуг, кого успели схватить, тех замучили до смерти, остальные подались в леса, в горы, на границы в другие края и соседние княжества.

Вылк уже многое мог рассказать, он, как старший своего рода, сумел собрать все кусочки древних преданий своего народа. Донские и сибирские семьи помогли восстановить численность всех домов.

– Страшным ударом была революция 1917 года, когда молодежь решила поддержать новую власть, сломать старые устои. Многие не вернулись с фронтов, а десятки молодых людей покинули наши села.

Пойми, если кто – то чужой брал наших женщин, то всегда рождались волосатые дети. Это был ударом для нас. А что обычно происходило с роженицей? Мракобесы! Над ней учиняли расправу! Поэтому старики всегда требовали брать только своих, дети получались самые обычные, но после четырнадцати лет наступало время обряда. Среди своих это было малозаметно, чужаков тогда сторонились. Все жили, как староверы, как старообрядцы, принимали только своих единоверцев. Поэтому и церкви строили свои, и приход был свой.

В первый период революции, когда Лейба Бронштейн привез из Америки новых вампиров, начался новый передел страны. До сих пор рассказывают о целых пароходах, которые пришли пустые, без экипажей, без пассажиров, короче, без живых людей. Никто не мог понять, что происходит, ведь Россия давно жила без таких кровососов. Они смогли заразить своих доноров особым бешенством, которое сделало их всех послушными животными. Еще они разрушили границы, сломали вековые устои. А тех, кто был против них? Их всех безжалостно уничтожили. Как? Это уже отдельная история.

Помнится, сразу появились первые комиссары в кожаных одеждах и в темных защитных очках, которые чинили свой закон. Боролись с так называемой контрреволюцией. Ночные массовые митинги и встречи по вечерам, а потом начался мор, голод. Вампирам не нужно было продовольствие. Потом они поняли, что допустили ошибки, и стали все исправлять. Но было уже поздно, началась бойня за власть. Ужас. Но от тех, от самых первых, никого скоро не осталось. У народа был сильный иммунитет, православие. Привить новое оказалось трудно. Поэтому, всё старое стали безжалостно истреблять.

Вылк долго молчал, потом опять потянулся всем телом, словно засиделся, устал. Сегодня ему было что рассказать.

Арсений.

«Да, заповедает Господь Бог Ангелам своим охранять тебя во всех путях твоих!»

Это был коренастый молодой человек с высоким лбом, темными вьющимися волосами. Лицо насмешливое, небритое, цыганское с тяжелой челюстью. Взгляд шальной, веселый. Одет он был в старую солдатскую шинель, неоднократно подпаленную возле костра в степи. Обут в офицерские сапоги, которые он честно выиграл в карты у одного наглого обозчика. Гимнастерка не первой свежести, на голове заломленный в бок картуз, за плечами тощий мешок с запасной нательной рубахой. Продуктов в мешке давно уже не было. За голенищем немецкий острый нож с тонкой серебряной насечкой на лезвии. Оружие, которое он подобрал однажды во вражеской траншее. На шее нательный серебряный крест на тонкой тесьме. За подкладкой толстый куль царских банковских билетов 1904 года выпуска, достоинством по сто рублей и несколько георгиевских крестов из личных боевых наград.

Когда он улыбался, то люди вокруг на миг даже терялись, и неохотно отвечали ему тем же. Крестьяне при встрече отворачивались, плевали ему в след, чувствуя, что он или конокрад или ведьмак. Дамы очаровано вздыхали и охали, а старухи крестились, но сами торопились уйти в сторону.

Арсений давно покинул свою воинскую часть, и, кажется, что не имел ничего за душой, кроме мандата, выданного полковым комитетом, который направлял его в Петербург по срочной надобности.

После выхода манифеста Временного правительства от 3 марта 1917 года, где пункт первый гласит: Во всех ротах, батальонах, полках, немедленно выбрать комитеты от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.

Пункт второй: Во всех воинских частях, избирать по одному представителю от рот, который явится в здание Государственной Думы.

Пункт третий: Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету Рабочих и Солдатских Депутатов.

После выхода такого сумбурного документа, комитет решительно взял в руки власть, отказываясь подчиняться приказам офицеров Генштаба. Остальные события вообще трудно было бы описать. Впоследствии Арсений видел и массовые братания с врагом, и расстрел офицерского состава, и постоянные митинги. Это все ему решительно надоело. Вот, наступил момент, когда он покинул расположение части, сделав себе отпуск, законное положение которого, кстати, в манифесте было тоже прописано.

Собственно говоря, и надобности той никакой не было, просто решил прогулять чужие деньги, а потом, возможно податься в родные края.

В город прибыл в закрытом вагоне, вместе с трофейными лошадьми. Спал на грубо сколоченных деревянных нарах, засыпанных сеном. Запах стоял сладостный, вязкий. Навозный. Сено было хорошо высушено и заготовлено с избытком. Оно всюду лежало в тюках, в мешках, и просто насыпом. Тут же лежали мешки с овсом, с пшеницей. Собственно говоря, это и был «лошадиный паек», который лошади честно разделили с людьми. Арсений был тут лишним, единственным пассажиром.

Сопровождающие груза солдаты кормили его за то, что много складно языком болтал и за лошадьми мог хорошо ухаживать. На перегоне, когда стоянка намечалась продолжительной, то становилось очень скучно. И тогда охранники наметили выгуливать коней в открытом поле. Спускали из вагона небольшие аккуратные сходни, выпускали животных, чтобы те могли размять свои ноги. Следовало немного поводить их под уздцы, потом тщательно вытереть влажной тряпкой, и накрыть попоной.

Арсений был мастак – верхом обходился без седла, но лошадь не портил. Его уважали, видно было, что он лихой малый и славный рубака. Вот только оружия он не носил, как то обходился без него. А время – то было не спокойное.

Питер.

Этот северный город уже лежал в раннем снегу. Поезд прибыл вечером, он попрощался с мужиками, те еще раз спросили:

– куда, мол, на ночь глядя? Темень, и не найдешь сейчас ничего.

Но Арсений был неумолим, что зря время терять? Вышел, перешагнул полотно пути, и нырнул в заснеженную темноту. Тускло горели на улицах фонари, редкие прохожие испугано жались к стенам домов, все тут казалось пронизано то ли страхом, то ли холодом.

По плану следовало добраться до первого трактира, поужинать, а там видно будет. Имелся и запасной план. Следовало остановить любую пролетку, чтобы добраться до лучшей гостиницы с ванной, где есть чистая постель, горячая вода и иностранный шампунь. Об этом и многом другом, Арсений мечтал уже не первый месяц.

Трактир он нашел сразу, под тусклым фонарем висела кривая вывеска. Он вошел, порядком удивился, но ничего полезного тут в прокуренном помещении быть не могло. Всюду воняло кислой капустой, на низких столах лежали грязные скатерти. Лавки вообще казалось, вросли из пола, или наоборот, были к полу придавлены. Народ монотонно гудел в своих проблемах и разговорах. Стоял какой- то сизый дым, очевидно, что некому было прочистить в печке дымоход, или отрегулировать заслонку.

Незваный гость внимательно огляделся, и, не дожидаясь предложения, рухнул на свободное место, где рядом спал мужик не раздевшись, в вонючем тулупе. Рядом возник половой, блестя замасленным ровным пробором волос. Тонкие усики под носом выглядели браво, и от этого одного уже возникало желание похлопать по его щекам, чтобы сбить немного самоуверенности и ненужного щегольства.

Арсений, конечно, не стал к нему даже прикасаться, а только сделал свой заказ. Из предложенного услужливым человеком, он выбрал горячую гречневую кашу, заправленную шкварками, кусок мяса, который ошибочно назвали бужениной, рыбу под холодным соусом, ягодный кисель и соленые огурцы. Вместо хлеба предложили пироги с грибами.

Люд, который находился рядом, с недоверием смотрел на случайного незнакомца, который зашел сюда выпить и закусить.

– Примеряются. Понятно, следует быть начеку!

Водку, который принес половой в маленьком графинчике, он попробовал сразу. Она обожгла рот, но это скорей от непривычки, качество было среднее. Заправившись, он рассчитался, дал на чай.

Когда вышел, то легко угадал в темноте фигуру человека, который следил за ним весь ужин.

– Так и есть, погулял!

Первое, что пришло в голову – это вернуться в зал, но дверь тут же открылась и оттуда вывалились еще пара местных. И произошло это все, как бы случайно.

– Ну, в лес не ходи, окружают!

Арсений ловко кинул свой мешок в лицо одному, коленом ноги заехал в пах другому, и вновь развернулся к первому, который казалось, бесшумно подкрался к нему с целью оглушить. Но наш парень ловко ушел ему под руку, и одновременно поймав ее, вывернул громиле руку в локте. Та громко хрустнула. Потерпевший яростно завопил от нестерпимой боли.

Где- то послышались тревожные свистки дворника. Те двое опомнились, попытались во второй раз, но Арсений заломил руку выше, и грабитель от боли опять охнул, преградил остальным подход. Двое напряженно смотрели вдаль, в темноту, потом струсили, бросились бежать. Послышался топот ног, за ними устремились с улицы солдаты с ружьями наперевес.

Товарищ Арсений ждал, когда появится кто- то из патруля. А дальше неожиданно получил прикладом в спину, и ненадолго отключился.

Когда пришел в себя, то оказался у бревенчатой стены дома, совершенно в другом месте, внешний карман был вырван, там у него находились некоторые деньги, мешка рядом не оказалось. Болела спина, затылок. Где- то на голове даже шла кровь, но не это было главное. Пропал его нательный крест и трофейный серебряный нож, которым он так гордился.

Когда он встал, пошатываясь, то оказалось, что патруль все- таки прибыл, но поймать им никого не удалось. Солдаты проверили его бумаги, спросили, почему он не зарегистрировался по месту назначения. Арсений, промямлил, он только что с поезда, ужинать зашел.

– Нашел место, где ужинать. Это ведь притон воровской, не понимаю, почему тебя еще там не раздели? Пошли, фронтовик!

Патруль оказался из сборного отряда. Матросы и солдаты, вооруженные винтовками. Впрочем, они сразу же ушли по своим делам, остались пожилые вояки из городских рабочих. Молодая девушка с белым платком на голове внимательно осмотрела его голову. Потом ему промыли голову, перевязали бинтом. Напоили горячим кипятком с комковым сахаром. Когда все стихло, отвели в соседнее помещение. Ночевал он в темной сторожке: показали в углу топчан, под голову положил чужую «скатанку», а своей шинелью укрылся.

Революционный Питер.

Днем город выглядел несколько иначе. Быстро таял снег, кругом были огромные лужи. Красные знамена пестрили на многих зданиях. Ими же украшали весь революционный транспорт. Что- то происходило. Арсений огляделся, но другого транспорта в городе не было. Пролетки и телеги словно сговорились, объезжали демонстрантов стороной. Красные и черные флаги были повсюду.

Эти украшения объясняли некий подъем революционного настроения среди населения. Действительно произошли перемены, о которых Арсений на фронте только мог слышать. Люди на площадях участвовали в массовых митингах. Много счастливых лиц, этого нельзя было не отметить.

Казалось, что никто не работает, все производство встало, но это было совсем не так. Существовал некий контраст, после цвета кумача, бросались в глаза длинные очереди за хлебом. Всюду было много приезжих, праздно шатающихся людей, которым нечем было заняться. Это еще результат Манифеста Временного правительства, когда отмена оседлости сказалась на притоке иногородних в столицу. Следует вспомнить, что многие народы жили в отдельных слободках, которые числились, как Татарские, Еврейские или иные общины.

Слушая чужие разговоры, товарищ Арсений отмечал про себя, что многие фабрики давно закрылись, а их рабочие и служащие невольно оказались без работы, на улице. И только благодаря декретам нового правительства, им удается вернуть некую производственную жизнь. Заводы, как и прежде, выбрасывали из труб клубы дыма, доносились сигналы гудков, оповещающие о начале рабочего дня. Производство выполняло старые военные заказы, которые кажется, никто не отменял.

Первые встречи с патрульными навели на мысль, что следует обзавестись более солидными документами. Так он и сделал, но сначала утром сходил к анархистам, чтобы там послушать их.

Говорят, что раньше эта фракция занимала пустующий городской цирк, закрытый пожарными службами. Позже в цирке стал выступать товарищ Троцкий, а фракция анархистов перебралась в поместье одной знатной особы. Они очень быстро освоились там. По военному укрепили мешками с песком подступы, выставив два пулемёта на лестницу, ведущую к зданию. Помещения внутри напоминали залы дворца, где полы были безжалостно истоптаны, колоны истыканы окурками, кругом лежал мертвой грудой различный бытовой мусор. Засаженный почерневший камин. Картины со стен уже сняли, и можно было видеть только пустующие места, где они когда- то висели. Видимо, вместе с бывшими хозяевами, особняк покинули и слуги.

Здесь уже были некоторые его полковые знакомые, конечно не идейные, но убежденные революционеры, и он только с ними поздоровался. Перехватил покурить. Где – то тут, в революционной столице должен был находиться его родной брат Силантий. Спросил о нем, но в тот момент тот так и не обнаружился. Остался, чтобы выслушать некоторых митингующих.