«Футляр времени», или Хроники одной хрени

Стоят кучей, смотрят на танцующих – на вечно загорелых лицах стеснение и неуверенность, что их приход сюда уместен. И здесь можно прочувствовать «клозетное» высокомерие города и оскорбленное достоинство убогого быта села.

Встречаясь утром у умывальников, Ирина прилюдно подставляет щечку для короткого Женькиного «чмока». В косых девчачьих взглядах сквозит зависть. А его состояние счастья безудержно резонировало с веселым щебетом невидимых птиц.

За день до отъезда домой устраивается прощальный костер. Ребята надыбали в деревне самогонку.

Отойдя подальше от центра праздника наливали по полстакана мерзкопахучего. Крепче Жека еще не пил. Старается не опозориться. Кажется, получилось. Смачно захрустел поданным зеленым яблоком. От неспелости аж свело челюсти. Спешно закуривает свои любимые «Родопи».

Затем Ирка, зажмурившись, делает два судорожных глотка. Поперхнулась, на глазах выступили слезы, замахала рукой: «Ну и гадость!». Все рассмеялись.

Над головами шумели сосны, речка в свете желтоватой луны серебристой змеей убегала в далекое.

Еще три таких подхода к выпивке, подальше от физруков-надзирателей, и компания уже достаточно пьяна, а это Боб с Мастером и две дуры из девятого, дерзкие в своем поведении.

В два ночи тусовка объявляется закрытой, и школьный народ недовольно разбредается по своим половинам старого деревянного барака.

Стремительно засыпал с «вертолетиками» на потолке и тщеславной мыслью – вопросом: «Чем же я ее так покорил?».

Евгений просыпается от сильного толчка в бок. Продрав глаза, в темноте с трудом различил круглое лицо Боба.

– Пошли, – шепчет он.

– Куда?

– Давай побыстрее, говорю тебе!

Кто-то переливчато всхрапывает – похоже на педагога по прозвищу «Шест», за нездоровую худобу, с диким именем – Энгельс Иванович.

В одних трусах вышли на воздух. Вовка пальцем указывает на густой орешник, растущий рядом с летней столовой и так приглушенно:

– Иди и посмотри.

Почувствовав нехорошее, Жека скорым шагом туда. Сердце колотится где-то на затылке, язык шершавит.

Слышно два голоса: один Ирин – что-то ласковое с негромкими смешками, другой не разобрать. Жизнь стала вмиг конечной и неуютной.

Всмотревшись, когда уже крадучись обошел огромный куст, в разбавленный, лунным светом, ночной мрак, встретился с Иркиными глазами – они испуганно смотрели на него, а на ней голая задница Григория, более известного в классе как Гоша (Евгений узнал его по клетчатой ковбойке). Тот самый Гриша Быков – отличник и ее однофамилец, про которого она как-то сказала: «Серый, буквально во всем, как булыжник на мостовой». Одноклассники, известно, его тоже не уважали – за бабскую манерность и учтиво-приторное отношение к учителям, близкое к подобострастию.

– Неужели изменила мне? – пронеслось в мозгах.

В следующее мгновение Жека брыкает ногой в пах вскочившему. Тот вскрикивает, согнувшись пополам. Дальнейшее помнится смутно, словно кадры в лучах стробоскопа – как висла на плечах и кричала, когда-то его, женщина и как с разбитой в кровь рожей стонал счастливый соперник, валяясь по земле, закрыв голову руками.

Боб с трудом оттащил друга, который с исступлением, зацикленно, продолжал повторять: «Изничтожу, сука!»

Потом были ее всхлипы-извинения, но в тот момент Борисов не принадлежал себе, и нашел в себе силы всех послать на…

Ему еще никогда не было так тошно на душе.

От главного героя:

«Друзья и недруги, а их суть одна – все относятся к категории людей».

Смотришь вверх – сразу видишь дно,

А опустил глаза – и под ногами небо,

И пусть реален мир-обман, где не случаются победы,

Когда не захотел лукавства – не одолел врага,

В душе печальной – рабство. За горизонтом – мгла.

Но в темноте нецветной зенит сменил надир,

Где счастье упаковано, там сам себе кумир,

Но нет здесь пьедестала, а лавровый венок не голову венчает – он терном лег у ног.

________________________//______________________________

Дорогая его сердцу бабушка – Зубова Анна Ивановна, слыла женщиной нелегкого характера. Такую нелестную характеристику на родного человека Жека сублимировал еще в раннем детстве из нечаянно подслушанных соседских разговоров, позже уже из своего опыта ученика школы, где она работала завучем, преподавая биологию.

Всегда бескомпромиссная, полная едкого сарказма – окружающим с ней было непросто. Среди учеников имела непререкаемый авторитет и кличку – «Зубило».

Гладко зачесанные в пучок волосы, очочки в стальной оправе, прямая осанка, тонкие, вечно поджатые губы – и вот перед вами образец училки-сухаря.

А единственного внука, в общем-то, баловала. Могла непедагогично накричать и тут же извинительно дать рубль на кино.

Женькиных родителей вспоминала не слишком часто и без горестных вздохов – видимо берегла его нервы. Правда, часто ходила с ним на кладбище и в день их смерти долго рассматривала немногие свадебные фотографии, где счастливо улыбаются зять Петя и любимая дочь Верочка.

Путь к совершеннолетию у Евгения не отмечен проявлениями каких-то особых талантов. Так – среднестатистический советский школьник.

Как и у многих, по мере взросления, «вектор выбора» будущей профессии шарахался по разным плоскостям и направлениям. От футболиста (в начальных классах) к археологии (восхищался научным подвигом Шлиммана), далее в мечтах стать дипломатом (насмотрелся прибалтийских фильмов о Западе) и, наконец, философия (Гегель, Кант, экзистенциализм – это звучало).

Следя за этими мечтаниями быстро увлекающегося внука бабушка каждый раз резонно замечала:

– Главное будь человеком и не забывай Бога. Тогда все у тебя в жизни приложится.

Церковь не посещала, но и к теории Дарвина относилась скептически. В два года, по ее настоянию, Евгений был крещен. Носила крестик, и по утрам, как бы незаметно от него, молилась на маленькую иконку, стоящую в углу книжной полки.

Помнит, как она ему, подростку, сказала как-то:

– Повезло внуку с бабкой, впрочем, и мне грех жаловаться.

И вот 32-х летний уже Евгений Петрович – кандидат философских наук, президент коммерческого банка, хоронит своих – бабушку Анну Ивановну и … жену.

Они заживо сгорели. Несчастный случай – на его, только что построенной даче, якобы, подвела электропроводка. Так случилось, в доме ночью остались одни, и огонь был неумолим.

Закрытые гробы. В храме много людей. Ему тогда казалось, что сегодня – в этот майский день навечно рухнул привычный порядок вещей. Не зря, хотя, подчас, дежурно говорят: «Невосполнимая потеря»,– это, конечно, про бабулю.