Рыжий, или Лешке бролес. Лесные братья Прибалтики

Януке курил мало и только трубку, и только табак хорошего качества. Трубки были его хобби. Он их коллекционировал. Ему их дарили в основном его младшие братья, приезжая пару раз в год забрать мёд с хутора. В хороший год качали до тонны меда за сезон. Януке радовался каждому подарку, как маленький ребёнок, но после вечерних посиделок за чаркой домашней медовки с братьями и сынами, набивал постоянно одну и ту же трубку, которую подарила ему его Герда на рождение их первенца. Все это знали, а сама Герда от умиления пускала всегда слезу в платочек. Она любила своего мужа.

Сыновья радостно встретили своего отца и слушали его рассказ о вчерашнем дне. Прежде всего Януке поинтересовался здоровьем Миндауса. Потом рассказал детям всё до мелочей, как забирали, что случилось и что делали. Миндаус, как будто предчувствовал приход отца, наловил в Вянте свежих, жирных сазанов и уже запёк их в глине и сейчас все с удовольствием завтракали этой рыбой со свежим чёрным, домашним хлебом. Навар свежего щебреца с мёдом завершил трапезу. Затем приступили к главной работе – перекрытию схрона и его полной маскировкой. Толстую осину распустили пополам и принесённым отцом долотом стали выдалбливать внутри. Затем два длинных куска полутруб снова соединили вместе, туго связали под корой стальной проволокой и получилось пустотелое дерево. Оно и стало главной вытяжной трубой от печи в схроне. Его под наклоном положили на растущее рядом дерево, а конец просунули между перекрытием схрона. В него вставили металлическую трубу, идущую от печи в схроне и стали класть накаты на крышу. Каждый из трёх накатов перекладывали толстым слоем высушенного болотного мха и глиной. Закончив класть перекаты, аккуратно засыпали всё землёй и сверху уложили наст травы. Люк—вход замаскировали под куст волчьей ягоды. Человек, не знающий о том, что на поляне есть жилой схрон не найдёт и не увидит даже примет. Испытали печь. Тяга была хорошей, дым с трубы не был виден даже в близи. Переночевав в новом помещении Януке остался доволен. Необходимо было теперь занести сюда керосиновую лампу с запасом керосина, соль и спички и по-тихому сносить тёплые вещи и спальные принадлежности. Первый схрон был готов.

После сытного ужина с медовым чаепитием Януке достал трубку и стал забивать её табаком, доставая его с нового кисета. Трубка была то же новая. Парни поняли, что будет серьёзный разговор. «Отец, а почему Вы взяли новую трубку, а не свою любимую?» спросил у Януке Стасис. «Потому, что любимая трубка должна храниться дома, а эту я специально принёс сюда, тут теперь её место в нашем схроне.» тихо произнёс отец, раскуривая чуть сыроватый от вечернего туманца табак. С реки тянуло сыростью и холодком. Костас подкинул в тлеющий костёр сухих поленьев и огонь разгорелся, треща ими с новой силой. Все безотрывно глядели на пламя костра, каждый думал о своём. Тепло быстро распространилось и лица парней немного покраснели от этого чуда. «Дети мои» обратился отец к сыновьям: «Новый порядок не будет нам с Вами полезным. Нас или вышлют, как некоторых в Сибирь, или просто убьют. Пришло то время, когда надо принимать решение, как жить дальше? Или мы с Вами станем в один ряд с нашими бывшими батраками, которые очень быстро поймут и полюбят новую власть, или будем бороться против неё. Наша первая задача состоит в том, чтобы запугать ещё не понимающих плебеев. Для этого надо убить и выставить на показ их обезображенные тела в первую очередь участкового милиционера и его прихвостня председателя колхоза.» от сказанных слов он сам немного поморщился, но продолжал: «В противном случае нашему Миндаусу нельзя будет никогда выходить из лесу, ведь милиционер считает его сгоревшим по вине погибших активистов. А так он сразу всё поймёт и нам не жить больше здесь или не жить вовсе. Так уж лучше мы их, чем они нас» закончил он своё выступление. Все сидели молча. Первым не выдержал Костас: «Отец, да мы вообще—то это вчера обсуждали уже, пока Вас не было здесь и пришли к выводу, что Вы правы и говорите, что нам делать, мы всё исполним». «Первое и самое главное, никому не рассказывать даже по большому секрету о нашей организации. Второе, дисциплина должна быть железной. Третье – стоять друг за дружку горой, чего бы не случилось, выручать, не бросать в беде. Агитировать народ против власти без лишнего шума, не привлекая к себе внимания. На людях вести себя с властью вежливо и учтиво. Не брать без надобности оружия в руки. Заботится о своих ближних, прежде всего о наших малых и женщинах. Юриса пока не посвящать пусть ждёт своего часа на болотах. Пасеку на зимовку перевозить не будем. Дать ему материал пусть соорудит там какой-то сарай для зимнего хранения ульев.» Сыновья молча слушали своего отца и лишь кивали в знак согласия своими головами. «А участкового и председателя колхоза Владиса Карбониса порешим завтра. Сегодня отдыхаем, с утра ловим рыбу и идём все вместе на хутор мать заждалась и Радочка соскучилась. Дорогой всё решим не спеша.» При напоминании о сестре у всех на лицах появилась улыбка. Костас распалил в схроне буржуйку и стало заметно уютней. У каждого было своё место в просторном подземном помещении. Уснули все быстро, день был тяжёлым.

Герда, Радочка, Янек и молодая невестка Ядвига встречали своих мужчин во дворе большой стиркой. Развесив по всему двору стиранное бельё, женщины занимались уборкой в доме, а дети отгоняли от белья домашнюю живность. Вошедших мужчин не сразу и заметили. Первая увидела отца и братьев маленькая принцесса. Сколько было радости при встрече. Костас в тихую принёс сестрёнке маленького зайчонка, в пойманного ещё на кануне. Он отдал серенький клубочек сестре и та, радостно крича, побежала показывать своего нового питомца Янеку. Поцелуи получили от неё все, особенно досталось отцу и любимому братику Миндасику. Семья вновь вся была в сборе. Рыба была кстати.

Баня, что лучше неё бывает в этой жизни. Отец распорядился топить баню. Костас и Григонис стали готовить парную—наносили свежей воды полную бочку, разожгли дрова в каменке, вымыли предбанник, начистили лавки острыми ножами, принесли веники с чердака. Лежанки были липовые, а стены дубовые. Баня быстро набрала необходимую температуру. Первыми пошли мыться женщины взяв с собой бурачный морс и соду для мытья волос. С бани были слышны вопли Рады, когда Герда легонько шлёпала её веником по спине. За тем пришла очередь мужчин. Они взяли с собой резкого кваса. Банились половину дня. За это время Герда с Ядвигой приготовили обед. Чистые, распарившиеся, красными лицами мужчины сели за стол. «А что, мать, не выпить ли нам сегодня по маленькой медовки?» спросил улыбающийся Януке жену, хлопая от удовольствия в свои огромные ладони. «И где там моя любимая трубка?» Жена подала литровую кружку медового настоя, а маленькая принцесса принесла отцу кисет с табаком и его любимую трубку, мамин подарок. Ядвига не на минуту не отходила от мужа, что—то ему рассказывая на ухо при этом хитро улыбаясь. Семья села за стол. Отец ловкими движениями нарезал свежий белый хлеб большими ломтями и подал каждому сидящему. В этой семье хлеб могли ценить и если кушали, то собирали всё до крошки, не по—тому, что его не было, а по тому, что так научили их ценить хлеб старики родители. Герда раздавала рассыпную перловую кашу с жаренным сазаном по тарелкам. Януке поднялся и разлил всем взрослым по кружкам медовку: «Родные мои, нас не было некоторое время и все мы друг за другом очень соскучились. Это говорит о том, что в нашем доме, в моей семье мир и порядок. Спасибо всем за это.» и выпил первым. Все последовали его примеру. Ели шумно, смеялись, обсуждали, наливали ещё и ещё и никто при этом не пьянел. После обеда отец раскурил свою трубку. Женщины ушли с горницы убрав со стола и мужчины остались одни. «Так, дети мои, сегодня вечером, как стемнеет пойдём в посёлок. Мы теперь уже просто обязаны избавиться от пришлых. Костас, наганы ты забрал?» «Да, отец, вычистил каждый и зарядил, как Вы и сказали.» Обращались дети к отцу и к матери только на «ВЫ». «Хорошо, раздашь перед выходом. Всё больше никому не пить, отдохните до темна, потом всех позову» Стасис тут же ретировался. «Побег до своей Ядвиги» съязвил Григонис. «Не язви, вот женю тебя тогда и узнаешь всё» отрезал отец. Все разошлись кто куда, до вечера было ещё время.

Поздний осенний вечер выдался тихим. На небе не облачка, звёздами засыпан огромный небосклон и самое главное цыганское солнце светило так, что было видно на большое расстояние всё в округе. Отец вёл своих сыновей на мокрое дело от большой безысходности, сам до конца, ещё не понимая и не зная, как и что будет. У каждого в кармане лежало боевое оружие, ладони сжимали холодную сталь и от этого становилось ещё тоскливей. Шли молча. Подойдя к дому сапожника и осмотревшись решили в первую очередь расправиться с участковым. Януке достал с кармана большой нож с изгибом лезвия. Этим ножом он разделывал туши свиней и овец. По трогал наточенное лезвие и тихо постучал в окно. В доме зажгли лампу, занавеска отодвинулась, и кто-то спросил: «Кто там?» «Это сторож с коровника, там пришли воры и выводят коров и коней. Что мне делать? Вот я и прибежал». Двери раскрылись и на пороге в одних кальсонах показался участковый. Этого было достаточно, чтобы нанести сильный удар в живот и вспороть его с низу до самого горла. Лейтенант Прокопенко умер, не поняв, что произошло. Януке вошёл в дом, забрал карабин и кобуру с наганом, сложил в сидор форменную одежду с сапогами и фуражкой, забрал новую керосиновую лампу и бидон керосина. Отдав всё сыновьям он со Стасисом подвесили за ноги бездыханное тело своего врага за балку ворот и разрезав горло ловким движением достал ножом в разрезе язык милиционера. Отряд отправился к дому председателя колхоза Владиса Карбониса. Он поселился в доме у выселенного и отправленного вместе с семьёй в Сибирь хозяина корчмы и товарища Януке – Валдиса Сельше. Группа подошла к дому, в сенях горел свет лампы, дверь была открытой. Сыновья переглянулись с отцом. Вдруг они услыхали хлопок закрывавшейся двери в саду. Валдис шёл с нужника. Костас сильным ударом бревна по голове оглушил председателя, а то же ловкое движение отца ножом по горлу закончили дело без шума. Повесив его так же за ноги к балке ворот и выпустив язык, семья вошла в дом и облив всё принесенным керосином подожгли. Ушли так же тихо, как и пришли. Уже дойдя до околицы заметили огромные языки пламени над домом бывшего председателя не состоявшегося колхоза. Придя домой на хутор выпустили собак и крепко закрыли ворота, помылись, спрятали сидор с вещами и легли спокойно спать. Больше их семье ничего не угрожало.

Утром к ним на хутор прибежал один из бывших батраков и рассказал о том, что все колхозники растаскивают по домам всё имущество, которое колхоз собрал у них. Выгнав и запряг пролётку парой лошадей отец с сынами поехали забирать своё. Трактор и весь инвентарь к нему находился во дворе со скотом, откуда они уже забирали своё имущество. Стасис завёл тракторец и поехал своим ходом домой, а остальные стали забирать и грузить в телегу всё, что ещё не растащили другие. Ближе к обеду всё было кончено, скотный двор был пуст, даже ворота снял какой-то предприимчивый хозяин и теперь коровник зиял открытым входом. Люди рассказывали о том, как убили председателя и милиционера. Версий о том, кто убил было много. Говорили, что финский отряд диверсантов работает в их районе, другие говорили, что из соседнего района обиженные властью приходили. Их обезображенные труппы так и висели на своих воротах, все боялись к ним подходить. Януке остановил коней и соскочив с телеги подозвал к себе сыновей. «Вот, что я думаю, дети мои. Сейчас мы с Вами вернёмся и снимем их тела с верёвок. Пусть люди видят, что мы вроде бы помогаем Советам, тем самым снимем с себя любые подозрения. Как Вы мыслите?» «Правильно, отец» тут же сказал Григонис: «Едем немедля и делаем дело до конца». Они развернули телегу и погнали лошадей к дому сапожника. Участковый почерневший по-прежнему висел на балке ворот. Рой мух облепил его тело, трупный запах усиливался. Обмотав лица мокрыми тряпками, найденными в доме отец с сыновьями срезали верёвку и оттащив за её конец труп под стену дома положили его на скамью. Костас принёс с хаты рядно и укрыл тело участкового. Соседская старуха крестилась и причитала, глядя на всё это. «Вот и первый свидетель» сказал Костас. Со вторым трупом было сложнее, огонь хоть и не доставал до него, но жара сделала своё дело. Председатель был полностью чёрный, но верёвка выдержала температуру, хотя и сотлела. Срезав труп, они укрыли его какой –то тряпкой, принесённой соседским мальчишкой и оставили на месте у ворот. Выполнив задуманное спокойно поехали к себе на хутор. А на следующий день ближе к вечеру в ворота громко постучали. Януке загнал собак и открыл большие ворота. Перед воротами стояла открытая легковая машина чёрного цвета в которой сидело четыре военных в фуражках малинового цвета, двое с трёхлинейками, один с автоматом (такого оружия хуторяне ещё не видели) и один офицер весь в ремнях с кобурой на боку и кожаным портфелем в руках. Водитель автомобиля сидел за рулём, был одет в гражданскую куртку и кожаную кепку с большими очками.

Януке снял свой головной убор, поклонился в пояс приезжим и пригласил войти во двор. Офицер распорядился автоматчику пройти с ним, а остальным ожидать у машины. Зайдя в дом, офицер по-хозяйски бесцеремонно сел за стол, раскрыл свой портфель и достав какие—то бумаги начал допрос. Януке рассказывал так, как знали все в посёлке, сказал фамилию и где живёт того человека, который принёс им эту новость. Офицер всё записывал и фиксировал. Спросив о том, присутствовал ли он при мародёрстве имущества колхоза, Януке прямо ответил, что, когда он туда приехал, уже практически всё разобрали и ему пришлось отбирать свои вещи у грабителей. Офицер попросил воды. «Может господину офицеру квасу или морсу предложить? Или чего по горячее?» угодливо спросил Януке. «Чтож можно и по горячее» согласился офицер: «Мне сообщили, что только Вы сняли и уложили убитых, не побоялись и не побрезговали. Так?» «Да, господин офицер, это так, все мы под Богом ходим и надо помогать один одному. Иначе нельзя.» Тем временем Герда принесла кувшин с медовухой, сало и огурцы. Офицер сам налил себе в глиняную кружку и выпил. Закусив кусочком сала налил второй раз и ещё выпил. Встав из—за стол, он попрощался, сказал хозяйке спасибо и выходя с дома добавил: «Вот если бы все были такие как ты, Януке, был бы порядок.» «Буду стараться и дальше помогать Вам, господин офицер» сказал хозяин. Машина громко заурчав уехала. «Да, отец, Вы как всегда были правы,» сказал Григонис закрывая створку ворот.

3.

К встрече Нового 1941года готовились все вместе. Отцу и матери пообещали дать недельный отпуск во время зимних каникул в школе, и семья собиралась поехать в гости в поселок Родаково к матери мамы и её родному брату Трофиму. В депо, где трудился Трофим машинистом, был организован рабфак, где учили на машиниста паровоза и куда дядька Троша уже склонил поступать после семилетки подросшего Сашу. Отец Николай Петрович Шёпот не противился вкусу сына, не лез к нему с советами идти работать в шахту. Сын сам должен выбрать свой путь. Но поглядеть на этот рабфак, поговорить с руководством он хотел лично. Катя несколько лет на встречалась с мамой, Толика она ещё и не видела, да и Вову помнила лишь грудничком. Катя собирала гостинцы. Муж получил получку и тринадцатую зарплату это премия за ударный труд. Купили всем обновки и подарки матери и брату. Надо было решить вопрос где и с кем будет жить Саша, удобно ли им будет вместе. Саша заканчивал школу без троек, и его классный руководитель в разговоре с Николаем Петровичем говорила, что мальчику бы надо заканчивать десятилетку и поступать в институт, но время было сложное и советовать, что—то было трудно. Да и рассчитывать на то поступит он в институт или нет никто не хотел и не мог. Все жили одним днём. Саша сам хотел и просто бредил поступлением на учёбу машинистом. Ему нравилась чёрная форма с эмблемами молотка и гаечного ключа в петлицах машиниста, форменная фуражка и сам запах железной дороги, а также километры и километры чугунных рельс и деревянных шпал прямых дорог для его паровоза. Его не страшило то, что первое время он будет просто помощником, то есть кочегаром у топки парового котла и единственными инструментами его будет лопата и топор. Но он будет мчать по просторам СССР и давать длинные гудки встречным поездам, приветствуя таких же машинистов, как и он сам. Санька с этой мечтою ложился вечером и вставал утром, он жил ею.

На станции Орловка семья Шёпот в полном составе, с подарками и хорошим настроением сели в местный поезд Брянка—Родаково, состоящий из двух, ещё царской постройки плацкартных вагонов и паровоза Кукушки и поехали в долгожданные гости к бабушке Лене маме Кати и Трофима. Паровозик легко тянул свои два вагона, останавливаясь у каждого столба, подбирая колхозников, привозивших свои товары на многочисленные мелкие базарчики развивающегося Донбасса. Перед Рождеством православный люд варил холодцы и спрос на свинину и домашнюю птицу был хороший. Везли и овощи—капусту в кочанах и солёную, соленья огурцов и помидоров, свежие яблоки. Назад везли отрезы мануфактуры, нитки и различный ширпотреб, которого не бывает в деревнях. Снега выпало в этот год достаточно много, морозы так же не забывали и давали знать о себе. В купе, где сидела семья Шёпот, ввалился весёлый, чуть подвыпивший мужик с бородой и большим сидором одетый в огромный тулуп на распашку. Поставив мешок на пол, он достал жаренную курицу, поломал её руками на мелкие куски, оторвал половину буханки круглого хлеба и так же порвал её на куски. Всё это богатство он положил на мятую газету и водрузил на стол у окна. За тем достал один стакан и четверть зеленоватой жидкости с бумажной пробкой, открыл её и по купе разлетелся сильный запах бурячихи. «Что, мужик, давай по стаканчику врежем за праздник» обратился он к Николаю Петровичу с улыбкой: «А Вы, ребятки наваливайтесь на курицу, берите не стесняйтесь, кушайте её своими зубками пожалуйста». Он стал брать по куску курицы и хлеба и раздавать младшим детям. Вову уговаривать не нужно было, а Тоца поглядел внимательно на маму и только потом взял свою порцию. «Меня зовут батюшка Алексей, мой приход в Родаково и пока матушка не видит хочу чуток пригубить с хорошими людьми» в купе сразу стало тепло и весело. Батюшка Алексей балагурил и не давал никому остановиться от смеха. Старший Шёпот выпил как всегда один раз, крякнул от крепости напитка и закусив кусочком хлеба старался поддержать интересного собеседника. Катя пить не стала, но детям разрешила взять понемногу угощения. Саше батюшка понравился больше всех, Смеясь и жуя ногу от курицы он прямо спросил у него: «Скажите, батюшка Алексей, вот нас в школе учат, что Бога нет. А Вы как думаете?» Служитель церкви задумался на минуту и сказал: «Против Вашего учения я ничего не имею против. Если так надо, то пусть учат именно так. Сын мой, Бог у каждого человека в душе и сердце. Вот ты любишь своего отца и маму, это и есть твой Бог, потому, что они тебе никогда плохого не посоветуют, так и сам Всевышний не посоветует. Веруй в ближнего своего. Понял?». «А ещё один вопрос разрешите Вам, батюшка Алексей, задать?» «Не приставай к человеку, заноза» ласково сказала мама Саше. «Ничего, страшного, я отвечу, задавай отрок» почти пропел ответ весёлый священник. «Батюшка, а вот куда деваются души людские, после смерти тела?» «Умный вопрос ты мне поставил. Молодец. Душа человеческая вечная, она не умирает. После смерти тела её забирает Всевышний и в небе загорается звезда. Если человек жил правильно, работал, любил людей и люди его любили, то загорается яркая звезда, а если жил плохо, воровал или того хуже убивал, то в небе загорается тусклая звёздочка или вообще красный карлик. Так, что свою жизнь надо прожить с честью. Теперь всё понял?», «Да.» твёрдо ответил Саша: «Теперь почему—то я всё понял». Через два часа «Кукушка» остановилась у перрона станции Родаково. Попрощавшись с весёлым батюшкой, семья направилась в сторону посёлка на улицу Степную, где жила бабушка Лена и дядя Троша.

Большая дворняга на длинной цепи по кличке Валет встретила семью громким лаем. Бабушка загнала кабеля в будку подперев дверцу лопатой и открыв ворота стала целовать свою родню. «Ой, Сашенька, мой ты красавчик, как же ты вырос за то время пока мы не виделись, моё ты солнышко» причитала бабушка Лена обнимая и целуя своего внука: «А это, что за два чуда ко мне приехали?» обнимала она младших Вову и Толика. «Проходи, зятёк мой дорогой» целуя Николая в щеку уже шептала тёща: «Доченька, родненькая, как я за тобой соскучилась» прижала голову Кати к своей груди её мама. Через минуту умный пёс, отпущенный на свободу шалуном Володей, уже благодарно вилял своим куцым хвостом в знак благодарности за косточки от курей, принесённые заботливым Сашей с поезда. «А где же Трофим?» поинтересовался Николай у тёщи. «Троша в рейсе, будет к вечеру и потом аж три дня выходных, полгода собирал для этой встречи. Он сегодня паровозы с Ворошиловграда на постой гоняет.» «Что значит на постой?» спросил бабушку Саша. «А Бог его знает, постой да постой, как он мне кажет, так и я Вам кажу». Санька уже висел на воротах и смотрел на проходящий по насыпи состав. Насыпь находилась в 100 метрах от улицы и доходила до самого ДЕПО. Паровоз весело толкал пустые платформы дымя трубой и выпуская клубы белого, как молоко, густого пара. Санька помахал машинисту рукой и тот, его заметив, помахал в ответ. «Мам, ты видела, видела, мне машинист помахал рукой с паровоза» радовался Саня. «Да, то наш сосед Семёнович на растасовке сегодня работает, вечером познакомишься и с ним» ответила бабушка Лена радостному внуку. «Пошли уж до хаты, холодно сегодня, а там русская печь горит.» позвала Сашу бабушка.

Дом был не большой в старо—русском стиле. Русская печь в центре дома, а вокруг места для жизни. У сплошной стены стояло две железные кровати, у окон лавки и длинный стол, в углу под самым потолком, насколько икон и горящая лампадка. Перед печью лавка—лежанка и самое главное довольно приличная лежанка на самой печи. На деревянных полах самотканые дорожки, над иконками вышитый украинский рушник, под потолком над столом красный матерчатый абажур с одной не большой лампой, освещающий только стол и что на нём. Вечером в доме царит полумрак, лишь в печи трещат берёзовые поленья. Рыжий кот Мухомор развалился у печи на своей тряпице и не громко мурчал от удовольствия получая тепло. Бабушка с мамой лепили вареники с картошкой и кислой капустой, обжаренной на сковороде и теперь издаваемой вкусный запах. Отец дремал после знакомства с батюшкой, все ждали хозяина дома Трофима. Младшие дети сидели на печи и игрались в глиняные коники, которыми снабдила их бабушка Лена.

Трофим пришёл около восьми вечера, не пришёл, а ввалился в дом и сразу же стало шумно. Высокий, с лохматыми, кучерявыми, чёрными как уголь волосами, пахнущий железной дорогой молодой мужчина чуть не вышел лицом. Оно было побито перенесённой в молодости оспой. Этого он стеснялся и поэтому не был женат. С ним в дом вошёл его друг сосед Семёнович, мужчина без возраста, но с заразительно красивой улыбкой. «Так, где тут мои родичи?» не говорил, а прикрикивал он, широко улыбаясь всем ртом. Расцеловав сестру, пожав руку зятю и Саньке, помял малых племяшей и подарил им по леденцу—петушку в хрустящей бумаге он представил всем своего товарища. Бабушка уже накрывала на стол. Катя достала две бутылки казёночки с сургучом и поставила всё на стол. Сели все дружно. Миска с варениками двух видов не уменьшалась, хотя ели все от пуза. Бабушка, сварив одни ставила в печь вторые, выкладывала все в миску и поливала поджаренным пахучим постным маслом подсолнечника. Трофим пил, как и Николай мало, а Семёнович чуть набрался и теперь занимался маленькими рассадив их на лавки и строя из себя учителя по арифметике. Все дружно смеялись ответам школяров. Засиделись до поздна. В 22 часа станция отключила свет в посёлок, и бабушка зажгла керосиновую лампу. Семёнович ушёл домой и все стали стелиться спать. Большая семья была вместе. Саше с меньшими братьями, постелили на лежанке печи. С досок был сколочен настил, на нём лежали два постовых тулупа, на которые бабушка Лена сверху застелила простыню, под головой свёрнутый ватник так же в простыне, укрываться на протопленной печи не нужно. Саша мигом согрелся, обнял двух сорванцов—братьев и спокойно уснул, как спит любой внук у любимой бабушки в гостях.

Утром бабушка укрыла мальчиков стёганным деревенским одеялом и стала чистить и разжигать печь, чтобы готовить завтрак. Саше уже не спалось. Во-первых, бабушка чистила кочергой поддувало в печи и шумела, а во-вторых они с дядей Трошей и отцом сегодня собирались идти в ДЕПО узнавать о поступлении его в ФЗО на учёбу. Какой уж тут сон. Саша лежал с открытыми глазами и мечтал. «Что, разбудила я тебя, внучек?» послышался шепот бабушки Лены. Саша повернулся на бок лицом к ней и ответил: «Что ты, бабушка, я мечтаю о том, что пойдём договариваться, чтобы меня взяли учиться в ФЗО на машиниста». Бабушка хитро хмыкнула и с улыбкой, гладя не послушные огненные волосы любимого внука сказала: «Да чего уж там договариваться, Трофим уже дано с директором договорился за тебя. Он его друг. Вот семилетку закончишь, заберёшь там документы и сюда жить переедешь, Трофим тебя сам заберёт и привезёт. Мы с ним каждый день об этом говорим. И нам не будет скучно и тебе хорошо. Вот такой тебе сказ. Спи ещё рано, все ещё спят». У Саши от её слов засосало под ложечкой. Он протянул руку к бабушке, она тихо подошла. Мальчик обнял её за плечи и поцеловал. Слёзы выступили на глазах старой женщины. Она смахнула их кончиком белой косынки на голове и отошла по своим делам. Саша практически был готов к самостоятельной жизни.

Дрова весело трещали в русской печи давая тепло всем вокруг себя. Стёкла не больших окон дома были раскрашены рисунками Деда Мороза. Младшие мальчики рассматривали их с не поддельным интересом, водя своими пальчиками по стеклу. Саша научил их отогревать участки паром со рта и мальцы безуспешно дули, стараясь сделать просвет в морозном пейзаже. Бабушка уже приготовила завтрак, все встали, привели дом и себя в порядок и готовились кушать. Куриный бульон с лапшой, пареная репа и соленья – грибы и огурцы уже стояли на столе. Трофим, как старший, порезал домашний хлеб и хлопнув в ладони спросил у Николая: «Ну что, зятюха, по 100 грамм за выходной?» Отец не стал отказывать брату жены, и бабушка подала им не допитую с вечера бутылку. За завтраком обсуждали сегодняшний день. Первое это конечно же поход в ДЕПО. Трофим рассказал, что станция Родаково служит не просто узловой станцией с ДЕПО, но и площадкой для стоянки новых паровозов, которые делает Ворошиловградский паровозостроительный завод, а также основной ремонтной базой вышедших из строя паровозов по каким-то причинам. Пригоняют новые паровозы, их консервирует и ставят в запасники, а потом по команде с Москвы отпускают куда надо. Так же и с ремонтным составом. Отремонтировали, законсервировали, потом пригоняют следующий на ремонт, а в замены уже готовый выдают с ремонта. Та вот станция и живёт. Машинистов надо много, поэтому сами и готовят. Они работают помощниками, получают деньги и учатся сразу. «Сейчас стоит на ремонте настоящий бронепоезд. Вот пойдём я Вас проведу и покажу» широко улыбаясь своим побитым оспой лицом, сказал Трофим. Саша был на седьмом небе. «Мы понимаем всё, но ведь это немного накладно. Саша растёт, ему много надо и вешать его на Ваши плечи… Как это будет выглядеть?» спросила Катя брата. «Ну, во-первых, он будет получать какую-то заработную пату, а значит уже балластом не будет, а во—вторых он же нам родной племяш и внук и считаться между родными не красиво» закончил не приятный разговор Трофим, закуривая папироску. Санька был на седьмом небе от счастья, свершалась его мечта детства, он станет управлять паровозом, который тянет по дорогам страны большой и ценный груз, а может даже и пассажирский состав. Они шли в троём – дядя Трофим, его отец и в середине он Рыжий и счастливый Санька Шёпот 14ти лет от роду. Да 1941 год—самый счастливый год в его жизни. Мужчины шли по улице занесённой снегом. Протоптанная дорожка стала узкой, и они выстроились в один ряд. Трофим здоровался с встречными людьми и практически всем объяснял, что это его племяш Саня, который скоро будет здесь жить и учиться. Санька загордился. Тем временем троица подошла к огромному зданию Родаковского ДЕПО. Стоявший на посту охранник поприветствовал Трофима и строго оглядев пришедших, пропустил в помещение. Поднявшись на второй этаж в не большую конторку, Трофим подошёл к сидевшей за печатной машинкой девушке и спросил: «Натулька, Пётр Филиппович у себя?» Хотя и так было слышно, что руководитель был у себя и кого—то громко отчитывал за тормоза в работе. «Подожди, Троша» ответила, смущаясь девушка: «А кто это с тобой с такими красивыми волосами?», Саня зарделся. «Это мои родичи, зять Николай и мой племяш Саша. Я тебе говорил о их приезде, помнишь?» «Помню» ещё больше засмущалась Наташа. Из кабинета вышли два мужчины в технических чёрных халатах поверх костюмов и что—то обсуждая пошли вниз в ДЕПО. «Проходите пожалуйста» с широкой, красивой улыбкой пригласили их девушка и Саша рассмотрел на её щеках красивые маленькие ямочки. Мужчины вошли. «А… Трофим… Здорово, брат. А я вот тут ругаюсь с инженерами, не хотят в срок ремонтировать бронепоезд, хоть убей. Ну я им дам. Хотя может и я не прав, стальные листы так и не привезли снабженцы. Ладно, садитесь. Это и есть твой рыжий племяш?» «Да, мой, вот пришли поговорить об учёбе в нашем ФЗО, парень просто бредит паровозами» «Ну а ты объяснил парню, что он сразу же становится рабочим нашего ДЕПО, а совместно с этим учится в ФЗО. Ты рассказал, что он в первую очередь просто работяга—ученик хотя и на заработной плате и довольно хорошей для юноши, а только потом ученик машиниста.» «Да, Пётр Филиппович, мы всё это обсудили. Вот и отец его Николай Петрович пришёл, чтобы подписать необходимые документы.» «Хорошо, ты в этом году заканчиваешь семилетку?» теперь уже директор спросил у самого Саши. «Да, этой весной, товарищ директор». Пётр Филиппович улыбнулся и позвонил кому—то по телефону, приглашая войти. Через минуту в кабинет вошла маленькая женщина в таком же чёрном техническом халате с карандашом в кармане на груди. «Проходите пожалуйста Раиса Ивановна. Вот этого мальчика надо устроить к Вам в ФЗО и к нам в ДЕПО в качестве ученика машиниста пожалуйста.» он повернулся к Саше и продолжал: «Это директор по обучению мой заместитель Раиса Ивановна Хотенко. Прошу любить и жаловать». «Хорошо, Пётр Филиппович, я всё сделаю и прослежу. Ну, огонёк, будем знакомиться?». «Шёпот Александр Николаевич» представился Саша, а все почему—то дружно рассмеялись. «Всё, мы тебе не будем больше мешать работать, приходите сегодня к нам в гости с женой часам к 19ти» тихо сказал, прощаясь и пожимая руку Петру Трофим. «Хорошо, скажи тёте Лени, что хочу пельменей её куриных, а всё остальное с меня» улыбнулся на прощанье директор ДЕПО. Они вышли в приёмную и ещё какое-то время разговаривали с Раисой Ивановной о документах, которые необходимо было за время до поступления, собрать. Потом Трофим подошёл к столу секретаря и нагнувшись, что-то ей сказал на ухо. Она опять покраснела, но головой мотнула утвердительно. «Вот… а теперь пошли смотреть наш бронепоезд под названием «Комсомолец Донбасса», он стоит в дальнем углу ДЕПО.» проговорил Трофим и подталкивая своих спутников повёл по огромному помещению.

ДЕПО – это город мастеров всех мастей, собранных под одной овальной крышей. Паровозы стояли разных модификаций и разного возраста. Вот ещё царский Ь(ЕРЬ) ВН9773, которому рабочие пытались отреставрировать паровой котёл, потёкший от времени. Рядом с ним на соседней площадке стоял ЭМ –720—07, а следом за ним его собрат ЭР—761—96 с увеличенной топкой. Вот разобранный старик ЭН1 с которого пытаются подобрать запасные части на ещё рабочий Э—1112. Возле бронепоезда меняют колёсные пары красавцу Эу—684—52. На профилактике новые паровозы 9П—18430 и СО—17—2956 (Серго Орджоникидзе). А вот ни одного новенького ИСа на сегодняшний день не было. Саша шагал по ДЕПО и рассказывал отцу и дяде про каждый паровоз, как будто он не первый раз в этом месте, а вырос здесь. Парень был на своей волне, это был его звёздный час. Осмотрев бронепоезд мужчины пошли назад. На улице за зданием ДЕПО начинался склад—стоянка новых паровозов. Обнесённая колючей проволокой, охраняемая вооружёнными людьми с собаками стоянка проявляла ещё больший интерес к себе. Новенькие паровозы стояли в рядах соединённые между собой по пять штук. Саня смотрел на это царство паровозов восхищенными глазами. Это был его мир, реальный, а не мечты перед сном. «Сколько же их здесь?» спросил он не то дядю, не то самого себя. «Много, больше 100 штук. Ждут своего часа. Это стратегический запас нашей страны, племяш.»

На обратном пути мужчины зашли в поселковый магазин. Тут продавали сразу всё. С одной стороны, висела одежда –платья, костюмы, пальто, а с другой стояла очередь за продуктами. Трофим занял очередь и немного постояв купил куль белой муки, сметану в банке и две сельди—иваси с красными глазами. «Сейчас мама с дочкой займутся тестом, а мы с тобой зарубим курицу, вернее ты, Коля зарубишь, я не могу на пельмени. У нас сегодня гости, будет директор Петя с супругой и одна красивая девушка, но это пока секрет.» Придя домой Трофим рассказал про приход гостей, и бабушка Лена с мамой пошли готовить тесто, а отец с Трошей пошли рубить и обдирать курицу. День прошёл не заметно. Пельмени ровными рядами лежали на столе, вода закипала в печи. Трофим то и дело выбегал на улицу смотреть, загнал бедного «Валета» в будку раньше срока. Первыми пришли Пётр Филиппович с женой. Здесь, дома он уже не выглядел как директор. На нём было синее спортивное трико с полосками на штанах и рукавах куртки и обычный ватник правда с пришитым воротником. Жена его, высокая, с такой же косой, как у Сашиной мамы, миловидная молодая женщина с голубыми глазами приятно улыбалась. «Валя» как –то совсем просто представилась она родителям Саши и пожав им руки прошла в комнату. Пётр уже шумел: «Тётя Лена, я же просил только пельмени, всё остальное моё. А Вы?» Бабушка смеялась и принимала с его рук сумку с принесёнными продуктами и тарой. Троша снова убежал. Через какое—то время в натопленный дом вошла девушка, за ней толкался сам Трофим. «Мама, мама!» позвал он: «Вот познакомьтесь, это моя Наташа». «Ой, шалопута и есть шалопута» запричитала бабушка Лена: «Я не одета, что же ты не предупредил, что невестушку приведёшь знакомить» она металась по дому, снимая с себя старую кофту и одевая новую, подаренную вчера дочкой Катей. «Проходи, милая, не стесняйся, будь как дома. Я мама, можешь так и звать сразу, что бы не привыкать потом» Пётр улыбался больше всех: «Гляди, даже я не заметил, что ты ухаживаешь за моим секретарём. Проходи пожалуйста Наташа, сейчас познакомимся». Все сели за стол. Бабушка Лена подала первую порцию пельменей с куриным мясом. Выпили и напряжение по –не многу спало. Трофим рассказывал забавные анекдоты, все смеялись и шутили в ответ. Пельмени удались на славу. Бабушка рассказывала Вале рецепт их приготовления, потом пили чай с шоколадным тортом, который выдавали директорам на спеце паёк к празднику. Неожиданно Саша спросил: «Дядя Троша, а война будет?» На какое—то время повисла тишина. «Не знаю я, племяш, всё может быть. В газетах пишут, что у нас с Гитлером договор о дружбе. Поэтому вроде не должно быть. Ну а если попрёт, то мы ему быстро навешаем, мы с тобой точно будем возить нашу армию вперёд в наступление. Думаю, что не будет больше войны. Хватит с нас и Зимней Финской войнушки. Сколько там нашего брата поубивало и помёрзло не счесть. Сталин наш не допустит.» Но каждый думал теперь о своём. Потом ещё поговорили о будущей свадьбе Наташи и Трофима. Решили, что Наташе исполнится в августе 19ть лет и на медовый спас сыграют они свадьбу. Наташа была сиротой. На этом вечер закончился, так как станция отключила свет. Выпивший и весёлый Трофим пошёл провожать гостей, а бабушка Лена ворча по-прежнему, стала стелить всем постели. Мама мыла посуду и защищала брата как могла. «Ох, и в правду уже бы женился Троша наш по—быстрее. Может всё и наладится.» говорила бабушка только ей одной известные секреты. «Лишь бы не было войны.» Третий день прошёл без происшествий, и семья Шёпотов утром четвёртого дня по прощавшись с любимой бабушкой отправилась домой тем же поездом. Трофим провожал до станции, а потом ещё долго махал огромной рукавицей уходящему вдаль составу.

Как же долго тянулось время и не приходила весна. Саша продолжал хорошо учиться и помогать маме с младшими братьями. Родители работали, дети подрастали. Вот и первая капель святой праздник «Стричення», когда Весна красна первый раз встречается с Зимой. По поверью, если петушок попьёт талой водицы с капежа сосулек, значит Весна будет ранней. Санька выпустил гулять курей во двор и ждал, когда же их петушок Петя станет пить водичку от капежа. А он паразит всё не пил и не пил. Саня обиделся и швырнул в него снежком. Но Весна всё равно своё взяла. До 1го апреля ещё лежал снег, а потом побежали ручьи, солнышко пригревало, за терриконом у озера, где пацаны купали шахтных лошадок, появились подснежники.

В апреле пришло письмо от сестры Нины. Горе пришло неожиданно в дом дружной семьи Шёпотов. При нападении банды бандеровцев на воинскую часть в Закарпатье погиб муж Нины, а сама сестра тяжело ранена у неё была ампутирована правая нога до колена. Теперь она находилась в военном госпитале и после выписки просила забрать её домой. Война, своим зловонным дыханием, постоянно напоминала о том, что может начаться со дня на день. Нина писала, что в госпитале много раненых пограничников и солдат НКВД, которые уже успели столкнуться с диверсантами с дружественной нам Германии, что на той стороне границы большое скопление войск и техники. Отец сжёг письмо, чтобы никто не прочёл больше и стал собираться в дорогу. Выписали Нину после майских праздников. Исхудавшую, на костылях, с проседью на пышных чёрных волосах привёз отец свою дочь домой. Спасибо Богу, что они не успели завести за этот год детей. Саше добавилось забот по уходу за сестрой, но и Нина помогала мальчику готовиться к выпускным экзаменам в школе. Зная и уважая Николая Петровича, директор рудника предложил устроить его дочь на работу в техническую библиотеку, тем более, что она имела редкое техническое образование и могла дать технический совет или провести консультацию. Нина пошла на работу с удовольствием, чтобы немного забыться, да и материально это была большая помощь семье. Семиклассники сдавали свои экзамены в конце мая, немного раньше выпускников десятых классов. Саша успешно сдал все экзамены, собрал необходимые медицинские справки, Нина подарила ему синюю папку на завязочках для документов, получил своё свидетельство об окончании семи классов и теперь ожидал приезда дяди Трофима. Он, как и обещал зимой, приехал сразу в субботу 14го июня. Отец с мамой приготовились к встрече брата и приготовили всё необходимое для жизни Саши вне дома. Сидор с вещами и сумка с продуктами на первое время ждали своего часа. Вечером на семейном ужине, много говорили о войне, но все были уверены в том, что мирный договор не будет нарушен, что Гитлер бомбит сейчас Англию. Саша, хоть и слушал разговоры взрослых, был уже далеко от дома. Утром, позавтракав, Трофим с Санькой собрав его не хитрые пожитки и обнявшись на прощание с родными, отправились пешком на станцию Орловская, чтобы успеть на обеденный поезд до Ворошиловграда, который шёл через Родаково. Катя долго махала мокрым от слёз платочком, удаляющимся сыну и брату. «Что-то мне говорит, что я их больше не увижу» рыдая сказала она мужу. «Что ты, глупая, через год приедет или мы туда поедем, благо, что не так далеко, всего—то 45км». Первые летние дни были ещё не на столько тёплыми, солнце хоть и пригревало, но свежий Донбасский степной ветерок не давал теплу разгуляться. Придя на станцию Трофим купил один билет, его проезд был в поездах бесплатным. Кукушка, дымя своей трубой, как металлургический комбинат, поставила несколько вагонов на перрон, и помощник машиниста стал заливать в бак воду с длинноносого журавля подключенного к насосу. Кукушка смешно выпускал с под себя клубы белого пара. Семафор открылся и паровозик потянул свой груз дальше по железным рельсам перестукиваясь на каждом стыке тук—тук, тук—тук.

Трофим, немного выпивший с отцом Саши, задремал в углу их купе, и парень внимательно смотрел в грязное окно, никогда не мытое с наружи, на пробегающие бескрайние поля и посадки. Вагоны шли полупустые. Он мечтал и его мечты сбывались. Санька был рад. Начиналась его самостоятельная взрослая жизнь. Бабушка Лена выглядывала своих мужчин стоя у ворот. В печи на улице под железным навесом уже поспел свежий борщ. Начищенные и вымытые чеснок и лук лежали в маленькой миске ожидая, когда их съедят. Валет весело заскулил и ещё сильнее завилял своим хвостом. «Что, учуял хозяина, бродяга?» обратилась к нему бабушка: «Значит наши рядом». Через какое—то время она уже целовала своего внука. «С приездом, мой внучек, теперь и у нас веселее будет. Обед уже готов, мойтесь и за стол там на улице в виноградной беседке». Саша ел свежий борщ с чесноком, натёртым на шкуринку серого хлеба, макая лук в солянку и прикусывая. Ох и вкусный же бабушка варила борщ! «Ох и худенький ты у меня, как только ты работать будешь? Ведь целый то день помощник только и делает, что кидает лопатой уголь в топку паровоза. Ну ничего, я вот приготовила для тебя подарок, мой внучек. Мы с Трошей купили козу Дуню, а молока она даёт почти 3 литра, жирного и вкусного. Я уже и масла сбила и сметаны немного сделала, и так молоком тебя отпою от твоего шахтёрского питания» она принесла и поставила перед Сашей кувшин с молоком. Молоко чуть припахивало полынью, но налив после борща стакан белой жидкости и выпив его, сразу почувствовал прилив сил. Да, вот это жизнь, когда о тебе такая забота.

Утром они вместе с Трофимом пошли на работу в ДЕПО. Дядя подобрал Саше старые свои вещи для сменки, определил его в учебно—рабочую бригаду и познакомил с их бригадиром старым машинистом Тарасом Поликарповичем Григорьевым, который уже не водил паровозы, а передавал свой богатый опыт молодым работникам своего ДЕПО. Рабфак – это не училище с партами, это практическая и теоретическая подготовка специалистов непосредственно на рабочих местах. Утром бригадир распределял молодых люде по рабочим местам. Каждый день менял эти места. Вот, например, сегодня Саша целый день работал с ремонтниками, меняли на СО колёсные пары, завтра он стоял вторым помощником у своего дяди Трофима и учился у его помощника правилам работы в кабине машиниста, на следующий день разгружали уголь на складе и загружали в паровозы по нормам. Работа давалась молодому пареньку с большим трудом. Приходя домой он умывался приготовленной бабушкой тёплой водой и падал отдыхать. Трофим смеялся над первыми мозолями после лопаты, над тем, как утром Саня с закрытыми глазами садился завтракать. Парень всё терпел молча и первую неделю выдержал с честью. В субботу 21го июня бригадир по окончании смены, подозвал к себе Сашу, который сегодня работал на уборке территории ДЕПО и похвалил. «Я не услышал за эту неделю от тебя ни единого слова вообще. Ты молча приходил, получал наряд и так же молча всё исполнял. В тебе есть что—то наше, рабочее настоящее. Передай бабушке Лене от меня привет» и он не сильно похлопал Сашу по шее. Трофим шёл с племянником домой и улыбался всем встречным. Он не ошибся, с парня выйдет человек.

Первый трудовой выходной 22го июня Саша спал на своей лавке застеленной матрацем. Бабушка не будила его, пусть выспится. Трофим с утра уехал со своей Наташей на рынок в Ворошиловград покупать себе костюм и туфли и шуметь в доме было некому. Назойливы мухи гудели именно около уха или садились на лицо. Саша проснулся. Понежившись в постели, он поднялся и стал делать зарядку. После первой недели труда у него болело кажется всё и сразу, но он был горд вчерашней похвалой своего первого бригадира. В дом вошла бабушка. «О, поднялся, я тебе сейчас молока парного принесу, а потом нажарю яичницу с салом и с огурчиком малосольным» она щебетала над внуком как молодая горлица над своим первым потомством птенцов. Плотно позавтракав и попив молока от вредной Дуняши, не подпускавшей к себе даже погладить никого кроме бабушки, он пошёл пройтись по не знакомому ещё ему посёлку. Их улица Степная смотрела прями на одну из тупиковых ветвей станции. Сюда загоняли маневренные паровозы составы для отстоя или перегона в другое место. Саша шёл по улице и здоровался со всеми, кого встречал на пути. Кто—то отвечал, кто нет, а кто—то с интересом знакомился с новым молодым пареньком с такими красивыми, пышными, огненно—рыжими волосами. На вопрос: «Ты чей будешь?» он гордо отвечал: «Трофима Богданова племянник.» Солнце сияло на чистом небе, тень показывала, что оно находится в самом зените, ни ветерка, ни тучки, только небо, чистое, как слеза новорожденного ребёнка и огромное, жёлтое светило Великого Донбасса. Начиналась жара. Жаворонки, ещё вчера весело щебетавшие где—то в высоте, сейчас были заняты добычей питания для своих прожорливых семейств, растущих не по дням, а по часам. Тополя уже скинули свой пух и теперь стояли, тихо шевеля зелёными листочками, создавая уют и прохладу под своими кронами. Кто—то стучал по наковальне выстукивая косу перед покосом бушевавшей, зелёной, сочной травы степного разнотравья. Ничего не предвещало беды. По дороге Саша дошёл до поселкового магазина «Продукты» у репродуктора, висевшего на нём собралось много народа. Играла странная музыка и вдруг голос Левитана объявил, что сейчас будет сделано важное правительственное заявление. Выступал Молотов. Он объявил, что без объявления войны на нас напала Германия, началась ВОЙНА. Саня бежал домой, чтобы рассказать бабушке о важном сообщении. Где—то там в далёкой Белоруссии и на Западной Украине уже шли ожесточённые бои, гибли люди под бомбами немецких захватчиков, бомбили наши областные центры и даже Севастополь. Саша был сильно напуган этим сообщением, ведь он только начал учиться по любимой специальности, а теперь всё рушится, как карточный домик.

Бабушка Лена работала в огороде, пропалывала хорошо взошедший картофель перед его цветением. «Бабушка, ВОЙНА! Немец напал сегодня на нашу страну Молотов выступал по радио» выпалил разгорячённый после бега, Саша. Бабушка как стояла, так и села в картофельный рядок, схватившись руками за голову: «О, Боже милостивый, зачем же ты послал нам такое горе? Зачем посылаешь нам испытания? За что ты на нас так усердствуешь? Чем же мы так провинились перед тобой?» запричитала она, вытирая кончиком своего платка ставшие мокрыми от слёз, глаза. Оставив в огороде тяпку, она, переодевшись молча куда—то ушла. После обеда вернулся Трофим с Наташей. Бабушка появилась только к вечеру, вся озабоченная принялась вместо ужина готовить какой—то уз вар из многих, только ей одной знакомых трав. Закончив работу, она налила два не полных стакана темно—зелёной, пахнущей весенним лугом, жидкости и заставила своих мужчин выпить это. Напиток был горько –полынного вкуса. Саня выпил его с закрытым носом одним залпом. Удостоверившись, что мужики всё выпили, она перекрестившись произнесла шепотом странную молитву перед иконой с горевшей под ней лампадкой. «Ложитесь молча спать, сегодня ужинать Вы не будете». Спорить с ней никто и не думал. Мужчины молча помылись и легли на свои спальные места. Саня уснул мгновенно, только прикоснулся головой к подушке. Ночью он проснулся по нужде, повернулся на своей лавке чтобы встать, но увидев стоящую перед иконой на коленях бабушку, молившуюся в полголоса и постоянно крестившуюся, вставать не стал, а стал ждать пока она закончит. Постепенно он снова уснул, а проснувшись бабушки уже не было у иконы. Не было её с утра и в доме, когда мужчины позавтракав хлебом с маслом и выпив по несколько свежих яиц ушли на работу в ДЕПО.

Работа шла как будто и не было никакой агрессии. Все станки работали, всё крутилось и вертелось, разбирался очередной старичок для полного ремонта, в другом месте чистили от накипи котёл паровоза, в третьем, меняли колёсную пару ещё не старой Кукушке –маневровому паровозику с хим. завода Ворошиловска, на покрасочной камере красили готовый к работе СО. О войне никто не говорил, хотя у всех это известие было на языке. В обеденный перерыв в первые объявили сводку с фронта. Объявили о полной мобилизации нескольких округов. Донбасс под мобилизацию не попадал. Вечером, после окончания смены. Директор собрал общее собрание всего коллектива, но на него собрался казалось весь посёлок Родаково. На площади около входа в ДЕПО установили трибуну с которой выступали рабочие, которые выражали мнения всего трудового коллектива, брали на себя обязательства повышенного труда. Выступал военком поселения, который объявил, что не надо пока толпиться у военкомата, кого надо вызовут сами, а все остальные обязаны своим трудом помогать Родине. Саша слушал все выступления очень внимательно и когда директор стал говорить, что будут организованны несколько бригад машинистов, которые будут гонять резервные паровозы со стоянки в глубь страны, подошёл к дяде и глядя ему в глаза прямо сказал: «Ты, как я понимаю, будешь первым в этом списке?» «Да, наверное,» ответил Трофим. «Так вот, дядя мой Троша, я с тобой в одной кабине иначе сбегу на фронт,» Сказано это было так жестко, что Трофим понял, что племяш не шутит. После собрания Трофим зашёл к директору. Саня ждал у входа в конторку. Наташа дважды выходила, приглашая Саню зайти посидеть, но парень отказывался. Прошло больше часа пока вышел Трофим. Саша понял, что он в команде по широкой улыбке на лице дядьки. Домой шли весело, обсуждая кого взять помощником, ведь Саня всего лишь ученик и второй помощник.

Дома, бабушка вела себя так, как будто не было той бессонной ночи, которую она простояла в молитвах на коленях. Она как обычно тихо ворчала, заставляя мужиков вымыть руки, затем насыпая горячее, ворчала, чтобы ели с хлебом и не чавкали громко. Всё было как обычно. Всё молоко на этой неделе шло, по замыслу бабушки, на сливочное масло, поэтому запивали чаем с пустыми коржиками, посыпанными сахаром. Саша заметил в кладовке мешок с солью и короб с 1000шт восковых свечей, которых ещё вчера не было, а на полке в большом коробке спички, много спичек. Значит умная бабушка с утра покупала в прок соль, спички и свечи, уже сейчас догадываясь, что электричества не станет. «Мама, мы с Саней с завтрашнего дня начинаем тягать паровозы в столицу Мордовии город Саранск, а это 1200км пути в одну сторону. По нормальному двое суток хода через Сталино, Дебальцево, Сталинград, Саратов, Пенза и Саранск. А назад берём там эшелон и тянем через Тамбов, Воронеж на Харьков, потом берём металлолом и тянем его в Ворошиловск т.е. домой в Родаково и снова в Саранск пока весь резерв не вывезем с нашей стоянки». Бабушка заволновалась: «Трошенька, да выдержит ли такую работу паренёк, ведь мал то ещё совсем Санечка то наш» «Бабушка, я сам попросил дядю взять меня вторым помощником. Я уже не маленький тем более война. Я поеду.» Трофим молча ел горячий борщ вкусно плямкая губами и кажется совсем не слышал спора своих родных. «Да, мама и ещё. Приготовь на утро нам продукты на 3дня. Навари картохи, лука, помидор—огурец, яиц, соль и хлеба пару булок. Всё спасибо я спать. И ты не задерживайся, работы ох как много лопатой четыре дня махать без остановки.» Трофим уже лежал в своей кровати, когда Саня спросил: «Дядя, а что директор сразу согласился меня с тобой пустить?» Троша повернулся на бок, помолчал и потом сказал: «Я с ним из—за тебя поругался. Сказал, что уйду на фронт и не удержишь если не поставишь племяша ко мне в пару.» Он уже сопел, а возбуждённый парень всё крутился. Завтра его первый рейс. Утром, 25го июня, его легко толкнула в плечо бабушка: «Вставай, внучек, пора» Саня встал сразу, умылся в мойдодыре свежей водой, залитой заботливой бабушкой, позавтракал вместе с Трофимом яичницей с салом, запили свежим молоком, взяли припасы и поцеловав бабушку отправились в ДЕПО. Их СО17 с шестью такими же СО в сцепке уже стоял подготовленный и заправленный ночной бригадой учеников ФЗО вместе с мастером. Трофим пошёл получать документы, а Саня знакомился с его старшим товарищем, помощником машиниста Василием Чугунком, который же второй год работал помощником в паре с Трофимом. Он два года как закончил ФЗО и в этом году его должны были призвать в армию. Это был коренастый парень с сильными руками и широк в плечах. Русые волосы были аккуратно пострижены лишь только чуб торчал с под видавшей виды будёновки, которая была на него надета. Он уже надел рабочую форму помощника, которая включала в себя рукавицы и большой брезентовый фартук—передник с завязками на спине. «Вон твоё новое я принёс, надевай» сказал он Сане. На ногах у него были сапоги, как и на Саше и войлочные штаны. «Пошли покажу место работы, ты, как я понял, первый раз идёшь в рейс?» «Да в первый» засмущался паренёк. «Ну ничего, все, когда—то начинали». Он ловко поднялся по лестнице в кабину и открыл внутреннюю дверь. «Это тендер, запас воды для работы котла, а сверху под наклоном засыпан уголь, для топки котла. При движении паровоза вода в тендере греется за счёт пара и греет уголь, поэтому даже в мороз он не замерзает, а за счёт наклона днища у тендера уголь сам сползает к окну приёма и не надо его подгребать.» Он достал с ящика совковую лопату и показал, как работает помощник в не большой кабине машиниста, забрасывая уголь в топку паровоза. Для этого надо было набрать лопатой уголь, ногой надавить на клавишу открытия топки котла, кинуть уголь, убрать ногу, повернуться к тендеру и снова набрать уголь в лопату и так до тех пор, пока машинист не даст команду: «Хватит, норма пара». Тогда какое –то время перерыв и так всё время движения паровоза. Плюс на станциях доливать воду в тендер с журавля—заправщика и если надо, то досыпать уголь в тендер с конвейера на больших станциях. «Ничего, Шурка, поймёшь и научишься. К концу рейса профи станешь в этом отношении. Уж поверь мне». Разговор закончился с приходом Трофима. «Всё, Боже помоги. Трогай. Что там с семафором, Васька?» «Открыли, пары полные. Пошли.» Трофим медленно тронул паровоз. Колёса провернулись и СО с трудом потянул своих братьев в далёкое путешествие. Санька сразу стал на лопату. В начале не так быстро получалось, но Трофим его не подгонял, лишь давал советы, как удобней стоять и как правильно нажимать на педаль, что бы лопата успевала войти в топку не рассыпав уголь. Паровоз бежал до первой своей станции узловой в Дебальцево. Не полный час и паровоз остановился у семафора. Следующая остановка Сталино. «Ну, что, на первый раз даже хорошо, на твёрдую троечку отработал» сказал Трофим: «Теперь до Сталино отдохни, потом в паре по пол часа станете кидать, там до Сталинграда всего одна станция будет, чтобы воды залить. Уголь в Сталинграде нам насыпать.» Санька сел на выдвижную скамейку. Руки от непривычки болели в предплечьях. «Васька, следи за семафором, составов тьма стоит и всем надо, но у нас стратегический пропуск по всей линии». Семафор подняли и паровоз полетел по чугунной дороге высоко в небо выпуская серо—чёрный дым сгорания угля и клубы белого пара из-под колёс паровой машины. Саша внимательно следил за работой опытного Василия. Тот только посмеивался. Саня поднялся и стал просто копировать его действия. Трофим утвердительно мотнул головой и поднял вверх большой палец на руке. Саша поймал кураж. Перед Сталино он поменял Васю и сам уже кидал почти ровно. На большой станции заправили полный тендер водой. Стояли не долго, им открыли семафор и снова паровоз набирал скорость по дорогам Родины выполняя её распоряжение и доставляя нужные машины по месту необходимости. Паровоз набирал на отдельных участках скорость до 90то км. в час. Ветер шумел в ушах Саньки, и он тогда понял зачем Васе старая будёновка. Он уже давно её застегнул и ветер не трогал его уши своим свистом. Вася кидал уголь в своё время и улыбался. Во время отдыха Саша смотрел в открытое окно кабины на пролетающие мимо деревни. Соломенные крыши, дома с перекошенными стенами, кучами мусора вокруг, полями, заросшими сурепкой и диким маком, говорило о том, что страна жила очень бедно. На полях работали трактора и комбайны убирая урожай этого года. Сменяя Василия, он просто настраивал себя на автоматические действия и практически не разговаривал, боясь сбиться с ритма. Да его и не трогали, понимали. Видно было и другое –Трофиму всё больше и больше нравился этот парень, его собственный племяш за упорство к работе и серьёзное отношение ко всему порученному. Он не ошибся в выборе напарника. До Сталинграда ехали всю ночь. Трофим давал поспать помощникам по два часа, но сам не задремал ни разу. В Сталинград въехали под утро. Сдав паровозы под охрану и отсоединив тягач Трофим подогнал его тендером под конвейер и поставил на засыпку углём и заливку водой. Слесаря простукивали буксы тормозов и заглядывали в каждую щель их СО17ть. После всех процедур, Трофим объявил четыре часа сна. Спали кто как мог и где. Вася положил две доски на свеженасыпанный уголь и не успев лечь сразу захрапел. Трофим спал сидя на своём вращающемся креслице, Саня выдвинул скамейку, уселся по—удобнее и положив голову на низ окна уснул. Солдаты, охранявшие состав с паровозами, их не тревожили. Через четыре часа начальник охраны поднялся на паровоз и разбудил спящих. Вася сразу стал готовить паровоз к отправлению подбрасывая уголь в топку котла и поднимая в нём пар, а Трофим ушёл за новыми документами с отметкой теперь в Саратове.

Волга! Сколько песен про неё пропето, сколько сказано, пересказано, а при виде этого чуда, этой по истине Русской красавицы хочется говорить о ней и говорить. Поезд шёл одно время параллельно реки. Огромные заливные луга, на которых пасутся стада скота и табуны лошадей, по речной глади скользят пароходы и катера, рыбацкие лодки и парусники. В отдельных местах трудно увидать противоположный берег Великой Русской невесты. Как по железной дороге, так и по воде шло движение снабжения страны. Саня с интересом рассматривал огромные наливные танкеры с нефтью, сухогрузы с зерном, углём, рудовозы и лесовозы, пассажирские пароходы, всё смешалось на чётких фарватерах огромной русской реки—матушки. Перед Саратовом стали на каком—то переезде. Семафор был закрыт, город не принимал. Саня с Васей соскочили с паровоза и улеглись на мягкую, ещё не совсем выжженную палящим солнцем, траву—мураву. Где—то в небе пел жаворонок, в траве трещали кузнечики и шла своя огромная жизнь, не видимая поэтому мало знакомая и изученная. Вот муравей тащил соломинку в 10ть раз большую за него самого, вот спарилась пара белых бабочек, а с норки высунул свои лапки паук—тарантул, ожидая жертву. Всё жило по своим законам—законам земным и Божьим, сильные выживали, поедая слабых, а те плодились, чтобы сильным было что есть, и они сами не исчезли как вид. Открыли дорогу, и Трофим позвал пацанов гудком. Снова работа и только работа. К вечеру въехали в Саратов. На большой станции было не протолкнуться от составов. Эшелоны с солдатами, эшелоны с техникой и боеприпасами стояли из-за отсутствия паровозов, а тут сразу шесть штук в одном составе. Трофима загнали на дальнюю линию для отстоя правда перед этим залив воды и пополнили запасы угля. Отстой был не долгим, как только мастера проверили буксы и тормозные системы паровозам дали зелёный свет, они нужны сейчас были больше всего на свете воюющему с мировым агрессором социалистическому государству. Вася стал на место, а Саньке разрешили пару часов вздремнуть. Перед отправлением мужики чуть успели перекусить и выпить кипятка, за которым на станцию с дежурным чайником бегал Василий. Саня дремал, а Вася, бросая в топку уголь, рассказывал Трофиму о толпах беженцев, о множестве раненых в стоящих и ожидающих отправки медицинских поездах. Паровоз набирал скорость, но они уже почти на день выбивались из графика. До Пензы шли без остановок, на всех станциях и переездах им уступали дорогу даже воинские литерные эшелоны, но всё равно в график войти не могли. Вот и Пенза. Старинный русский город был образован по указу царя Алексея Михайловича, как крепость на реке Пенза. Сам город располагается на обеих берегах реки СУРЫ. Через него текут ещё много рек и ручьёв таких, как Пенза, Пензятка, Ардым всего 6ть рек и два ручья. После дозаправки их состав загнали в тупик на короткий отдых. Трофим вымыл руки и достал остатки съестных припасов, разложил и разделив на троих раздал мужикам. Неожиданно по корпусу паровоза постучали металлическим предметом. Трофим высунулся в окно. Перед паровозом стояли три подростка в коротких штанах, босоногие и простоволосые, без рубашек и держали в руках связки сушёной воблы. «Купите рыбы, хохлы. Не дорого продаём. Свежая, жирная, в меру усоленная.» Трофим спрыгнул с подножки паровоза, взял одну связку и понюхал. Рыба была свежей и жир оставался на руках. Немного поторговавшись он забрал все три связки. «Пацаны, мы ещё на будущей неделе приедем, приготовьте только по—больше и по—крупнее. И ещё, на что менять будете?» «На табак и сало, больно оно у Вас хохлов вкусное, у нас такого нет» ответил старший из пацанов. «А как Вас найти, как тебя хоть зовут?» спросил Трофим. «Мы сами Вас найдём, а зовут меня Венькой, Вениамином значит» и хлопцы, забрав деньги ушли по своим делам. Трофим дал каждому по рыбцу. Саня такой рыбы ещё не ел в свое жизни, жир тёк у него по пальцам, особенно нравилась тягучая, чуть горьковатая икра. «Только теперь воды с собой берите, обопьёмся» съязвил Вася.

После непродолжительного сна им дали разрешение на выезд с отстоя. Семафор был зелёный и паровоз, набирая скорость, шёл к последней станции своего пути городу Саранску. Столица Мордовской АССР основан в 1641 году. К вечеру того же дня состав с новыми паровозами загнали на огромную площадку республиканской торговой базы ГЛАВОБУВЬ, где была основана новая стратегическая стоянка драгоценных паровозов с распределением через Москву. Освободившемуся паровозу Трофима после дозаправки углём и заливки водой было приказано ожидать команды стоя под парами на запасном пути железнодорожной станции Саранска. Троша отправился получать документы и продовольственный паёк на обратную дорогу для своей бригады. Ночью они прицепили к паровозу воинский эшелон с боеприпасами с доставкой его в Харьков. Эшелон охранялся солдатами НКВД и к последнему вагону состава была прицеплена платформа с арт. установкой от самолётов и вагоном теплушкой для личного состава. Перед утром паровоз Трофима СО17ть взял курс на Тамбов с 12тью вагонами, гружёнными боеприпасом. Вася небрежно пошутил: «Стоит только закурить не там, где надо и бах – бабах!» «У нас не курят» ответил Санька, а Трофим только зло глянул на своего помощника: «Не буди Бога дорог». Саня кидал лопатой уголь в топку котла, а сам думал про Бога дорог. Спросить нельзя Трофим вёл состав аккуратно, выполняя все требования на каждом из перегонов и не гнал быстро. И снова их пропускали, теперь уже в обратную сторону. На частых перегонах стояли медицинские составы с ранеными, составы с эвакуированными заводами и гражданами и просто с беженцами. Началось великое переселение народов. На не большой станции, где Трофим доливал воду в тендер, на паровоз влез солдат охраны с полным котелком горячей пшеничной каши и тремя кусками свежего серого хлеба. «Это Вам, сержант приказал, вы ведь голодные, а мы наварили пока ехали Угощайтесь пожалуйста» Солдат, принесший котелок, видимо был с интеллигентной семьи, худенький, с острым носом и круглых очках на нём. Он ещё не разучился смущаться. Трофим взял кашу и хлеб, поблагодарил солдатика и выйдя на паровоз помахал рукой в знак благодарности парню в фуражке, раздававшему команды охране во время стоянки. Тот махнул в ответ и повернувшись пошёл в конец состава выставлять пост. Каша оказалась кстати. За несколько дней на сухом пайке все соскучились за горячим и теперь ели солдатскую вкусную, с тушёнкой кашу, как будто масло с красной икрой. Запив водой коллектив был готов к отправлению, ждали сигнала семафора.

В Тамбов прибыли к вечеру. Ещё солнце не село, а Трофим уже получил дозаправку и готов был к дальнейшему пути. Здесь, как и кругом, вся станция был заставлена эшелонами. Эшелон Трофима стоял рядом с воинским эшелоном перевозимый личный состав. В открытых настежь теплушках сидели и стояли солдаты с вещевыми мешками, но без оружия. Где—то была слышна русская гармонь, где—то просто пели народные песни. Боевого духа не чувствовалось, люди вспоминали своих родных и понимали, что война будет долгой, что многие из них просто не вернутся больше в свои дома. Кто—то писал письма, а кто—то просто спал, лёжа на деревянных нарах—лавках на скоро сколоченных в бывших хозяйственных вагонах. Дали зелёный и Трофим несколько раз погудел, давая возможность сержанту снять посты и влезть в свою теплушку вместе с солдатами. Паровоз набирая скорость шёл на Воронеж.

Саша по малу втягивался в довольно тяжёлую для подростка, работу помощника машиниста. По дороге Трофим постоянно рассказывал ему устройство паровоза, как и за счёт чего работают все движущиеся и крутящиеся механизмы этой сложной машины, какие приборы стоят на панели управления и как ими пользоваться, рукоятки управления и тормозные рули, всё, что только касалось жизнедеятельности железного монстра. Но самое главное в паровозе это слаженная работа маленького его коллектива. Руки у паренька по не многу привыкли к однотонной работе бери по—больше, кидай по—дальше, пока летит отдыхай. Трудно было первые два, три дня, а потом вроде бы само собой затянулось, боль притупилась и стала просто привычной. Уже вошёл в ритм и ошибок, которые делал в самом начале, уже не допускал. Трофим радовался, но молчал, нельзя было даже похвалой расслабить мальчишку, превращающегося в настоящего мужчину. Теперь он работал с Василием практически на равных, правда ночью ему позволяли поспать лишний час, но он обижался, не хотел стать обузой даже в этом. Стальной характер рыжего паренька, не до любленного в детстве, да и не знавшего практически этого детства, закалялся всё больше. На не большой станции, где Трофим остановил чтобы до залить воды в тендер, солдат в круглых очках снова принёс котелок с душистой кашей и три куска хлеба. Каша была перловая дробь16ть, как её называли сами солдаты, но хорошо уваренная, только не промытая. Саша любил такую кашу, только и мама дома, и бабушка Лена в Родаково её хорошо промывали водой после варки, и каша получалась рассыпная и пахучая, а эта была похожа на клейстер. Но перебирать не приходилось, и бригада машинистов набросилась. на горячее с удовольствием.

В Воронеже не становились даже на дозаправку. Станция была забита эвакуационными составами с заводами, которые страна демонтировала и переправляла на восток, по дальше от войны, чтобы там восстановить всё и работать на войну. Стояли составы медицинских поездов, забитые ранеными бойцами. Война шла полным ходом. Говорили, что немец взял Минск и республики Прибалтики, а также Финляндия вступила с нами в войну на стороне немца. Трофим гнал состав на Харьков. Первые пол ночи Трофим, совершенно выбившийся из сил без сна, ставил в место себя более опытного Василя и на больших перегонах понемногу дремал на своём сидении. Саша в то время старался как никогда. Ему было до боли жаль своего дядю. В Харьков прибыли ближе к обеду. После такой тяжёлой ночи все просто валились с ног. Состав отцепили и дежурный маневровый погнал его под разгрузку. Паровоз Трофима поставили на профилактику и дозаправку углём и доливкой воды. На запасном пути все нашли себе свои места в кабине и просто свалились с ног. Спали около четырёх часов. В 18ть часов они уже стояли перед огромной погрузочной—разгрузочной площадкой ХТЗ, где заканчивалась отгрузка металлолома на Ворошиловский мет. комбинат. На полувагонах стояли старые советские танкетки Т17ть, танки МС—1 или Т18ть, БТ2. А также много Т38, которые пытались переделывать на трактора или тягачи, но в связи с войной проще было пустить на переплав. Стране надо было много стали для выпуска новых танков. На всё это старое чудо советской техники было больно и страшно смотреть. Состав даже не охранялся, хотя на многих машинах не были сняты ни пушки, ни пулемёты, убрали только боекомплект. Состав был большой. Трофимов СО17ть с трудом потянул его в сторону стрелки, чтобы выйти на главный путь домой. Солнце ещё было высоко, когда на небе закружил самолёт. Вася с Сашей долго присматривались: «Дядя Трофим, ты только глянь, да это же немецкий разведчик. Это же их так званая РАМА кружится над городом. Где же наши истребители?» разволновался Саша. «Так, парни, нам надо по быстрее от сюда уезжать, а то не дай –то Боже ещё и бомбардировщики появятся, а мы своих защитников то оставили. Идём без конвоя домой. Все по местам» скомандовал по-военному дядька. Стрелочник открыл стрелку и семафор разрешил движение составу с металлоломом. Состав уходил в ночь. Последние 300 км пути прошли на одном дыхании. Паровоз, хотя и тяжело, но тянул ценный для домны груз. Саня с последних сил работал по очереди с Васей уже без сна, лишь бы скорее домой. Рано утром дозаправились в Сталино, через час Дебальцево и ещё через час родной Ворошиловск мет комбинат. До Родаково осталось всего 20ть км пути порожняком. Отцепив состав и разобравшись с документами ребята, по—гудев заводу на прощанье, полетели на всех парах одним паровозом домой. Вот и ДЕПО. Паровозов на отправку было ещё ох как много. Работало всего четыре бригады гонщиков. Поставив свой СО на его место на стоянке и передав бригаде ремонтников с ФЗО Трофим отпустил Васю и вдвоём с Сашей пошли в контору, чтобы доложить директору о приезде и узнать, когда следующая гонка. Но Саша знал, что Трофима не к директору несли ноги, а к его Наташе и он там уже лишний. «Дядя Троша, я посижу на лавочке и подожду тебя» «Добро» ответил улыбнувшийся Трофим, который понял хитрость племяша.

На восьмой день вместо четырёх отпущенных, первая бригада гонщиков прибыла домой. Бабушка не знала куда их посадить и как лучше накормить. Нагрела в выварке воды, поставила по среди комнаты большое корыто, навела воду и заставила Саню первого купаться. Саша не сопротивлялся бабушке. Она мыла его голову хозяйственным мылом, потом мочалкой драла у него кожу на спине и плечах. Вымывшись и пахнущий свежестью, он ждал пока бабушка выдраит Трофима так же, как и его. Потом они в одних кальсонах сидели за столом и ели борщ с пампушками, чесноком и горьким перцем в прикуску. Потом сон. Саша спал ночь и потом ещё до самого вечера. Его не трогали и не будили. За ужином Трофим сказал: «Что, завтра снова в поездку, к нашему СО уже прицепили, теперь семь штук. Надо торопиться. Война. Там нужны наши паровозики как воздух». Бабушка вновь засуетилась. Сын и внук уходили в неизвестность, а ей снова только ждать. Она по –привычке смахнула набежавшую слезинку своим платком и пошла готовить продукты на следующую поездку своим мужчинам.

4.

В воздухе всё больше пахло войной. Подгоняла и скорая зима. Гонения на семью прекратились и рытьё следующих блиндажей решено было перенести на потом. Надо было косить на зиму траву для вернувшегося в свои стойла животных, откачать и отправить мёд в город, забить и продать мясо испорченных колхозом коров. Работы собралось много, но её никто в трудолюбивой семье Звайнисов не боялся и не прятался. Каждый был занят своим делом, и оно спорилось. На какое—то время все забыли о политике пока в посёлке среди ночи не послышалась пулемётно—ружейная стрельба. Шёл настоящий бой. Януке закурил трубку и с сыновьями в полной темноте слушали не затихающий бой совсем рядом с посёлком Кельма. Бой то затихал, то с новой силой начинался вновь. Теперь уже слышны были разрывы гранат. Неожиданно наступила полная тишина. «Кто же это такой бой советам учинил?» сам у себя спросил Януке: «Говорили, что есть в лесу мужики, вот поэтому за нас не вспоминают» поведал Стасис. Все снова сидели тихо и прислушивались к ночи. Послышался хруст веток и тихий топот множества ног. В ворота постучали чем-то деревянным и по тому получилось глухо. Януке не стал спрашивать, приказал сынам загнать собак, а сам пошёл открывать. Через минуту отряд немцев из шести человек, в форме с автоматами, в касках и с ранцами за плечами стоял во дворе хутора. «Гутен морген» тихо сказал офицер, входя в открытую створку ворот. «Стасис, запри ворота, а Вы, господа ком, ком цю мир» позвал и махнул рукой хозяин хутора. Немцы послушно пошли за мужчиной. Усадив всех на длинную лавку Януке спросил у офицера: «Вы что, это и все?» «Я, я» «два убиты и два ранены» на чистейшем литовском ответил лейтенант: «Нам надо спрятаться, за нами русские следом идут. Мы там побили их хорошо, но к ним прибыло подкрепление и сейчас будут искать». «Пусть ищут у себя в Московии, тут они ничего не найдут, тут свободная Литва» злобно сказал Костас и зло зыркнул в глаза немцу. «Гут, гут» замотал головой пришелец. «Костас вместе с Миндасом быстро выводите их всех через заднюю калитку и ведите в дом на болоте, туда они не сунутся, дороги не знает никто. И шнель, быстрее» заторопил сыновей отец, говоря то на немецком, то на своём: «И сегодня домой не возвращайтесь, придёте завтра и только когда знак будет висеть, что в доме нет чужих». Отряд, как по команде встал и пошёл след в след по одному за впереди идущим Миндаусом, Костас шёл замыкающим. Януке вышел во двор и рассыпал табак по траве, затем сыпанул за двором и только после этого выпустил своих собак. Опытные овчарки сразу же стали пытаться взять след, но унюхав табак стали интересно так чихать и успокоились. «Всем раздеться, свет в доме не зажигать, ждём гостей» уже спокойно сказал Януке набивая ещё раз свою трубку. Ждать пришлось больше часа. Подъехала грузовая машина, послышался топот спрыгивающих с неё сапог и сразу же стук в ворота. Собаки во дворе разрывались от лая. «Сейчас, сейчас, только собак загоню в сарай» закричал Януке. Через минуту, оттолкнув хозяина во дворе было уже с десяток солдат с винтовками и ручными пулемётами. Януке поклонился в пояс офицеру в полевой форме и заметив старого знакомого входящего во двор не громко произнёс: «Господин военный кого-то ищет, может я чем могу Вам помочь?» Подошедший сзади чекист протянул руку хозяину хутора и повернувшись к военному не громко сказал: «Это наш человек, активист, на него можно положиться» За тем повернул Януке к себе спросил: «Шум боя слыхал?» «Ой, как слыхал, даже берданочку свою приготовил на всякий случай, господин уполномоченный офицер». Чекист что—то прошептал на ухо военному, тот ухмыльнулся и согласно кивнул головой. «Ты меня прошлый раз угостил медовухой, помнишь?» «Как не помнить, я сейчас принесу» «Нет, ты нам собери с собой, мы чуть позже выпьем» «Я побежал, сейчас всё сделаю, как надо, господин офицер» И Януке в одних кальсонах потрусил в дом. «Сейчас всё сделает. Если бы все были такими, как он, порядок давно бы уже навели.» рассказывал чекист военному. Через минуту четверть медовки, кусок окорока, хлеб и сало было завернуто в белую материю и передано чекисту. Понюхав запах окорока, он заулыбался в полный рот. Ещё через пять минут во дворе никого не было. Стасис, тихо подошедший к отцу, снова сказал; "Отец, в Вас умер великий артист». «Всё, всем спать» так же тихо ответил на похвалу Януке.

Группа шла молча след в след. Было заметно, что идут профессиональные разведчики—диверсанты. Ветка под ногой не хрустнет. До болота дошли меньше чем за час. Немного отдохнув и перекурив вырубили шесты и так же след в след пошли в топь. Здесь Миндаускас разрешил пользоваться фонарями, слишком большой риск идти ночью без света по топи. Сам он тоже засветил свою летучую мышь. Шли долго. На знакомом островке передохнули и снова пошли. Ещё через час вышли на знакомый остров среди болот. Было далеко за полночь, мелкий дождь срывался с темного неба. Миндаус услыхал знакомое мычание Юриса и поднял руку. Все стали. Он объяснил немецкому офицеру, что живущий здесь сторож всё слышит, но не может говорить. После этого тихо позвал его по имени. В ответ снова мычание и тут же Юрис зажал хозяина в своих объятьях. «Вот, Юрис, принимай постояльцев на постой. Накормить, вымыть, оказать помощь и разложить спать. Юрис уже исполнял волю сказавшего. Вот уже безобидное существо, к нему с лаской он и душу отдаст. Юрис растопил срубленную им же баньку, натаскал воды в чан и бочку и доведя температуру до критической позвал туда отряд разведчиков. Сам пошёл готовить поздний ужин пришельцам и стелить всё что было по тёплым углам. Свою лавку он отдал офицеру, сам бросил кожух на сеновал. Печь в охотничьем домике работала исправно. Юрис следил за всем. Три десятка яиц были разбиты в скромную сковороду и перемешанные с козьим молоком и луком. Омлет пах на весь домик нагоняя аппетит. Выкупанные немецкие солдаты с удовольствием ели омлет и запивали его горячей водой с мёдом. Перевязав раненых все улеглись кто где смог. Отряд, даже не выставляя охраны, спал без задних ног. Утром братья, дав указания Юрису слушать офицера и сказав, что скоро вернутся с продуктами для солдат, ушли в обратную дорогу.

Герда подала знак, что в доме нет посторонних, вывесила стиранные штаны мужчин, прикрепив их к бельевой верёвке прищепками за штанины, если бы в доме кто-то был, бельё весело бы наоборот штанинами вниз. Этот знак придумал Костас и сразу же всем понравился, бельё есть бельё, а как оно висит кому какое дело. Мужчины вошли через заднюю калитку, как и выходили вчера. Собаки, учуяв своих, лишь скулили от радости. Отец в одном исподнем белье сидел на скамейке под иконами и завтракал парным молоком с хлебом. «Как раз к завтраку» сказал он сынам, приглашая к столу: «Как там наши гости?» Вернувшиеся, уставшие переходом по топи, сыны пили молоко и рассказывали ночные приключения. «Сейчас забьёте маленького кабана, мать напечёт хлеба, наберёте крупы и отнесёте всё немецким гостям. Чую я, что они нам со дня на день пригодятся». После завтрака все приступили к делу. До вечера всё было готово, но посмотрев, что им двоим не донести всего, Януке решил идти с сынами сам. Дома оставались Стасис и Григонис, хозяйство оставлять было нельзя на долго, всё должно работать.

Осенние вечера холодны и короткие. Мелкий дождь мешал идти, заливая лицо, которое нечем было вытереть, так как руки были заняты ношей. Шли молча, не спеша и по большому кругу с той стороны, по которой носили ульи через топь. Там дорога была по—шире и шесты не нужны особенно. Шли по меткам и зарубкам только им одним известным. Когда совсем стемнело зажгли летучие мыши. Свет от них был жёлтым, но и его вполне хватало. К полуночи Юрис весёлым мычанием встретил группу у большой поляны. «Что, чувствуешь своих? Нос как у нашей Вильды, немецкой овчарки, за километр чует и слышит» хлопая, взявшего ношу у хозяина, Юриса по здоровым плечам, сказал Януке. «Гости в домике?» «Ууу» промычал, кивая утвердительно в ответ немой страж. «Ну а куда бы они от сюда делись?» за смеялся Миндаус.

Януке вошёл в охотничий домик и все, даже офицер встали и по—приветствовали своего спасителя. «Я вот чего пришёл, надо бы нам немного почистить в соседнем посёлке коммунистических ставленников. В своем посёлке мы с моими сынами провели зачистку. Председателя, участкового и несколько комсомольских активистов отправили в гости к умершим родичам» «Так это Ваша работа?» удивился офицер. «Наша, они вон моего Миндауса видишь, как избили?» Януке показал пальцем офицеру на младшего сына: «И, что ты думаешь мы станем молчать?» «Да, теперь я нашёл Вас, вернее ваше движение, это и была главная цель нашей заброски сюда» рассказал офицер. «Как тебя звать, как обращаться?» спросил у лейтенанта Януке. «Пока просто «Господин офицер», не могу рассказать всего. А с зачисткой это мы поможем и сделаем всё вместе, это тоже наша работа здесь в Литве». «Вы пойдите в соседний Ужвентис, всё рассмотрите, разузнайте где, что находится, потом мы с Вами составим план действий и выполним наш план» рассказал лейтенант свои условия. «Хорошо, завтра пошлю сына с невесткой туда на рынок торговать мёдом» закончил разговор Януке. Юрис принял продукты с складировал всё мясо в пустую бочку пересыпав его солью и переложив только ему известной травой вместе с крапивой. Плотно по—ужинав свежего жаренного мяса союзники, приняв горизонтальное положение, отдыхали. С рассветом Януке с сыновьями отправились в обратный путь.

Посёлок Ужвентис находился в семи км на восток от хутора Звайнисов. Посёлок был значительно больше поселка Кельме, имел свою церквушку, раньше полицейский, теперь милицейский участок, рыночек и несколько скобяных магазинов. Здесь до сих пор ещё работал цех по переработке рыбы, которую привозили сюда с порта Клайпеды сейчас занятого немцами. Утром следующего дня, Стасис с Ядвигой запрягли двуколку и погрузив туда не большую берестяную бочку с сотами, отправились на рынок. Перед въездом в посёлок местные активисты установили шлагбаум и поставили постовую будку, в которой все сутки дежурило три вооружённых винтовками, человека. «Стой, куда и за чем едем?» прокричал вышедший в перёд молодой парень в кожаной куртке с «мосинкой» на плече. На его ещё ни разу не бритом лице играла наглая улыбка вседозволенности, с которой, по его мнению, было возможно практически всё в этом новом мире. Он поднял вверх руку приказывая остановиться. «Аааа, сынок кулака, с женой, и куда это мы такие красивые с утра направляемся?» В другое бы время размазал бы Стасис эту похабную рожу по дороге, но время изменилось: «На Ваш рынок вот едем, хотим сот немного продать или сменять на муку, ведь всё забрали» спокойно ответил парень. «Ану покажи» и охранник открыл бочонок. Запах свежего мёда ударил в нос. «Эй, хлопцы, дайте-ка тарелку, нас угостят спекулянты. Или нет?» прокричал молодой. «Дам немного» ответил Стасис стараясь не заводиться. «Что? Немного? Да надо всё заберём. Мироеды, Вы своё над нами уже по—издевались в волю, теперь наша очередь». «Ну ладно, ладно Вам, не скандальте, давай я наложу, хватит и нам и Вам» вмешалась и остановила не минуемую драку Ядвига. Получив полную тарелку сот, охранник открыл шлагбаум и пошёл относить добычу в будку. Стасис ударил мерина кнутом, и двуколка пошла в направлении поселения.

Рынок располагался у самой церквушки. Шесть ровных рядов столов, вкопанных в землю с навесами над ними вот и весь рынок. Но и такого количества вполне хватало для не большого посёлка. На рынке торговали всем: свежая картошка, лук, чеснок, свежая и солёная рыба, мясо, сало, крупы и макаронные изделия, консервы, табак, конфеты. На столах с обратной стороны носильные вещи, обувь, скобяные и столярные изделия, инструмент. Стасис с Ядвигой поставили мерина, привязали его к столбу на против свои места за столом и открыли бочонок. Мёд был только у них и поэтому сразу же выросла очередь. Через два часа Стасис бросил пустую тару в двуколку, купил детям по большому медовому прянику и по большому петушку, купили отцу свежего табака для гостей и сигаретной бумаги, купили макарон и разной крупы. Оставшиеся деньги пересчитали, и Ядвига спрятала их в надёжное женское место. Отвязав мерина пара развернулась ехать домой. «Стойка, отец просил ещё кое-что посмотреть» и Стасис прогнал своего мерина по всему посёлку запоминая где и что находится. На обратном пути на посту их не остановили, лишь зло посмотрели в их сторону.

Радочка с Янисом встречали у ворот своих родителей и брата с женой. Они знали, что старшие без подарков их не оставят. Большие, сладкие, ванильные пряники из ржаной муки в форме медвежат и по большому сладкому петушку розового цвета были по истине царскими подарками детям. Рада стала спрашивать у старших кого ещё ей угостить своим пряником. Все улыбались милому существу и отказывались. У всех сразу же заболели зубы, а у дела Януке так вообще по выпадали. Маленький Янис поделился кусочком со своим другом—белым ягнёнком.

Стасис рассказал отцу и братьям о своей поездке в соседний посёлок. Первое, что они решили исполнить прямо сегодня, уничтожить пост и трёх охранников. Добычей должны были стать три «мосинские» трёхлинейки с патронами. Это уже более серьёзное оружие чем наганы. С них можно было изготовить три обреза. Обдумав план подхода и нападения, а затем тихого отхода решено было идти пешком. «Григонис, сходишь аккуратно в схрон и принесёшь все наганы сюда, только аккуратно, соблюдай все правила конспирации и оглядывайся по чаще. Понял?» дал чёткое указание сыну отец. Парень молча встал, мотнул головой и тихо ушёл в лес к схрону. Отец продолжал: «Ты, Миндаугас, пойдёшь без оружия прямо на пост по дороге. Тебя остановят и будут проверять, устроишь не большой скандал, такой шум, чтобы не слышали, как мы подойдём. Желательно бить ножами, чтобы без звука, но если не получится, тогда стреляем в головы, чтобы на верняка с первого выстрела. За тем забираем всё что там есть и быстро уходим, не забыв при этом выпустить их языки, как мы делали с нашими коммунистами. Всем всё понятно?» Время тянулось медленно. Вот пришёл с хрона Григонис, принёс наганы, которые все сели в большом сарае чистить и мазать. Стемнело. Около 19ти часов команда во главе с отцом вышла в дорогу. Шли молча, а потом Януке тихо сказал: «Дети, надо как-то придумать название нашей организации. Чтобы шумело и отдавало в уши всем не довольным новым строем, чтобы они искали с нами связь, только тогда организация будет расти.» «Я предлагаю название Партизаны свободной Литвы» предложил Стасис. «Нет» жёстко сказал Григонис: «Мы тут братья. Я предлагаю назваться просто «Зелёные братья» и всё на этом». Идея всем понравилась. «Решено» сказал своё заключительное слово Януке: «С сего дня мы зовёмся Лешке бролес. Лесными братьями.» К 21му часу отряд лесных братьев подошёл к тому месту, где просматривалась сторожевая будка, возле неё горел костёр и шёл запах готовящейся на огне похлёбки. «Ужин готовят гады» прошептал Миндаус отдавая свой наган отцу. «Я пошёл» «С Богом, сынок». Парень не скрываясь шёл по дороге прямо на пост. «Стой, кто идёт?» послышался громкий окрик от шлагбаума. «Я, иду в гости к невесте, а что нельзя разве ходить стало по вечерам?» начал скандал Миндаус. «Ты что, сам идёшь?» «Нет, с Господом Богом» «Поговори мне, сейчас как пальну» послышалось с поста. Тем временем парень уже подошёл к закрытому шлагбауму. Трое вооружённых мужчин наперевес с винтовками остановили его и стали обыскивать. Лесные братья выскочили из темноты, не дав никому опомниться. Бой был мгновенным, три удара ножами и разрезы горла с выпуском языка, завершил дело. Осмотрев и рассадив убитых и забрав оружие, боеприпасы и всё, что было у них с собой отряд так же тихо ретировался в ночь. Возле шлагбаума горел костёр, вокруг которого сидели три трупа с запрокинутыми головами и торчащими с горла ужас как длинными языками, в руках были пустые миски и ложки, по—прежнему кипела юшка с пшена так и не посоленная варившими. Со стороны могло показаться всё это каким—то шабашем, но это было очередное предупреждение власти о том, что она не одна в старой, воинственной Литве. На листке папиросной бумаги крупным шрифтом было написано «Привет от лесных братьев». Записку Миндаугас всунул в шапку одному из сидящих.

Рано утром только—только забрезжил рассвет, Януке отправил Григониса и Костаса в охотничий домик на болота: «Сидите пока там, сегодня начнутся обыски, скажем, что Вы уехали в Вильно искать работу. Возьмите с собой всё оружие, кроме дробовика. Из винтовок сделаете три обреза, наганы спрячете там. Всё, сынки мои, в добрый путь» и вывел их через заднюю калитку в сторону болот.

Отряд немецких диверсантов—разведчиков не сидел сложа руки. По рации связались со своим командованием и доложили, что нашли то, что искали, находятся в безопасном месте, дали координаты и запросили доставить самолётом весь, необходимый для дальнейшей работы, груз. В следующем сеансе связи им сообщили, когда встречать самолёт и где зажечь костры. Самолёт прилетел ночью и сбросил точно в заданный квадрат несколько мешков на парашютах. Солдаты доставили мешки в охотничий домик Звайнисов. Здесь было оружие и боеприпасы к нему, взрывчатка в коричневых бумажных пакетах, продукты питания в основном галеты и консервы, шоколад, кофе, сигареты. Но самое главное была доставлена форменная одежда будущего сопротивления. Тёмно—зелёная, похожая по покрою на немецкую полевую, полушерстяная с алюминиевыми пуговицами. В неё входила тёплая куртка с воротником, куртка обычная, брюки бриджи, нательное бельё и головной убор похожий на польскую треколку, только с откидными клапанами для закрытия зимой ушей, короткие немецкие сапоги. Знаки отличая отсутствовали. Но настоящим счастьем для женщин семьи Януке были шесть чисто белых, шелковых, огромных куполов немецких парашютов. Офицер приказал сыновьям Януке закопать их или утопить в болоте, даже не подозревая, что оба сына могли бы и перебить всю немецкую группу ради такого не слыханного счастья для их женщин. Они несли мешки с парашютами к себе домой через болота предчувствуя радость на лице мамы. Сколько рубашек и праздничных платьев можно было пошить с этого бесценного материала немецкой лёгкой промышленности. Вошли через заднюю калитку, предварительно заметив знак, что дома чужих нет. «Мама, мама, мы тебе с Костасом подарок принесли, вот глянь на это» и парень достал из одного мешка парашют. «Ты что в дом принёс?» всполошился Януке: «А ну ка быстро убрать с дома и сжечь». Но было уже поздно. Герда с Ядвигой уже обрезали стропы и резали парашюты на лоскуты: «Придумал тоже, сжечь. А завтра сам поедешь искать мануфактуру на рынок, чтобы на весну тебе и сынам справить по новой рубашке, а исподнее где брать нам женщинам? а ночные рубашки? А новые платья Радочке? Раскомандовался тут, гляди-ка сжечь. Иди вон в конюшне командуй, а тут мы сами как-нибудь. Молодцы, мои мальчики, думаете о всей семье, не то, что некоторые» не замолкала взволнованная женщина, которую уже невозможно было остановить, а забрать и того подавно. Януке молча вышел из дома, достал трубку, не спеша набил её душистым самосадом и раскурил. Пахучий дым разлетался по всему большому двору приятно ласкоча ноздри. «Ладно, чёрт не выдаст, свинья не съест» процитировал он старую русскую поговорку: «Откуда парашюты?» Сыновья рассказали отцу про самолёт, сбросивший отряду всё необходимое для жизни. «Утром пойду, надо с офицером поговорить. Пока всё тихо, никого на хуторе не было, а я никого в посёлок не пускал, вроде и не знаю о том, что случилось. Но приедут точно. Поэтому Вы снова сейчас же уходите и стропы с мешками утопите в болоте. Всё понятно? А, что не узнали, как зовут того лейтенанта? Нет, отец, они к нему обращаются только по званию и вообще мы не слыхали ни одного имени от всех их» «Ладно, уходите». Сыны сложили в один из мешков все остальные, обрезанные стропы с трудом всунули в этот же мешок и снова через калитку ушли в болота. В другое бы время Януке с этих шелковых строп знал, что сделать, но в то время он не нашёл бы ответа на вопрос—где взял? Поэтому лучше выбросить чем отвечать. И он оказался как всегда прав. Женщины успели разложить лоскуты по сундукам, теперь трудно было доказать, что тут было раньше. В ворота с силой постучали. Стасис открыл. Два грузовика с солдатами НКВД, которые спрыгивали с кузова и сразу же вбегали в большой двор хуторян. Тот же офицер НКВД, что и прошлый раз степенно вылез с легкового автомобиля и вошёл во двор. Януке со всей своей оставшейся семьёй встречали не прошенных гостей у открытого настежь дома. Януке поклонился в пояс и как всегда сказал: «Здравствуйте, господин офицер, может я могу Вам чем—то помочь?» «Да, можешь, но сначала мы проведём у тебя обыск.» «Скажите, что Вы станете искать и я сам отдам, чтобы Вы не мучились» Офицер подошёл в плотную к хозяину хутора и глядя ему прямо в глаза тихо сказал: «Ты случаем не прячешь у себя немецких диверсантов? Они вчера перебили пост у Швекшны. Слыхал уже об этом?» «Что Вы, я два дня не выходил с хутора, а три дня тому сын мой с женой возили туда на рынок мёд, а назад скупил мануфактуры и скобяных товаров. Он говорил, что стоит тепереча на въезде пост, но пропускают сразу, не трогают. Может мне походить по узнавать по хуторам? И потом Вам доложить, господин офицер. Это я могу. Или может что ещё для Вас сделать?» угодливо улыбаясь оперу предложил Януке. Тем временем два десятка солдат обыскивали всё, хорошо, со знанием своего дела, выполняли эту работу. Чекист подумал и позвал к себе сержанта с чёрными усами. Что-то ему сказал на ухо и повернулся к Януке: «Может ты и прав, мужик. Ты мне давно нравишься, живёшь тихо, на тебя нет ни одного доноса. Скажу правду тебе, что даже просили людей написать на тебя жалобу, практически все отказались, все тебя хвалят.» Сержант дал команду и солдаты, построившись, вышли со двора. Чекист продолжал: «Хорошо, походи, по говори с людьми, может кто-то что-то и видел, а потом мне расскажешь» «Хорошо, господин офицер, а как мне Вас найти?» щурясь спросил Януке. «Я тебе потом передам, где и когда мы увидимся.» закончил офицер. «Я Вам сейчас на дорожку соберу как обычно, можно?» Чекист мотнул головой в знак согласия и Януке побежал собирать презент.

«Отец, Вы меня простите, но мне кажется, что мы были на волосок от провала» сказал Стасис показывая глазами на моток строп, которые Герда не вложила в мешок, а повесила как бельевую верёвку около коровника. У Янука перехватило дыхание, но дело было сделано и не прошенные гости уже уехали: «Хоть убей, всё равно своё сделает. Вот у Вас и мамаша мне в жены досталась» уже отходчиво проговорил он, снимая стропы и бросая их в топку печи. Однако уйти утром Януке не смог. Всю ночь волновались во дворе умные собаки, показывая всем своим видом, что за забором кто—то прячется. Януке влез на высокой горище своего дома и в щель стал наблюдать за происходящим за территорией хутора. Ждать пришлось долго, но что, что, а ждать он умел. Бывало на охоте, зимой по несколько часов сидел не шевелясь, чтобы завалить осторожного лося или хитрую косулю, а тут сразу видно, что умный чекист оставил-таки проверку в виде наблюдателя. Но кого он хотел перехитрить? Его, старого Януке да у себя в лесу? Где каждая травинка знакома, каждая пичуга подаст голос о чужом. Долго всматривался в тишину хозяин хутора и нашёл-таки наблюдавшего. Из-под куста ещё не опавшего орешника блестели стёкла бинокля. Януке спустился, убрал лестницу и стал на виду у наблюдателя устраивать представление. То на сына накричит, то жену куда—то пошлёт, то собак по двору гоняет, то выпустил пару свиней и час чухал их по спинам, от чего те получали массу удовольствия. Тем временем Герда сняла сухое бельё и повесила новое, только штаны вывесила уже по-другому, давая понять, что заходить во двор нельзя, что за ними следят. Ближе к вечеру Януке громким голосом, чтобы было слышно наблюдателю, приказал сыну вечером вывести собак на прогулку за двор. Этого хватило, чтобы окончательно замёрзший наблюдатель ретировался на доклад к своему руководству. Януке ушёл в ночь.

Разговор с офицером вермахта был не простым. «Кто Вам позволил самостоятельно принимать такие решения и нападать на пост?» спросил он у рассказавшего ему всё Януке. «А у кого мне надо было спрашивать? Вы что предлагает мне по каждому вопросу бежать на болота, за советом?» «Да, по каждому, в противном случае не будет порядка в наших с Вами отношениях, господин Януке» отвечал офицер. «Вы даже имена свои от нас скрываете, а хотите, чтобы я Вам всё говорил» высказал претензию хозяин заимки. «Ладно, давайте на первый раз всё забудем. Молодцы, что показали свою силу к сопротивлению. Нам необходимо главное, не убивать их по одному, а уничтожать сотнями и сразу. Для этого нам надо наладить связь с Шауляем. У Вас есть там знакомства?» «Да, там живут два моих родных младших брата близнеца. У нас там небольшое дело и два магазина» «Это хорошо» заметил офицер: «Будем организовывать массовую диверсию в городе. У нас есть взрывчатка, которую мы сможем заложить на хлебозаводе или в большом магазине, в кинотеатре или каком-то клубе во время их постоянных выступлений. Коммунисты любят разглагольствовать на все темы и по долгу, так что время у нас будет.» «Да, господин офицер, это и в правду серьёзные дела, но и нашими надо заниматься, чтобы не забывали лесных братьях» подытожил Януке. Отец с сыновьями получили полные комплекты одежды, только одевать её следовало на операции по уничтожению режима, а на ходить в ней постоянно выдавая себя. Одежду сыновья отнесли вместе с оружием в их схрон. Януке послал Миндаугаса в Шауляй за младшими братьями: «Сынок, скажи, что разговор пойдёт о Раде, ей в школу надо поступить в 1941м году, у нас рядом хороших школ нет, вместе со всей шантрапой я ни её, ни внука отдавать не намерен, так, что дети переедут к ним в город, так и скажешь и пусть не тянут едут сразу и тару на мёд возьмут».

5.

Старший лейтенант НКВД Константин Мосин, следователь Выборгского района Ленинграда, срочно был откомандирован в Клайпеду с отрядом войск НКВД для расследования гибели участкового уполномоченного Николая Прокопенко. С Николаем их связывала давняя дружба с детства. Выросли они в 56м детском доме Выборга, оставшись без попечения родителей или родственников. Костя помнил, что ребёнком он жил с родителями в большом деревянном доме в деревне, что у отца была своя мельница, своя конюшня с лошадьми, с которыми он маленьким любил общаться и кататься на их спинах крепко держась за гриву. Помнил, что этому его учили его старшие братья, вот только ни имён, ни своей фамилии он не помнил и деревню то же не знал. Помнил одно, что пришли люди в кожаных чёрных куртках и стали всё отбирать, а их сажать на большие подводы и увозить куда-то. Потом мама лесу спихнула его с телеги и сказала: «Беги, сынок». Он плохо помнил куда и зачем бежал, потом его нашли в лесу чужие бабы и привели в какой—то дом. Так он оказался в детдоме. Со временем память стёрла все воспоминания. Он твёрдо был уверен в том, что выбрал правильную дорогу в жизни. Учёба ему давалась легко, уже в седьмом классе он вступил в комсомол и стал активистом.

Коля Прокопенко попал в детский дом чуть старшим и помнил своих родителей, фамилию и имена папы и мамы. Папа и мама были учителями в духовной семинарии, отец читал словесность, мама арифметику и математику. Но их в чём—то обвинили и вывезли в Сибирь, а его отправили сюда в Выборг. Став по старше его заставили отказаться от родителей, но фамилию оставили прежнюю. Мальчики были совершенно разные Костя – огонь, Коля слабо текущая вода. Но что—то их всё же связывало между собой. Была какая—то тайная совместимость их душ. Их дружбу заметили и наставники детского дома. Если они по какой—то причине не виделись больше дня, оба не находили места, за—то встречи были тёплыми, но на минуту и тут же мальчики могли вступить в какой-то спор между собой. В школу НКВД поступали оба. Костя прошёл с первого раза, а Николай не выполнил что—то по спорту и его не принимали. Тогда и Константин пришёл забирать документы. Спас их дружбу комиссар школы. Выслушав парня, он поднял документы Коли и сразу сообразив, что он хороший ученик, внёс предложение и мальчики не расстались. Три года пролетели как миг и в июне 1939 года два лейтенанта получили направления на службу. Костя остался в своём Выборгском районе следователем, а Коля распределился в Кировский район на должность оперуполномоченного ОУР по борьбе с бандитизмом. Служба у обоих шла нормально. Костя мигом усвоил все правила следователя и выполнял свой план, а Коля ловил преступников по старым дворам Ленинграда и радовался каждой общей победе над ними. Началась Зимняя война с Финляндией и Николай Прокопенко в составе своего отдела принимал участие в ликвидации диверсантов.

Летом 1940 года Литва вошла в состав СССР, как союзная республика. Не всё было спокойно с её вступлением, хотя и кровь там не пролилась, положение было крайне тяжёлым. Коля попал в списки откомандированных в Литву для установления Советской власти на местах и коллективизации сельского населения. Получив предписание и все документы, он приехал к другу в его общежитие чтобы по прощаться. «Знаешь, Костик, у меня такое предчувствие, что мы больше не увидимся с тобой, мой единственный друг и брат» сказал Коля. Парни сидели за столом один на против другого и глядели друг другу в глаза. «Мне кажется, что там тихая война идёт. Это не та, где я был не так давно. Это война со спины.» «В каком смысле со спины? Ты думаешь, что наше государство их силой заставило войти в состав СССР?» возмутился Костя. «Думаю, да». «А ты не думай, выполняй свои обязанности и всё» «Так и будет». Обнявшись, ребята расстались. Не хороший осадок остался на душах обоих друзей. «Пиши мне, Коля. Всё пиши, что можно конечно» «Добро, и ты пиши. Прощай друг».