Маленький искатель приключений. Повесть о послевоенном детстве

Выползки. Когда все наедаются до отвала мясом, рыбой и колбасой, дядя Петя вносит самовар, и начинается чаепитие с пирогами. После чая Олег и Сашкины сестры исчезают погулять, а нам с Сашкой велят умываться и укладываться спать на веранде, где уже приготовлена на полу постель. Вот и прекрасно! Веранда выходит дверью прямо в сад, и эта дверь в летнее тёплое время никогда на замок не закрывается. Через раскрытую дверь из сада на веранду часто проникают куры и цыплята и оставляют на полу и подоконниках помёт. От этого на веранде запах, но все к этому давно привыкли и не замечают. И мы с Сашкой тоже привыкли и не замечаем. И Рекс привык к курам, после когда-то полученной трёпки, и делает вид, как будто их вообще не существует. Фонарик у Сашки давно приготовлен, большие банки для червей тоже. Мы тихо-тихо лежим и ждём, когда родители угомонятся и тоже разойдутся спать. Мои родители и бабуля очень любят оставаться на ночь в доме у Сашки, потому что дружат с его родителями и бабулей. Это настоящая дружба. И мы с Сашкой тоже настоящие друзья. Всё равно как родные братья.

Наконец в доме всё затихает. Мы ещё лежим немножко, для верности, и вылезаем из-под одеяла. Быстренько одеваемся и, взяв фонарь и банки, тихо открываем дверь в сад. И тут чуть не орем с испугу. На ступеньках спит какой-то зверюга, который тут же на нас набрасывается и начинает облизывать. Это всеми забытый и голодный Рекс. Пока я удерживаю пытающегося бурно радоваться кобеля, Сашка проникает обратно в дом и выносит Рексу миску с едой. Потом мы укладываем его спать на нашу постель, а сами зажигаем фонарь и отправляемся на ночную охоту за выползками. Фонарь керосиновый, я не умею его разжигать, а Сашка умеет, и я быстренько у него выучиваюсь. Сашка подворачивает фитиль так, чтобы свет стал не очень ярким, и закрывает стекло. В саду темно, даже луны нет, и мы немного побаиваемся, пока идём к грядкам. И ещё мы начинаем сомневаться, выползут ли черви, ведь им надо греться при лунном свете, а луны-то и нет. Только звёзды. Но когда подходим, перестаём бояться, потому что на грядках лежат выползки! Огромные! Они греются при слабом звёздном свете и слегка поблескивают. Это их скользкая слизь блестит. Надо начинать их хватать, но мы всё обсуждаем, кто будет первым. Сашка предлагает мне, как гостю, а я объясняю Сашке, что грядки-то его, поэтому должен хватать первым он. Наконец мы договариваемся хватать одновременно. Чтобы никому обидно не было. Сашка ставит фонарь на грядку, мы выбираем червей размером поменьше, и схватываем. Черви сопротивляются так, что мы этих первых червей из пальцев выпускаем. И они удирают в свои норки. От шума шевелятся и удирают другие черви, загоравшие рядом. Мы затихаем. Когда черви снова спокойно вытягиваются на грядке, мы смелеем и уже увереннее хватаем выползков и сажаем в банки. Половив у первой грядки, мы переходим к другой, потом к следующей. Так мы долго ловим, но потом понимаем, что уже хватит, прячем банки на веранде и бухаемся спать, очень довольные днём рождения бабуль.

Наутро возникает большой переполох, и нам опять достаётся по первое число. Дело в том, что рано утром тётя Кира идёт через веранду в сад кормить кур, и обнаруживает нас втроём в одной постели. Крепко спящих, с ног до головы измазанных землёй с грядок. Втроём – это значит Сашка, я и Рекс. Простыни тоже вымазаны землёй. Мы с Сашкой спим поперёк постели, а грязный Рекс – на подушках. Банки мы ночью плотно не закрыли, поэтому огромные черви расползлись по всей веранде. Утром куры проникли через неплотно закрытую дверь и с насаждением клевали выползков, старающихся удрать от них во все щели, и даже к нам в постель. От этого куриного клевания на простынях тоже виднеется помёт и раздавленные выползки. А в саду все грядки истоптаны нашими ночными ногами. И превратились – как сообщает расстроенная тетя Кира – «чёрт те во что»! Нас спасают наши отцы, которые сразу всё понимают. Они даже довольны, как мы смело научились хватать длинных выползков. К тому же ночью.

Черви не все повыползли из банок. Тех, что там остались, нам с Сашкой вполне хватит для следующей рыбалки на Куршском заливе. И мы надеемся, что опять удачно порыбачим с десантной лодки и с причала.

Едем на канал. Но в следующий раз мы едем не на залив, а на канал. Отец объясняет, что под Кёнигсбергом вообще много каналов, прорытых когда-то давно, ещё в прусские старые времена. Одни соединяют залив и реку, другие – реку и море. Мы едем на такой, который соединяет реку с морем. Перед отъездом отец говорит, что удочек брать не надо, потому что мы будем ловить угрей. На закидушки-донки. И что там очень пригодятся выползки, которых мы с Сашкой насобирали.

Поездка на канал начинается очень интересно, потому что мы едем не на автобусе, а на машине дяди Пети. У них в семье старенькая «эмка», которую Сашкин отец всё время чинит. Он чинит её всегда, когда не на службе, или не на рыбалке, или не на охоте. «эмка» выкрашена в разные цвета. Местами чёрной краской, местами – серой, а вмятины почему-то закрашены жёлтой. Вмятин и царапин множество, да и мотор часто барахлит, но дядя Петя всё равно очень доволен машиной, и всё время предлагает прокатиться. В Сашкиной семье никто не хочет кататься, потому что уже не раз застревал где-нибудь из-за поломки. Только мы с Сашкой любим «эмку» и всегда катаемся с удовольствием, но одних нас дядя Петя катает редко. Рекс тоже любит «эмку» и с радостью в неё запрыгивает.

В эту поездку вперёд садятся дядя Петя и отец. За рулём, конечно, дядя Петя. На заднем сиденье устраиваемся мы с Сашкой и Рекс. А в багажнике лежат вещи и сверток с удочками-донками. Место у правого окна разыграно «на морского». Таким способом решать бесконечные споры нас недавно научили отцы. «На морского» – это значит, когда на счет «Три!» все участвующие в споре выбрасывают сколько-то пальцев. Потом пальцы пересчитывают и начинают определять победившего, начиная счёт с того, кто выкинул меньше всего пальцев. В этот раз выиграл Сашка, он и усаживается у правого окна. Но я всё равно сажусь к нему так близко, что мы торчим из окна почти одинаково. Место у левого окна давно отвоёвано Рексом, поэтому ни у кого из нас даже в голову не приходит отправить кобеля в середину. Рекс смешно высовывает голову и ловит прохладный воздух раскрытой пастью. При этом у него сильно удлиняется шея, розовый язык тоже удлиняется и болтается из стороны в сторону. С языка летит слюна. Иногда встречный ветер так задувает в его раскрытую пасть, что в зубах начинает сильно гудеть. Рекс пугается и на несколько секунд прячет голову внутрь. А потом снова высовывает.

Так мы едем долго. Дорога очень красивая, с полями и перелесками. Она асфальтовая, и засажена по обочинам деревьями. Отец говорит, что это липы. Стволы деревьев выкрашены белой краской-известкой. Чтобы край дороги был заметен в темноте. Немецкая известка уже прилично стёрлась от дождей. И скоро придется сверху мазать советской известкой. Часто встречаются глубокие воронки от бомб и снарядов, которые дядя Петя осторожно объезжает. Почти все хутора и городки лежат в развалинах. На полях и обочинах виднеются ржавеющие танки, пушки и всякие металлические штуки. Больше всего фашистских танков, с чёрными крестами на броне. Несколько раз мы замечаем в поле надписи «Мины!». В каком-то городке отец показывает на небольшое серое здание и объясняет, что это – «вилла Эдит». И что из ее подвала прорыт подземный потайной ход прямо в центр Калининграда. И нам с Сашкой тут же хочется выскочить из машины и поискать этот подземный ход. Но отец говорит, что этот ход завален, и пока его не могут найти и откопать.

Ночная рыбалка. Подъезжаем к каналу уже в сумерках. Быстренько выскакиваем и снаряжаем донки. И забрасываем. Мы с Сашкой никогда не видели донок, и не умеем их забрасывать, поэтому пока только смотрим.

Донка-закидушка состоит из короткой и крепкой бамбуковой или просто деревянной палки, к которой крепится очень длинная толстая леска с тяжелым свинцовым грузом на конце в форме плоской лепёшки, отлитой в ложке для супа. Выше груза привязывается несколько поводков с большими крючками, на которые и насаживаются выползки. Перед забросом леска укладывается на чистом месте аккуратными кольцами, потом берётся за эту леску выше поводков, и, сильно раскрутив груз с поводками, забрасывается подальше в канал. После, подтянув снасть, леска прикрепляется к концу удилища, уже воткнутого в землю. И подвешивается колокольчик, чтобы в темноте услышать поклёвку рыбы.

Отец и дядя Петя забрасывают много донок вдоль берега. Нам они тоже выделяют по одной донке. Все донки расставляются недалеко от машины, поэтому мы возвращаемся к ней и принимаемся распаковывать вещи. Чтобы устроиться на ночь и поужинать. Нам с Сашкой очень хочется есть, но ещё больше – поймать угря. Однако отцы объясняют, что угри – это ночные хищники и будут клевать позже, когда выйдут на охоту. К тому же звон колокольчика мы всё равно услышим, и тогда подбежим. Угорь хорошо заглатывает наживку, поэтому сходов мало. Так они объясняют. И мы всё понимаем, потому что уже давно стали настоящими рыбаками. Ещё с прошлого раза. Раньше мы уже видели угрей, которых привозили с рыбалки. Это длинные тёмные рыбины, похожие на больших змей, с маленькой злой головкой. И очень вкусные. Особенно копчёные. Дядя Петя сам коптит их в саду, в большой самодельной коптильне. Самая вкусная часть в угре – это слой жира под его кожей.

Пока ужинаем у маленького костерка и неторопливо пьем чай, совсем темнеет, и мы идем к донкам. Оказывается, что на одной из дяди Петиных донок уже брала какая-то рыбина, но потащила приманку к берегу, поэтому леска ослабла, и колокольчик не зазвенел. Дядя Петя решает не вытаскивать донку, он просто подтягивает леску и снова прикрепляет колокольчик.

Мы садимся у своих донок и ждём. Спать совсем не хочется. Восходит луна, и становится светло. Да и глаза уже привыкли. Чистые, без деревьев и больших кустов, берега канала полого спускаются почти к самой воде. Они поросли невысокой травой с проплешинами. У воды небольшой обрывчик со старыми деревянными сваями, стоящими в мелкой воде. Сваи сильно повреждены червяками-древоточцами. Некоторые совсем трухлявые. Рядом со сваями в лунном свете виднеются всякие водные растения. Мы сидим рядом на обрывчике, сбоку пристроился тёплый Рекс. Неподалеку тихими голосами разговаривают отцы и чему-то смеются. Хорошо и спокойно…

В ночной темноте резко звенит колокольчик на донке отца. Мы сломя голову мчимся к нему и успеваем всё увидеть. Отец специально не спешит, чтобы показать нам, как надо действовать. Угорь – сильная рыба и сопротивляется до конца. Даже тогда, когда уже совсем вытащен на берег. Он извивается кольцами, как змея, и мы с Сашкой немного боимся хватать его. Угорь большой. Его вес на безмене получается чуть больше килограмма.

Как только отец насаживает рыбину на кукан и отправляет в воду, звенит колокольчик у дяди Пети. И он тоже вылавливает большую рыбину, но не угря. Это судак. У него темная спина и на спине острые колючки в плавнике. Ничего, и судак нам пригодится. Судака тоже сажают на тот же кукан. Кукан – это такая крепкая верёвка, на которую нанизывают сквозь жабры пойманную рыбу, и опускают в воду, чтобы рыба не испортилась. А один конец кукана привязывают к ветке или еще к чему-нибудь на берегу, чтобы рыбы на кукане не вырвались на волю.

Дело пошло. То один колокольчик звякает, то другой. Дядя Петя и отец с большим трудом успевают перебегать от донки к донке. Мы тоже мотаемся вместе с ними и смотрим, что же в этот раз на крючке. Ловится хорошо. К середине ночи поймалось уже много угрей и судаков. Даже мы с Сашкой вытаскиваем по небольшому угрю. Наши угри не черные, а какого-то зеленовато-серого оттенка. Но мы все равно очень рады, потому что впервые поймали этих интересных рыб.

Так мы ловим всю ночь, а утром ложимся спать, и спим у костра до обеда. После обеда мы вытаскиваем тяжеленный кукан с пойманной рыбой, перекладываем рыбу крапивой, чтобы не завоняла в дороге, и едем домой.

Эта ночная рыбалка нам с Сашкой тоже очень понравилась, и мы упрашиваем отцов всегда брать нас с собой. И за Рекса просим, потому что он вёл себя в этот раз очень хорошо, в воду не прыгал, а всё время нас охранял.

Спиннинг из ветки. В один прекрасный день мы с Сашкой решаем заняться изготовлением спиннингов. Коротких и крепких бамбуковых удилищ у нас нет, поэтому придумываем вырезать их из веток деревьев. На территории училища много деревьев: молодых, посаженных во время воскресников по озеленению, и старых, оставшихся ещё от немцев. Самые большие деревья – это дубы, клёны и каштаны. Вооружившись перочинными ножичками, мы лезем на дерево и с огромным трудом срезаем по дубовой ветке. Но эти ветки какие-то корявые, кривые, а древесина такая крепкая, что наши не очень острые лезвия совсем тупятся, к тому же Сашка сильно обрезает палец. И льётся кровь, которую Сашка непрерывно сосет из пальца. И мы начинаем спорить, можно ли всю кровь высосать. А потом и у меня нож соскальзывает с ветки и случайно втыкается в ногу. И тоже идёт кровь. Мы знаем, что надо найти подорожник, облизать языком и приложить листок к ране. Когда находим, смазываем слюной и прикладываем, то видим, что кровь уже и так почти не идёт. Но мы всё равно прикладываем и маленько ждём.

Потом лезем на каштан и срезаем ветки с него. И опять неудача. Самыми лучшими оказываются ветки с клёна. Они длинные и ровные, и легко режутся. И с них очень просто сдирается кора.

Когда мы изготавливаем по удилищу, то задумываемся, из чего бы сделать катушки. И долго не можем придумать. Наконец Сашка додумывается, что у нас же есть детские конструкторы, подаренные в прошлом году на наши дни рождения. Сейчас-то они заброшены, потому что мы в них уже наигрались как следует, да и некоторые детали запропали куда-то. А тогда, когда нам их только подарили, мы очень любили в них играть, и всё время собирали всякие металлические игрушки: танки, тракторы, домики, тачки и всякое другое. Среди не пропавших деталей сохранилось несколько больших колёс, из которых мы и начинаем делать катушки. Сначала мы свинчиваем по паре одинаковых колёс вместе. Получается катушка. Мы радуемся и на край приделываем ручки для вращения этих катушек. Тоже из винтиков с гайками. В середину катушек вставляем длинные гвозди, которые проходят насквозь через катушки, а потом вбиваем гвозди в ручки удилищ. Но не совсем туго, а так, чтобы колёса-катушки вращались. Из мягкой медной проволоки сгибаем кольца и привязываем крепкими нитками к удилищам. Через кольца пропускаем лески, концы которых крепим к катушкам. И наматываем лески на катушки. И у нас все получается!

Мы без конца то сматываем лески с катушек, то наматываем снова, но потом опять задумываемся, из чего бы нам сделать блесны. Задумываемся не надолго, а на маленько, потому что сразу придумываем сделать их из консервных банок. Роемся на свалке и выбираем самую новую и сверкающую банку. Выкрадываем у бабули ножницы и начинаем резать. И снова обрезаемся об острые края банки. Но не сильно, поэтому кровь сама перестаёт идти. Без подорожника. Блесенки получаются не очень ровные, но нам кажется, что все окуни сразу побегут за ними и будут на них охотиться. Крючки-тройнички у нас припрятаны заранее, и маленькие заводные колечки тоже, поэтому, пробив гвоздем дырки в блесенках, мы быстро оснащаем их крючками.

Наконец-то всё готово, и мы весело бежим пробовать спиннинги в бассейне и в речке. Но там оказывается, что при забросе катушки не крутятся, леска с них не хочет сбегать, и блесна не летит. И мы тут же вспоминаем, что не приделали грузики. Их надо было прикрепить повыше блесен. Свинца в наших запасах всегда хватает; мы находим тонкий, плоский и мягкий кусок, отрезаем теми же бабушкиными ножницами нужные размеры, и накручиваем свинец на лески. Потом бьём молотком и получаются приличные грузила. Бабушкины ножницы совсем тупятся, и мы их выбрасываем за забор, потому что боимся. И решаем вообще не сознаваться, что брали.

Оснащённые грузиками лески летят не очень далеко, но всё-таки летят, блесенки плывут в глубине воды и поблескивают, приманивая рыбу. Мы очень рады и с нетерпением ждем ближайшей рыбалки. С гордостью развешиваем спиннинги над кроватями и, просыпаясь утром, сразу же смотрим на них, мечтая о будущих, пойманных на наши прекрасные спиннинги, рыбах.

Люблинское озеро. В следующее воскресенье мы с нашими семьями – Дедовых и Филипповых – едем на озеро Люблинское. В полных составах. С мамами, бабулями и сёстрами. Только Олег не едет. Он на штурманской практике после первого курса учебы, и идёт сейчас по Балтийскому морю на эсминце. Стоит где-нибудь на мостике, смотрит в бинокль на берега, знаки и маяки, потом – на компас, и прокладывает кораблю путь. Так говорит отец, объясняя переживающей за Олега маме. Да мама не особенно и переживает, совсем мало, потому что она настоящая военно-морская жена, и прошла с отцом «огонь, и воду, и медные трубы». Мы с Сашкой не понимаем, в какие такие медные трубы влезала мама, и где они находятся, но спросить стесняемся – вдруг взрослые будут опять смеяться? Спрашиваем мы слишком часто, и от этого всем надоедаем…

На рыбалке на Люблинском озере. Лето 1950 года

Озеро Люблинское расположено совсем рядом с городом, поэтому поездка туда недолгая. Озеро довольно большое, извилистое, с мелкими заливами, глубоко вдающимися в лесистые берега. Над водой свешиваются всякие кусты и деревья. В основном ивы. Мы с Сашкой любим залезать на ивы, на те, которые стволами потолще, и ловить прямо с них. Так наши забросы получаются подальше.

Озеро густо заросло подводной растительностью, поэтому много рыбы. Есть щуки, окуни, плотва, лещи, а в заливах можно поймать толстых линей. А ещё по дну ползают раки. Они тоже иногда схватывают крючок с червяком, и, когда мы вытаскиваем их из воды, забавно висят на крючке, вцепившись клешнёй. Не хотят отпускать добычу. Иногда даже удаётся дотащить рака до берега. Клюет рак так: чуть притопит поплавок, и всё. И так может быть долго. В это время он изучает червяка, как будто обнюхивает. И вертит его в клешнях, как в руках. Мы это видели не один раз в прозрачной воде озера. А вообще раков мы ловим не удочками, а специальными сетками-рачницами, с проволочными обручами. На дно такой рачницы привязывается обжаренная на костре лягушка, и рачница забрасывается в воду. Через некоторое время выволакивается, и в ней всегда сидит несколько раков. А ещё взрослые, купаясь в озере, ловят раков в их норах. Но это трудно, и мы с Сашкой пока боимся. Раков варят в большом ведре, и они становятся красными и очень вкусными. Особенно клешни и хвосты, которые почему-то называются «раковыми шейками». Какие же это шейки, если это точно хвосты?!

Заброшенные могилы. Когда автобус замирает на знакомой поляне на берегу озера, мы с Сашкой тут же удираем в лес. Иначе нас заставят помогать разгружать вещи, собирать сухие ветки для костра, всё вокруг раскладывать… Нам это скучно и неинтересно. Мы бежим на старое заброшенное немецкое кладбище, о котором взрослые ничего не знают. Рекс с нами не идет, он остаётся в лагере в надежде на еду, потому что перед дорогой его никогда не кормят.

Кладбище маленькое, всего несколько гранитных плит и крестов, заросших плющом и кустами. Нам очень интересно разбирать надписи на плитах и размышлять, кто там под ними лежит, и считать, кто сколько прожил. По-немецки мы читать не умеем, но иногда так получается, что мы всё разбираем. Вот, например, старая полустёртая надпись: “Kurt Maier. 1795 – 1868”. И мы понимаем, что тут лежит давно уже сгнивший немец по имени Курт, который прожил семьдесят три года. И при этом удивляемся, как этот немец, внуки которого, наверное, пытались завоевать нашу страну, ухитрился прожить так долго. А вот мой дядя Коля погиб на войне совсем молодым; ему едва исполнилось двадцать лет. И ещё многие мои и Сашкины родственники погибли в войну от ран и голода. Особенно в блокаду Ленинграда. У меня в блокаду умер дедушка и еще один дядя, дядя Толя. Бабулю, маму и Олега вывезли из Ленинграда совсем умирающими от голода, худыми и тощими. И они долго болели. А мужчины все воевали. Отец и его четыре брата: дядя Серёжа, дядя Вася и два дяди Миши – большой и маленький. Все были ранены, а дядя Миша маленький погиб. Два брата мамы воевали: дядя Коля, который пропал без вести на острове Эзель, и дядя Петя. И все наши родственники тоже воевали или трудились на заводах, делали снаряды, танки и самолеты. И сильно голодали. Но всё равно победили. И теперь мы здесь живём, а немец Курт пусть и дальше гниёт себе в могиле. Отец говорит, что эта земля испокон веку была русской землёй, и называлась она не Пруссия, а Поруссия.

Старые могилы заросли ещё какими-то растениями, которые мы с Сашкой называем кислицей. У них довольно толстые полые стебли и большие широкие листья. Если срезать стебель и ободрать с него тонкую зеленоватую, с мелкими красными пятнышками корочку, то обнажается сладковато-кисловатая мякоть, которую можно жевать и глотать. В густой кислице бегают юркие ящерицы и прячутся крупные змеи – гадюки. Гадюки, живущие на кладбище, серые, бурые, чёрные, и даже красноватые. Больше всего серых, с извилистым рисунком на спине. Все они страшно ядовитые. Поэтому мы становимся очень осторожными. Недавно здесь же, на Люблинском озере, такая гадюка укусила совсем маленькую девочку, и ребенка не удалось спасти.

Спиннинги работают. Поразбиравшись в надписях и наевшись кислицы, мы возвращаемся в лагерь. Там всё уже разложено, отцы сидят с удочками на берегу, Сашкины сёстры купаются и сильно визжат, а мамы и бабули что-то готовят у костра, отдыхают и беседуют. Мы с Сашкой отыскиваем свои спиннинги и, ухватив у бабуль по куску хлеба и по варёному яйцу, снова смываемся подальше, чтобы всласть опробовать новые снасти. Позавтракавший и поэтому довольный Рекс увязывается за нами.

Когда наши отцы первый раз увидели спиннинги, они нам ничего не сказали, только переглянулись. И даже улыбаться не стали. Неужели они совсем не поверили в наши снасти? Так, размышляя, мы подходим к большому заливу, заросшему кувшинками, кугой, рогозом и стрелолистом. Среди водных трав виднеются прогалины чистой воды, куда мы и собираемся делать первые забросы. Берега залива чистые, без ивняка, который сильно нам помешал бы.

Выбрав по прогалине, мы начинаем. Сначала получается не очень хорошо: то леска зацепляется за какой-нибудь винтик и запутывается, то гвоздь, которым прикреплена катушка, расшатывается. Но потом всё налаживается, и наши забросы делаются лучше и лучше. Вот только никак не можем приноровиться к подводным травам; при каждом забросе большие пучки трав тащатся за блесной, и хищные рыбы не могут схватить блесну.

Первый успех приходит к Сашке. Он ухитряется провести блесну без травы, и на неё цепляется окунь. Не очень большой, но мы так довольны, что пляшем вокруг рыбёшки какой-то бешеный индейский танец!

Моя блесна зацепляется за подводную корягу, и приходится лезть в воду. Неглубоко, поэтому не страшно. Да и Рекс рядом хлюпает по мелкой воде. Подбредя к коряге, по натянутой леске продвигаю пальцы в воду и веду к застрявшей блесне. На берегу Сашка удерживает удилище в натяг. Дотянувшись до блесны, кричу Сашке, чтобы он маленько отпустил леску, иначе мне не отцепить. Потом бросаю вызволенную блесну в воду, а Сашка наматывает леску и вытягивает. В этот момент замечаю какое-то движение под корягой, в её тени. Немедленно запускаю туда руку и… вылавливаю огромного рака, который тут же пребольно вцепляется острой клешнёй мне в палец. Хочется заорать от боли, но терплю.

Суматоха с родственниками. Вот с такими трофеями – окунем и раком – возвращаемся в лагерь. А там суматоха: приехали родственники из Ленинграда. Мы их ждали на следующей неделе и готовились, но так получилось, что они «сорвались» раньше. «Сорвались» – это выражение дяди Толи Титаренко, который женат на моей двоюродной тёте Жене. Мы с Сашкой решаем попозже выяснить у дяди Толи, откуда они «сорвались». Родственники приехали не одни, а со взрослой дочкой Людмилой. Привез их на озеро друг брата Олега – Володя Озеров. Он тоже курсант, но уже третьего курса, и в этот день – когда приехали родственники – дежурил в училище. Володя хорошо знает озеро, вот поэтому его и отправили вместе с родственниками к нам. Володя с повязкой и пистолетом в кобуре на боку. Привёз он наших родственников на училищном дежурном «газике».

По пути Володе, совершенно вдруг, так начинает нравиться Людмила, что он напрочь забывает про службу. И не хочет возвращаться на службу никогда, пока отец не приказывает ему сделать это немедленно. Мы с Сашкой, когда разбираемся в обстановке, хихикаем и обзываем Володю и Люду «женихом и невестой – тили-тили тестом». И все за нами начинают гоняться, а Людка заявляет родителям, что она не может даже минуты находиться рядом с такими придурками, как мы, и чтобы родители немедленно её увезли в Ленинград. Но никто её увозить не собирается, а все улыбаются, и говорят, что «это судьба». Володя нас отлавливает и уволакивает подальше в кусты, где, совершенно неожиданно, дает нам выстрелить по разу из пистолета «ТТ». За то, чтобы мы больше не дразнились. И мы обещаем, и с радостью выстреливаем вверх, в крону большой берёзы, где сидят вороны и сороки. В птиц мы не попадаем, и от выстрелов они с карканьем разлетаются, а на грохот прибегают наши с Сашкой отцы. И дают нагоняй Володе, но не сильно. Отец приказывает патроны списать, а Володе немедленно убираться в училище. Так мы с Сашкой первый раз стреляем не из мелкашечного револьвера, а из боевого пистолета «ТТ», и нам совсем не страшно.

Володя убирается на «газике» в училище. Суматоха мало-помалу затихает, все садятся, выпивают и закусывают. Сашкины сестры уводят взволнованную и раскрасневшуюся Людмилу купаться, а взрослые тихо переговариваются. Моя бабушка часто повторяет слова «прекрасная пара», а отец не сердито обзывает бабушку «свахой и «сводней». И мы с Сашкой понимаем, что это про Люду и Володю.

Вот это рыбак! От души пообедав и наговорившись, дядя Толя с довольным видом разматывает длиннющую удочку и направляется к озеру. Двигается он медленно по причине огромного живота, который делает нашего родственника чрезвычайно важным. Заметив такой живот, мы с Сашкой сразу же даём дяде Толе прозвище «Пузан». В одной руке у него раскладное кресло и мелкоячеистый садок под рыбу, в другой – удочка. Мы идём следом. Нам очень любопытно, как Пузан дядя Толя ловит, потому что слывет он выдающимся рыболовом. Удобно устроившись в раскладном креслице, дядя Толя величаво отбирает у нас банку с червями, торжественно выуживает из неё толстыми пальцами самого жирного червяка, всячески его вертит и рассматривает, как озёрный рак, потом насаживает на крючок, со всех сторон оплёвывает и, наконец, забрасывает. Все его жесты замедленны, плавны, закончены, и – по-своему – очень красивы. Убедившись, что поплавок-гусинка встал, опытный рыбак… мгновенно засыпает. Над тихим озером раздаётся мощный храп. Мы с Сашкой совершенно поражены, и растерянно переглядываемся. Потом тихо уходим, чтобы не разбудить ленинградского гостя.

Когда же мы через пару часов возвращаемся с проверкой, то поражаемся и удивляемся еще больше. Дядя Толя по-прежнему мирно спит, а в садке у него плещется рыба! И очень много! Стараясь не разбудить удачливого рыбака, подтаскиваем садок к берегу и смотрим. Тут же, как только раздается плеск, Пузан мгновенно просыпается и помогает нам вытащить тяжелый садок. Чего в нем только нет! И окуни, и крупные подлещики, и плотва… Но особенно красив огромный коричневато-золотой линь, нехотя разевающий круглый рот. Дядя Толя, чуть шевеля губами, свысока объясняет нам, мальцам, что только с линем ему пришлось по-настоящему повозиться, а остальная рыба – так, мелочёвка. Однако эта мелочёвка тянет, после отцовского, обязательного взвешивания, на целых пять килограммов. Да еще линь полтора. Получается, что Пузан дядя Толя всего за два часа поймал с берега шесть с половиной килограммов рыбы и чудесно при этом выспался! Вот бы нам с Сашкой так научиться! Правда, как тут можно уснуть, если рыба клюет как бешеная…

Картина маслом. В нашей училищной квартире, на стене в столовой, висит большая картина, подаренная отцу курсантами. Они её сами нарисовали масляными красками. Вернее, написали, потому что когда рисуют красками, а не карандашами, то говорят – «пишут». В нижних углах картины надписи. В левом: «Жерегеля В. 48 г.», в правом: «В. Калашников. 48 г.». Это фамилии художников-курсантов, написавших картину, и год, когда написали, 1948. Отец говорит, что это копия с картины старинного русского художника Василия Перова «Охотники на привале». Мы с Сашкой, сколько себя помним, всегда с интересом её рассматриваем.

На картине сидят трое и перекусывают. Наверное, это осень, потому что на кустах нет листьев, а трава жёлтая. Охотников двое, а тот, который посередине, крестьянин, скорее всего – пастух. Он подошел перекусить за компанию, и его охотники не прогнали. Слева – старый охотник, он что-то увлечённо рассказывает, а справа – молодой. Молодой охотник так заслушался, что даже забыл про папиросу, которая уже потухла. Старый, наверное, сильно врёт, потому что крестьянин-пастух ухмыляется, мол, такого не бывает. А молодой верит, потому что неопытный пока. Мы с Сашкой думаем, что когда молодой станет опытным и старым, он точно также будет врать на привалах про свои охотничьи приключения. Но, может быть, старый и не врет, а просто пастух не знает, что на охоте может произойти всякое. А и верно, откуда же ему знать, если у него даже ружья нет?! Около охотников лежат только два ружья. Отец, глядя на картину, всегда отмечает, что это неточность, потому что ружья на землю класть нельзя.

Слева что-то ест собака, повернувшаяся хвостом к охотникам. Мы думаем, что её хозяин – старый охотник. Потому, что у его ног лежит добыча, а у молодого ничего нет. Старый подстрелил зайца и двух тетеревов. Отец объясняет, что тетерева уже в полном пере, а заяц побелел, поэтому нарисованная осень – поздняя. А ещё отец говорит, что зад собаки похож на зад английского сеттера, но до конца он не уверен.

Заяц напугал. Конечно, мы с Сашкой мечтаем, как будем охотиться, когда маленько подрастём. А пока мы вертимся и мешаемся, когда отцы собираются на охоту. И Рекс всегда вертится и мешается. Охоту он знает и так любит, что прямо скулит и дрожит от нетерпенья. Но его берут не всегда, а только тогда, когда едут «по перу», то есть по птицам: серым куропаткам, перепелам, куликам или уткам. И то не весной, а осенью или зимой, если снега мало, и не очень морозит.

Когда охотники возвращаются, мы бросаемся рассматривать добычу. Весной это обычно вальдшнепы, утки самых разных пород, иногда гуси. Осенью – тоже утки, серые куропатки, коростели и перепела, а также всякие кулики. Очень редко отец приносит тетеревов. Их под Калининградом мало. Зато зайцев-русаков очень много. Их стреляют поздней осенью. Они здоровенные.

Однажды, когда я был совсем маленьким, брат Олег напугал меня зайцем. Вернувшись с отцом с охоты, он позвал меня в кухню. Я, ничего не подозревая, бегу смотреть добычу. И, открыв дверь, столбенею: на меня бежит большой живой заяц! Захлопнув дверь, я в ужасе врываюсь в столовую, где все сидят, и ору, что заяц ожил и сейчас прибежит сюда! Поэтому надо прятаться! Все смеются, а отец показывает Олегу кулак. Оказывается, пока везли зайца домой, тот совсем окоченел, и стал твёрдым. Олег приставил окоченевшего зайца к стене, и получилось так, что заяц как будто бежит. И глаза у него открытые, жёлтые, и смотрят. Конечно, я перепугался. Потом-то я подхожу к зайцу, глажу его шёрстку, рассматриваю хорошенько. И ничего в нём страшного не обнаруживаю. А Олега отец слегка ругает.

Косули и кабаны. Еще отец стреляет кабанов и косуль. Их тоже много. За ними охотники ездят куда-то очень далеко, с ночевкой. У косуль большие красивые глаза и маленькие рожки, все в пупырышках. Мать жалеет косуль и просит отца их не стрелять, а отец улыбается и обещает. А потом всё равно стреляет и говорит, что в азарте не удержался.

В спальне у отца над дверью висит чучело головы косули. Отец говорит, что это козёл, потому что с рожками. Глаза в чучеле сделаны из стекла, и как будто живые. Они всё время смотрят на того человека, который ходит вокруг.

Кабанов мама не жалеет, а очень вкусно готовит в большой духовке. Духовка встроена в плиту, которая топится углём. На плите всегда что-нибудь жарится-парится. Большой кабаний окорок мама с бабушкой солят и шпигуют кусочками чеснока, а потом запихивают на железном противне в духовку. Там он жарится несколько часов, пока не станет зажаристым и совсем готовым. По кухне и по всей квартире идет такой вкусный запах, что все собираются у плиты и нюхают. И Рекс нюхает и пускает длинные слюни. Трясет головой, эти слюни разлетаются в разные стороны и иногда попадают в такие запрещённые места, что Рекса изгоняют их кухни, и он скулит за дверью. Потом Рекса прощают и запускают обратно.