Маленький искатель приключений. Повесть о послевоенном детстве

Косуля европейская. Такой она и осталась в нашей семье с 1950-х годов

У отца есть охотничий кинжал, с которым он не расстается на охотах. Рукоятка кинжала выточена из чёрного эбонита в форме кабаньей ноги с копытом, и её удобно держать в руке. А ножны обшиты настоящей кабаньей шкурой, снятой с огромного кабана-секача, убитого отцом в прошлую зиму. Секач – это старый кабаний самец, вождь всего стада. Всё равно, как для нас Сталин. Шкура на ножнах толстая и крепкая, а волос очень жёсткий, густой и короткий. Отец говорит, что он снял её с кабаньей ноги над копытом. В прихожей на деревянной подставочке, которую отец называет медальоном, висят длиннющие изогнутые клыки от этого кабана. Отец не любит рассказывать про ту охоту, потому что на ней секач убил любимую гончую собаку одного из охотников, а самого охотника ранил. Тогда отец подбежал, и метко застрелил кабана с близкого расстояния. Было очень опасно. Мы все знаем про этот случай, и не расспрашиваем.

Трофейные рога и ружья. В прихожей висят большие и очень красивые рога благородного европейского оленя. Их отец привез из Германии, когда был там в командировке. Сразу после войны. Он там участвовал в осмотре кораблей фашистского военно-морского флота, и решал вместе с союзниками, какие корабли кому достанутся. Как трофеи. А нашими союзниками были англичане, американцы и маленько французы. Рассказывая про эту командировку, мама всегда смеётся над отцом, что он привез из Германии только два ружья и оленьи рога. В то время, как другие офицеры везли всякие фарфоровые сервизы, ковры и красивую мебель. Отец тогда делает вид, что очень сердится, хмурится и ругает маму «мещанкой». И говорит, что мы, конечно, победители, но не должны «уподобляться» грабителям-фашистам, и что это очень некрасиво и даже подло. А мама с ним спорит и говорит, что наша семья всё потеряла в годы войны в Ленинграде, поэтому имеет право на трофеи. Но отец не соглашается, а потом они вместе смеются и решают, что без этой дурацкой посуды жить гораздо легче и спокойнее. И лучше сидеть на старых табуретках, только чтобы войны и голода больше не было, а был мир, и никого не убивали.

Про оленьи рога отец рассказывает историю, что они будто бы взяты с дачи Геринга, который был страстным охотником и любителем трофеев. А ещё одним из главных кровавых фашистов и соратником Гитлера. Рога прикреплены к черному деревянному медальону, очень тяжелые, все в мелких пупырышках и с пятнадцатью светлыми острыми отростками. На белой лобной кости выжжен год «1908». Отец говорит, что это год добычи оленя. А кто его убил, неизвестно. Об этом ничего не выжжено.

Ружья не новые, видно, что из них изрядно постреляли. Оба двуствольных ружья знаменитой немецкой фирмы «Зауэр». О большом ружье отец говорит, что оно «Три кольца» и двенадцатого калибра, а маленькое ружьё – «сепаратное» и двадцатого калибра. Стволы внутри большого ружья гладкие и сверкающие, а внутри маленького – покрыты «раковинками». Отец говорит, что стволы ест «коррозия», и что их надо чистить чаще и мазать маслом. И что бой этих ружей просто удивительный.

Ружьё из шомпола. Мечтая поскорее попасть на настоящую охоту, я без конца листаю Брэма, особенно те места, где подробно рассказывается о зверях и птицах, на которых охотится отец. Изучаю их внешний вид, повадки, следы. Расспрашиваю у отца о способах охоты на них. Вырезаю из дерева игрушечное ружьё. Рисую только охотничьих животных и собак. Часто рисую Рекса…

Английский сеттер Дрейк Игоря Филиппова на стойке по дупелю. Осень 2019 года

Наконец осенью отец впервые берёт меня на охоту. На серых куропаток! С легавой собакой Рексом! Отец рассказывает, что когда-то собаки, делая стойку перед броском на затаившихся птиц, ложились на землю, и лежали, совершенно замерев, пока не подходил охотник и не накрывал птицу и собаку громадным сачком. Потом, когда появилось ружьё, некоторые породы легавых собак от этого отвыкли, и курцхаары отвыкли. Поэтому Рекс, хотя и не ложится перед птицами, но зовется по-старому, легавой. А ещё отец рассказал, что перед войной, когда он служил на Дальнем Востоке, ему однажды повезло поохотиться со старым охотником, у которого был опытный английский сеттер, привезённый из Ленинграда. Этот сеттер делал даже лежачую стойку. Они охотились на фазанов и всяких куликов и уток по берегам озера Ханко.

Едем на куропаток на автобусе. Отец, брат Олег, адъютант отца дядя Коля, шофёр дядя Миша, я и Рекс. Рекс, чувствуя, что приближается его любимое занятие, становится совершенно другим «человеком». Как щенок не прыгает, не гавкает, не гоняет кошек. Он молчалив и сосредоточен. Отец говорит, что Рекс уже весь там, среди полей и куропаток.

Все охотники с ружьями, даже дяде Мише нашлось ружьё. А я ещё мал, поэтому мне свинчивают металлический трёх коленный шомпол, из которого и предлагают «стрелять». И смеются. Но я не обижаюсь, а очень рад, что меня вообще взяли. Беру шомпол и иду вместе со всеми в луга.

На шомпольной охоте по серым куропаткам. Осень 1952 года.

Отец, я, брат Олег (он поменял шинель на бушлат дяди Миши – шофёра)

Серебряные птицы. Луга такие большие, что не видно краёв. Все они заросли травой и мелким кустарником. Кое-где виднеются распаханные участки. Охотники рассыпаются цепью и потихоньку идут против ветра. Я иду чуть сзади отца, чтобы не попасть под выстрел. Рекс бегает впереди, то влево, то вправо, иногда удаляясь довольно далеко. И часто на отца оглядывается, как будто спрашивает, всё ли правильно делает. Тогда отец движением руки посылает его в нужную сторону, и Рекс снова бежит и ищет.

Но вот кобель приостанавливается, принюхивается, а потом быстро тянет в сторону, к кустам на краю пашни. Охотники идут за ним, стараясь не отставать. Подойдя к кустам, Рекс замирает. Раньше я видел стойку Рекса на домашних голубей, но тогда было понятно, что он играет с ними, и стойка не серьёзная. А сейчас он как будто превращается в памятник. Только длинный розовый язык, свисая из открытой пасти, чуть колеблется от дыхания собаки.

Все охотники окружают кусты и ждут команды отца. И готовят ружья к стрельбе. Деться птицам некуда, потому что за кустами совершенно открытое распаханное пространство. Я тоже готовлюсь к стрельбе и прикладываю к плечу свой шомпол. Олег смеётся и тычет в меня пальцем, а отец снова показывает ему кулак. Немного постояв, отец командует Рексу: «Вперёд!». Кобель прыгает в куст, из которого плотной стайкой вырывается большой выводок куропаток. Наверное, штук двадцать. Освещённые солнцем, мне они кажутся серебряными. Гремят выстрелы. Падает несколько птиц. Остальные разлетаются кто куда. Больше всего птиц летит через пашню и садится в кусты. Рекс моментально приносит всех битых птиц. Даже подранков быстро догоняет и приносит. И все охотники, очень довольные своей меткой стрельбой, смеются, потому что всю добычу Рекс несет только одному человеку, отцу.

Когда птицы взлетают, я тоже стреляю по стайке из своего «ружья», крикнув: «Бах!». Кричу только один раз, потому что у меня же одностволка. И думаю, что я бы наверняка сбил куропатку, если бы стрелял из настоящего ружья.

Разобрав куропаток и подвесив их в специальные кожаные петельки с латунным колечком, охотники перекуривают и решают, куда пойти дальше. Отец предлагает поискать разлетевшихся одиночек, а Олег и дядя Коля – пойти за большой стайкой, севшей в кусты за пашней. Отец говорит: «Как хотите!», и мы с ним и Рексом неспешно продвигаемся краем пашни. Остальная троица охотников идёт через распаханное поле. Мы с отцом видим, как их ноги вязнут в мягкой и мокрой глинистой земле. На сапоги налипают такие здоровенные куски, что идти им очень тяжело. Но они упорно идут и в конце концов переходят пахоту.

Скоро Рекс снова замирает на стойке, рядом с большой травяной кочкой. И отец опять берёт из-под него куропатку. Показывая мне битую птицу, подробно объясняет, что куропатка молодая, этого года. И показывает на её перьях, почему он так думает.

Потом Рекс долго идет вдоль канавки, временами чуть приостанавливаясь. Отец объясняет мне шёпотом, что кобель работает по старой, опытной куропатке, которая боится взлетать под выстрел и хочет убежать. В конце концов Рекс резким броском поднимает куропатку на крыло. Птица летит низко над землёй. После выстрела она серым комочком валится в траву. Рекс быстро находит её и, осторожно взяв в зубы, несёт отцу. В большой пасти Рекса куропатки почти не видно. Только торчит хвостик. Отец расправляет её крылышки и показывает мне, что эта куропатка – старая, в полном пере и очень красивая. И что Рекс нисколечко не помял её.

Отец после удачной охоты на серых куропаток. Осень 1952 года

Доходим до края поля и встречаемся с ушедшей от нас компанией. Брат уныло сообщает, что птицы даже не поднялись на крыло. Отец улыбается и объясняет, что куропатки давно убежали от места посадки, а охотясь с легавой собакой, нужно всегда стараться вначале разбить выводок, а потом отыскивать затаившихся одиночек.

Потом мы, уже все вместе, находим ещё пару выводков-стаек, и все оказываются с добычей. Больше всех куропаток подвешено у отца.

Утки. На охоте по куропаткам я вел себя хорошо, поэтому в следующий раз отец берёт меня на уток. И Сашку дядя Петя берёт. В автобусе нет ни одного свободного места, потому что едут ещё и наши мамы, и Олег, и Сашкины сестры. И еще две семьи офицеров с детьми. Но там мальчишек нет, а с девчонками дружить нам не интересно. Отец называет такой выезд «семейной вылазкой». И говорит, что они не только займутся охотой на уток, но и будут ловить бреднем.

Мы снова едем на Куршский залив, где среди камышей в эту осень полно уток. Когда мы приезжаем и разгружаемся, мужчины одевают резиновые костюмы, берут ружья и ушлёпывают в камыши до вечера. Там они спрячутся, и будут стрелять пролетающих уток. Нам с Сашкой тоже хочется пойти с ними, но не в чем. Таких маленьких резиновых костюмов вообще не делают, да и, по словам отца, можно попасть в подводную яму. К тому же иногда охотникам приходится стоять в камышах по пояс в воде, и переходить с места на место даже по грудь. Нас с Сашкой там бы вообще скрыло с головкой. Рекса тоже не берут, и мы идем на старый причал ловить донками. Выползки у нас с собой привезены.

Женщины наводят в лагере красоту и готовят ужин. И всякие, взятые с ними дочки, участвуют. Тренируются. Когда девчонки вырастут, они тоже будут наводить красоту, даже в тех местах, где её наводить вообще не надо.

Мы сидим с Сашкой и Рексом на причале и ловим донками. С причала донки очень удобно закидывать, потому что нет высокой травы и кустов, а вот втыкать удилище не просто – везде бетон. И мы приспосабливаем камни, сволакивая их вместе и вставляя удилище между ними. Хорошо ловятся небольшие подлещики, густера и плотва. Иногда берут окуни. К вечеру у нас уже прилично поймано.

Над нами всё время пролетают утки. Разных пород, и нам с Сашкой очень интересно определять эти породы, а ещё спорить, попадём мы в них из ружья, или нет. Породу старых уток легко узнать, а вот молодых непросто, потому что их оперение незаметное, серовато-буроватое. Больше всего пролетает крякв и чирков. Ещё мы отмечаем шилохвостей, широконосок, небольших свиязей, серых уток и всяких нырков. Чёрные лысухи с белым костяным лобиком плавают рядом с нами и даже не поднимаются на крыло, а когда улепётывают от Рекса, то смешно шлёпают по воде крыльями. Рекс, гоняясь за ними по причалу, просто играет, и вовсе не собирается лезть за ними в воду.

А ещё пролетают всякие кулики, и их нам определить трудно. Совершенно точно узнаём в полете только огромных кроншнепов с изогнутыми клювами, маленьких быстрых бекасов и всегда пищащих на взлёте и посадке перевозчиков. Сидящих на земле куликов определить намного легче.

Вдалеке, за камышами, на просторе залива белыми точками виднеются лебеди. Перед зимой они накапливают силы, чтобы улететь, но, если зима не морозная и залив не замерзает, то остаются. И дальше лебедей, и ближе к берегу, тёмными пятнами сидят стаи уток. Это морские утки, они потихоньку перелетают с севера на юг, а в Куршском заливе отдыхают и кормятся. Больше всего чернетей: морских и хохлатых. Иногда на их стаи пытаются напасть огромные белохвостые орланы. Тогда все утки поднимаются и начинают метаться по заливу туда-сюда. Орланы не могут догнать уток и улетают ни с чем.

С той стороны камышей, куда ушли наши охотники, гремят частые выстрелы. Нам с Сашкой не видно, как утки шлёпаются после меткой стрельбы, и мы немного завидуем. Но мы понимаем, что скоро вырастем, и будем тоже ходить на охоту по уткам в резиновых костюмах.

Вечером охотники подходят к лагерю увешанные утками. Все они очень довольны и говорят, что такое обилие уток наблюдают впервые. Дядя Петя ухитрился сбить большого гуся гуменника, неожиданно налетевшего на него. Он доволен и говорит, что этот гусь – отбившаяся от стаи одиночка, и что ему – дяде Пете – повезло. Отец сообщает, что несколько утиных подранков уплыли, и что он рано утром, до рыбалки с бреднем, пройдет с Рексом вдоль камышей и доберет их. А еще поохотится на бекасов. И может нас с Сашкой взять с собой, если мы проснемся и захотим. А кто не захочет?!

Бекасы. Ночуем мы с мамами и всякими девчонками в автобусе, а мужчины и Рекс – у костра. Мы устали, спим крепко, и почти проспали, если бы не отец. Он нас расталкивает и велит тихо и быстро одеваться. Мы стараемся, но тихо и одновременно быстро у нас не получается, и мы будим пол-автобуса.

Ещё совсем темно, только чуть-чуть светлеет восток. Сеет мелкий осенний дождичек, слабый ветерок чуть шевелит верхушки камышей. Отец говорит, что дождь скоро кончится, и что погода самая легашачья.

Пока мы идём к месту охоты, дождь и вправду прекращается. Лёгкий ветерок продолжает дуть вдоль камышей. Рекс снуёт то влево, то вправо. Он уже начал работать. Отец объясняет, что подраненные утки почти всегда выбираются на берег, и тогда с умной собакой их легко отыскать. А оставлять подранков после охоты некрасиво, не по-охотничьи, и нам с Сашкой надо это запомнить. И мы запоминаем. Ещё отец говорит, что добирая подранков вдоль камышей, можно встретить и совершенно здоровых уток, а также бекасов и всяких других куликов. И стрелять их из-под стойки курцхаара Рекса.

Вот Рекс тянет к камышам и стаёт, приподняв заднюю ногу. Мы с Сашкой давно знаем, что стойки у Рекса не всегда картинно правильные. На стойке он может поднять или переднюю, или заднюю ногу, а может вообще никаких ног не поднимать, а стать так просто, как шёл. Рекс немного стоит, а потом суётся в камыш и выносит оттуда мёртвую крякву. Принимая от кобеля утку, отец поясняет, что подранок вчера вечером вылез на берег, а к утру сдох, и если бы не Рекс, то так бы и запропал совсем.

Следующая утка оказалась лёгким подранком. Удирая от Рекса, широконоска ухитряется добраться до глубокой лужи, где пытается нырять. Рекс мастерски добирает её, то ожидая на берегу, то бросаясь в воду и поднимая фонтаны брызг.

Чуть позже кобель стаёт в кустах перед небольшим зеркальцем воды. Почти сразу с лужи снимаются два чирка и, набирая высоту и скорость, поворачивают в сторону залива и камышей. Отец стреляет дуплетом настолько быстро, что выстрелы как будто сливаются в один звук. Оба чирка валятся в траву, и Рекс по очереди выносит их отцу. Вот это меткость! Мы с Сашкой восхищены умением отца стрелять, и работой собаки тоже.

Чтобы ничего не мешало ему прицеливаться, отец даёт нам нести уток. Эти утки пахнут как-то по-особому приятно, пером, камышом и волей. Они мешают нам идти, но это тоже приятно. Мы чувствуем, что становимся настоящими охотниками!

Так мы идём, изредка постреливая, примерно час. Рекс то выносит вчерашних уток из камыша, то стаёт на стойки и ждёт выстрелов отца. У нас с Сашкой уже по шесть уток, и нам очень тяжело идти, почти невозможно. Мы далеко отстаём от отца. А неутомимый Рекс всё работает! Наконец увлекшийся отец замечает наши трудности и возвращается. Отбирает у нас восемь самых тяжёлых уток, оставляя нам по два лёгких чирка. И мы поворачиваем назад, в лагерь.

Но ещё рано, поэтому отец уводит нас в мокрую луговину с отросшей после летних покосов травой. Трава пожелтела и уже почти вся полегла. Среди травы виднеются высокие кочки, а также глубокие следы коров, в которых блестит вода. Отец говорит, что здесь прячутся бекасы. И правда, вскоре Рекс красиво стаёт между кочек. Его голова низко наклонена над землёй и повернута в сторону, откуда пришёл к нему запах. Кобель нервно дышит, и мы видим, с каким трудом он сдерживает дыхание, чтобы не спугнуть птицу. Отец говорит шёпотом, что бекас сидит совсем рядом. Приложив ружьё к плечу, отец командует Рексу: «Вперёд!». Кобель делает шаг, и в нескольких метрах от него из-под кочки вырывается пёстрая длинноклювая птичка, тут же обделывается и с криком улепётывает. Летит она сразу как-то очень быстро, низко над землёй, делая резкие повороты и сливаясь с пожухлой травой. Мы успеваем подумать, что попасть в неё совершенно невозможно. Однако отец, чуть поведя стволами, ухитряется сбить и этого малыша! Рекс по команде сходит со стойки и быстро отыскивает в траве добычу. Мы с Сашкой внимательно рассматриваем оперение, слегка обслюнявленное Рексом. Сразу бросаются в глаза длиннющий клюв и голенастые ноги. На пёстрой спинке замысловатый узор из коротких перьев, которые ближе к хвосту превращаются в две длинные косички. Хвостик оторочен по кругу серебристыми и рыжеватыми пёрышками. Живот светлый, почти белый. Там, где попали дробинки, перья выбиты и под кожей виден толстенький слой жира. Отец говорит, что осенний бекас нагулял жирок, и что он очень вкусен, если его правильно приготовить.

Следующего бекаса Рекс срабатывает по-другому. Он прихватывает птицу очень далеко, работая верхом, то есть верхним чутьём, не копаясь в следах-набродах. Всё это нам поясняет отец после того, как сбивает и второго бекаса. А вылетает бекас очень далеко, и от собаки, и от отца. «Хлопнув» птицу таким дальним выстрелом, отец становится чрезвычайно довольным. Он выбирает кочку посуше, садится и неспешно закуривает. Мы стоим рядом, держим уток и бекасов, и тоже совершенно довольны. Рекс ложится подле отца и мгновенно засыпает. Он устал. Отец говорит, что больше охотиться не будем, потому что надо поберечь собаку; Рексу скоро девять лет. Немного передохнув, мы весело идём в лагерь, который начал потихоньку пробуждаться. Слышим голоса и звон посуды. Женщины готовят завтрак.

Над луговиной летают ласточки. У них длинные раздвоенные хвостики, и мы знаем из Брэма, что это – деревенские ласточки. Отец вдруг останавливается, снимает с плеча ружьё и даёт его мне: «Ну-ка, попади в ласточку!». Но ни я, ни Сашка не отваживаемся выстрелить не то, что в ласточку, а просто в белый свет, потому что знаем, как может ударить в плечо отдача у большого ружья двенадцатого калибра. Да и шутит отец, конечно, потому что очень любит всех птиц, а ласточек в особенности. Так и оказывается. Отец нас испытывает, что у нас перетянет: тяга к выстрелу, или любовь к ласточкам. И кажется ему, что всё хорошо, и что мы уже правильные охотники, и никогда не будем стрелять ласточек и певчих птиц. Это так кажется ему, а вот мы с Сашкой думаем, что если бы ружьё было поменьше, ну, как та отцовская трофейная двадцаточка, то очень может быть, что и выстрелили бы, даже по ласточкам…

Отец перед рыбалкой бреднем на Куршском заливе. 1950-е годы

Бредень. После вкусного завтрака, приготовленного женщинами, мужчины разворачивают длиннющую сеть с поплавками и грузами. Она называется бредень. Мы с Сашкой видим его впервые. В середине бредня длинная «мотня». Отец объясняет, что это особый кусок бредня, вроде капюшона из сетки, специально устроенный так, чтобы в нём собиралась вся попавшаяся рыба. А название «бредень» происходит от того, что рыбаки, когда ловят, то «забредают» в воду подальше и поглубже.

Бредень переносят к берегу, в том месте, где почти нет камышей. Рыбаки в резиновых костюмах, взяв один конец бредня, потихоньку заходят в воду. И отец идёт вместе со всеми. На берегу остаётся дядя Петя, женщины и мы с девчонками. Сначала мы должны постепенно отпускать оставшийся на берегу конец бредня, и следить, чтобы он не запутался, а потом – помогать вытягивать сеть на берег. Нашими действиями руководит дядя Петя.

Рыбаки утягивают бредень далеко в залив, а потом поворачивают и потихоньку «бредут» вдоль берега. В месте поворота остаётся человек, который, перебирая сеть, не даёт ей приблизиться к берегу. Пройдя вдоль берега, рыбаки опять поворачивают, снова оставляя одного человека. И тянут конец бредня к нам. Вот бредень своим концом вылезает на берег. Его тут же стараются соединить с остававшимся на берегу концом. И, по команде дяди Пети, мы все – рыбаки, женщины и дети – начинаем дружно и как можно быстрее тянуть оба соединённых конца бредня. Дядя Петя весело покрикивает, мы смеёмся, потому что некоторые женщины и девчонки, запнувшись, валятся на землю, тут же вскакивают и тянут снова.

Появляется мотня. В воде её сопровождают те двое рыбаков, которые раньше оставались в заливе. В мотне полно травы. Всяких водорослей. Даже целые кочки, оторванные от дна. В траве шевелятся большие рыбы. Их так много, что бредень полностью на берег не вытянуть. Поэтому часть рыб вылавливают большим сачком.

В бредень поймались золотистые лещи, пятнистые щуки, серебристые судаки, полосатые окуни и много всякой мелочи: густеры и плотвы. А ещё попался огромный жерех. Он весил около шести килограммов. Всю пойманную большую рыбу, чтобы не испортилась, кладут в траву, в кусты, а мелкую тут же выпускают обратно в воду.

Итоги рыбалки на Куршском заливе в 1950-е годы. Справа – я с жерехом

Справедливый обман. Рыбаки делают ещё два захода и прекращают ловлю. Чистят бредень и складывают его до следующего раза. Потом делят рыбу. Сначала вся рыба, спрятанная в кустах, раскладывается на полянке по породам, то есть лещи к лещам, щуки к щукам. А потом делается столько куч, сколько приехало на рыбалку семей. Рыбаки, которые раскладывают рыбу, стараются класть одинаково для всех. Всё получается хорошо, пока они не берутся за жереха. Он же один, и мы с Сашкой внимательно следим, как тут всё будет. И все люди, столпившиеся вокруг, тоже следят. Жереха кладут на одну из куч, а из этой кучи забирают несколько лещей и щук, перекладывая в другие кучи.