Степные волки

Шеф не преувеличивал, ее трудно было не узнать. Из-под меховой шапочки выбивались длинные темные пряди. Глаза смотрели внимательно, но по-доброму. Одета Рита была в короткую шубку и темно-синие джинсы, заправленные в сапожки. На плече висела небольшая сумка. Ну правильно, ей ведь тетради дома проверять не надо, как учительнице обычной школы. Те вечно таскают пластиковые пакеты с домашними работами своих учеников. И вообще девушка не выглядела учителем из провинциального городка, хотя и столицы степной республики. Скорее секретарем или менеджером одной из московских совместных с итальянцами или американцами фирм. Увидев ее, мне сразу захотелось улыбаться, шутить и делать те глупости, какие совершают нестарые еще мужчины в обществе красивых женщин.

Я и улыбнулся.

– Да вот, приехал из Москвы, надо бы хозяйку повидать. Друзья просили навестить. – И, хотя не сомневался, но все же уточнил: – Вы ведь Рита?

А вот на мою добродушную улыбку реакция у нее случилась самая неадекватная. Сразу поскучнев лицом, она как-то вяло кивнула.

– Да, я Рита. Что вас просили передать?

– Но, может быть, в дом зайдем? – осмелился предложить я.

– Незачем, – отрезала она. – Я очень тороплюсь. Говорите – и до свидания.

Я слегка опешил от такого афронта. Вот тебе и явка! Что называется – от ворот поворот. В прямом смысле. Ну, коли так, зачем настаивать?

– Да вот Сергей Афанасьевич просил привет передать и узнать, как вы тут?

Ну, кажется, меня не за того приняли. Рита расцвела прямо на глазах.

– Так вы от дяди Сережи? Денис? Что же сразу не сказали? А я уж думала…

Но фразу она не закончила, а я не счел уместным настаивать на подробностях. Захочет – сама все расскажет. Тут главное – не пережимать.

Девушка, покопавшись в сумочке, достала массивный ключ и стала отпирать калитку. Получалось это у нее плохо – замок, вероятно, не смазывали несколько лет. Я галантно отодвинул ее в сторону, напрягся и со скрипом провернул ключ в скважине.

– Проходите, проходите.

Рита теперь была сама любезность. Я прошел. Узкий, порядком захламленный дворик, в глубине выход на огород. Да, здесь им дачные участки не нужны, все при доме. А в огороде наверняка и «удобства» в виде дощатой будочки с окошком поверх дверцы. Не очень удобно, особенно зимой, но провести канализацию в дом стоит дорого, особенно по нынешним скудным временам.

Оказалось, что я ошибался. Были в доме и ванна, и туалет. Неужто учителя музыкальной школы теперь лучше стали зарабатывать? Или это от прежних хозяев осталось? И те несколько комнат и кладовок, что составляли собственно дом, выглядели тоже весьма прилично. Здесь чувствовались заботливые и умелые женские руки. Одному человеку управляться в доме довольно сложно, только женщины и очень немногие из мужчин это могут. А если еще есть куры какие-нибудь или утки… Интересно, кто-то из представителей противоположного пола сюда приходит?

Я стянул куртку, разулся. Неудобно было бы пройтись по чистеньким домотканым половикам в ботинках. Рита уже хлопотала на кухне, бывшей одновременно и столовой.

– Денис! – позвала она. – Вы, наверное, с дороги проголодались и устали?

– Пообедал в городе, – сознался я. – Вашими местными пельменями. Большие такие и очень вкусные. Но признаться, немного утомился.

Последнее было лишь наполовину правдой. Времени у меня имелось не так уж много, и работа ждала.

– Я только на полчаса забежала, перекусить. Сегодня еще занятия в школе есть. Раз вы кушать не хотите, я вам постелю, а сама уйду до вечера. Не соскучитесь?

В вопросе прозвучало некоторое кокетство. Женщина почти в любой ситуации остается женщиной. В отличие от нас, мужиков. Я не стал отвечать впрямую.

– Вечером-то я вас увижу?

– Обязательно.

Хорошо, что мне не пришлось сидеть с ней за столом сейчас. Большинство людей не любит, когда посторонние наблюдают, как они едят. Да и пора было сосредотачиваться.

Хозяйка дома, оставив мне запасные ключи – на случай, если захочу прогуляться, – убежала в свое училище. А я, наскоро осмотрев комнаты и убедившись, что все тут в порядке, не раздеваясь, прилег на верблюжье одеяло, покрывавшее постель. Первоочередная задача была выполнена. Я добрался, устроился. Теперь начинался основной этап.

В комнатке, которую мне отвела Рита, имелись письменный стол, тумбочка, стул, кровать. А большего и не требовалось. Из потайного кармана дорожной сумки я извлек маленький конверт. В нем находились справки на пропавших журналистов и их снимки. Собственно, справки я уже читал, но сейчас пробежал взглядом еще раз.

Все четверо были фрилансерами – свободными охотниками, но с уже достаточно известными в столичной прессе именами. Часто писали на заказ, не брезговали и сомнительными делами, лишь бы за это хорошо платили. Три «акулы пера» и одна – объектива. Всем около тридцати, у всех большие профессиональные и финансовые амбиции. Что ж, самое теперь время всплывать таким хищникам из темных глубин в теплые, богатые живностью слои океана информации и охотиться, охотиться, чтобы поплотнее набить брюхо.

Артур Стоянов. Судя по фамилии – в крови его была частица болгарской. Родился в Москве, закончил факультет журналистики МГУ, год работал в «Московском комсомольце», ушел на вольные хлеба. Прославился серией скандальных материалов о гомосексуальной ориентации поп-звезд. Но вскоре понял, что то, что хорошо для Кушанашвили, не имеет большой цены для многих других. И все чаще стал появляться там, где встречались молодые, перспективные политики, которые стремились прорваться к высшей власти. Славы стало меньше, но денег прибавилось.

Стоянов обладал тем типом мужской обаятельности, который особенно нравится женщинам: на вид суровый, с проницательным взглядом и в то же время с налетом плейбойства, этакой небрежной легкостью в общении. Обаянием своим пользовался максимально. Разойдясь с женой и оставив ей маленького сына, больше с браком не экспериментировал, поддерживал легкие, ни к чему не обязывающие связи. С подругами расходился просто, без обоюдных обид. Пожалуй, только с последней продержался полтора года – дольше прочих.

Она и приехала с ним сюда. Софья Краснитская. Родилась в городе Электросталь. Также закончила журфак МГУ, но на два года позже Стоянова. Особыми способностями не блистала, и в «МК» ее не взяли. Перебивалась в более дешевых бульварных листках из тех, что как сенсацию преподносят то, что американские военные уже много лет хранят в секретном ангаре сбитую «летающую тарелку», или захлебываясь, сообщают, что у Брежнева в любовницах перебывали все горничные правительственных подмосковных дач. Удивительно, но и такая макулатура расходится.

Несмотря на очевидную бездарность, что-то все же связывало ее со Стояновым. Может быть, в постели была необыкновенно хороша? Но такие девицы обычно претендуют на большее. Непонятно…

Третий член московской команды – Сергей Сладков. Окончил Ростовский университет и поехал завоевывать столицу. В наше время это не так уж сложно, если в голове хоть что-то имеется. Ну и при небольшом везении. Сладкову повезло. Как-то сразу попалась военно-мемуарная тема, и он стал «теневым» писателем. То есть по диктофонным записям маразматических воспоминаний каких-нибудь генералов и адмиралов создавал вполне приемлемые книги. Под их фамилиями, разумеется, и за львиную долю гонорара. Такое сейчас проходит плохо – почти нет читательского спроса, но все же пара томиков у Сладкова вышла, и это создало ему определенную репутацию. Скорее всего, сюда его позвали писать мемуары президента. Может быть, тот решил, что уже пора…

И, наконец, фотограф. Ну, или фотохудожник, как кому нравится. Станислав Цвигалев. Работал в провинциальных газетах, потом его снимки все чаще стали появляться в центральной прессе, типа журнала «Огонек». Снимал в Чечне, в самом Грозном, во время новогоднего штурма. И остался при этом цел, хотя лез в самое пекло в погоне за эффектным кадром. Боевой парнишка. Я честно постарался припомнить, видел ли там это лицо, но не смог. Наверное, потому, что в те дни и недели мы выглядели совсем по-другому, чем в мирной жизни. Грязь, пороховая копоть и сажа от горящих домов. Тут родного брата не признаешь…

В общем, ничего особенного, журналюги как журналюги. Ни малейшего намека на причину их исчезновения. Но ведь пропали же!

Ну, приступим… Я разложил фотокарточки на столе веером, левой ладонью сильно потер лоб, правую положил на первый снимок и закрыл глаза. Так. Так. Ясно. Следующий. И с этим ясно. Следующий. Следующий…

Я открыл глаза и вытер вспотевший лоб. Ну что же, неплохо. По крайней мере есть с чем работать. Все четверо живы и находятся неподалеку. Может быть, в черте города. Или в каком-нибудь окрестном селе.

Вот в этом-то и заключались мои чрезвычайные способности. По фотографии я мог определить, жив ли этот человек и где находится в данный момент. То есть не само местоположение, а примерный пеленг. Потом оставалось только искать в указанном направлении. Это тоже достаточно сложно, но выполнимо. Зачастую я просто выезжал на место, где пропали люди, определялся, а потом специальная команда занималась поисками. Но иногда приходилось действовать самому и в одиночку. Как вот теперь. Значит, были какие-то обстоятельства, не позволявшие прислать эту спецкоманду. Обстоятельства знал шеф, а если не стал меня посвящать в них, то и не нужно было мне это. Одно из правил нашей службы – не задавать вопросов. Не всегда удобно, но всегда оправданно…

Насколько я понимал, здешний президент сам был заинтересован в том, чтобы журналистов нашли. И как можно скорее. Так почему бы не сообщить ему полученные мной сведения? Местные спецслужбы и так землю носом роют, а тут смогли бы разобраться за день-два. Загадка. Но приказ есть и его нужно выполнять, не сомневаясь в мудрости руководства.

Пока я сделал лишь часть работы. То есть определил, что журналисты живы и находятся не очень далеко от меня. Примерно в радиусе десяти – пятнадцати километров. Но я еще не знал направления, в котором следовало искать. Это я выясню сегодня ночью, когда город будет спать и человеческий фактор ослабнет. Если не найдется других занятий. Я вспомнил Риту. Ночь в доме с одинокой женщиной? Слишком многое начинается при таких обстоятельствах. Случалось в моей жизни такое. И не единожды. Правда, на этот раз женщина была под негласным покровительством шефа. И если тот узнает, то…

– А впрочем, я никого в Мадриде не боюсь! – громко продекламировал я, вставая из-за стола.

Убрал снимки в тот же потайной кармашек и потянулся. До вечера еще далеко. Подремать, что ли? Пойду, покурю, а там, может быть, действительно вздремну пару часиков. Ночью расход энергии на определение пеленга будет колоссальным. Я даже потеряю килограмм или два веса. Так всегда со мной бывало раньше.

Курить можно было в ванной, у газового котла отопления. Дым вытягивался в обязательную отдушину над котлом. Не очень удобное место, но не выходить же на мороз? Я присел на край ванны и затянулся.

Глава 4

Не имею ни малейшего представления, откуда у меня появились эти способности. Несколько лет назад, уже после новогодней бойни в Грозном, но еще до бесславного окончания той позорной войны, я был капитаном воздушно-десантных войск. Жена ушла незадолго до вступления российской армии в Чечню, детей у нас не было, и разрыв прошел почти безболезненно. Нечего было делить. Ей просто надоела бесприютная жизнь офицерской жены, когда мужу зарплату не выдают месяцами, квартиры, не говоря уж о собственном доме, нет, да и мужа, практически, тоже нет, потому что он уходит засветло и пропадает в части до позднего вечера. Я ее понимал, и когда она заявила, что решила уйти, не перечил. Действительно, кому понравится такое существование?

В общем, я был свободен от семейных уз, не задумывался о будущем и яростно дрался с боевиками-нохчами, совсем не понимая смысла этой резни, стараясь только сохранить жизнь своим пацанам-солдатам. Мы выполняли приказы, какими бы идиотскими они нам ни казались. Потом началось затишье, и во временном расположении наших частей стали появляться родители пропавших без вести сыновей, которые со всей России приезжали сюда в надежде на чудо. С тоскливыми глазами они расспрашивали всех, кто мог и не мог знать хоть что-нибудь об их пропавшем Ване, Пете, Грише… А что им оставалось делать, если в вагоны-рефрижераторы грузилось то, что осталось от безвинно погибших ребят и что никто уже не мог опознать? Невзоров в своем нашумевшем фильме показал многое, но далеко не все. Реальность была куда страшнее. Особенно, если находишься в ней, а не смотришь на происходящее с помощью телевизора…

Человеческая память так устроена, что по прошествии некоторого времени все плохое забывается, остается только хорошее. На войне всякое случается, не одни только грязь и кровь. Вот и мы, сидя в палатках практически посреди чистого поля, как-то отрешались от только что стихших боев. В меру сил старались себя поддерживать в чистоте, не то, чтобы отъедались, но хотя бы питались вовремя и регулярно. О том, что будет дальше, никто не имел ни малейшего представления. Верилось, что сопротивление проклятых нохчей наконец сломлено, остается только выкурить их из горных убежищ – и по домам!

Иногда вспоминали погибших ребят. Но надрыва, при котором рыдая бьют себя в грудь и разрывают тельняшку, непрестанно повторяя: «На его месте должен был быть я!» – не наблюдалось.

Черт его знает, может, мы и вправду так очерствели душами, что нас уже ничем не проймешь? Русский человек вообще крепче любого другого при всей своей сентиментальности и прочим ностальгиям. «Афганский синдром», а потом и чеченский не достигали у нас такого накала, как пресловутый вьетнамский у американских ветеранов. Вероятно, потому, что советский, российский человек не привык жить в роскоши и, попадая на войну, не совсем уж лишается всех удовольствий жизни, что так милы янкесам. Что в принципе человеку на фронте надо? Чтобы пищу подвозили вовремя, чтобы поменьше стреляли и относительная чистота, без которой, если нет возможности, и так можно прожить. Остаться бы в живых, прийти домой целым и невредимым – высшее счастье, о котором только мечтается. все остальное – как повезет. Вернулся с операции, в баньке попарился, налопался от пуза – и спать, чтобы не дергали неурочными подъемами. А если уж выпивка случайно появилась – вообще лафа!

Вот так мы примерно и жили тогда, ожидая приказа на дальнейшие действия. Потом стали появляться родители. Как они добирались до нас – одному богу известно. Разные они были. Кто-то умолял вспомнить, где, когда и как исчез его сыночек, кто-то кричал и угрожал всеми смертными карами, если тут же не представят пред очи его любимое чадо. После нескольких тяжелых разговоров я старался не попадаться родителям на глаза. Свое дело выполнил, как мог, большинство пацанов сберег, а что сам целый остался – так это карма. Вины за собой я не ощущал. В конце концов есть замполиты, или, как они теперь называются, офицеры по работе с личным составом. Вот пусть и отдуваются, у них языки длинные. А мне своих забот хватает.