Обратной дороги нет (сборник)

Обратной дороги нет (сборник)
Виктор Васильевич Смирнов

Игорь Яковлевич Болгарин

Военные приключения (Вече)
В книгу известных российских писателей Игоря Болгарина и Виктора Смирнова вошли произведения, раскрывающие два разных, но одинаково драматичных эпизода Великой Отечественной войны. «Обратной дороги нет» – это повесть об одной партизанской операции, остроумной по замыслу и дерзкой по исполнению, в результате которой были освобождены из концлагеря и вооружены тысячи наших солдат.

Вторая повесть «И снегом землю замело…» о том, как непросто складывались отношения местного населения с немецкими военнопленными, отправленными в глухие архангельские леса на строительство радиолокационной вышки. Постепенно возникает не только дружба, но и даже любовь…

Телефильмы, созданные на основе этих повестей, завоевали популярность и заслуженное признание зрителей.

Игорь Болгарин, Виктор Смирнов

Обратной дороги нет (сборник)

© Болгарин И.Я., 2016

© Смирнов В.В., 2016

© ООО «Издательство «Вече», 2016

* * *

Обратной дороги нет

День первый. Человек из болота

Он бежал и бежал, хватая руками стволы низкорослых деревьев, кустарник, падая, давясь кашлем и снова вставая, бежал все дальше и дальше в глубь спасительного леса.

Ноги и руки безостановочно работали, легкие со свистом и хрипом вбирали воздух, а голова его была заполнена одним лишь видением, одной картиной, которая повторялась назойливо, безостановочно, как музыкальная фраза в испорченной грампластинке.

Он видел длинные серые бараки и бетонные шестиугольные плиты на плацу, видел шеренгу мокрых, съежившихся под дождем людей в гимнастерках, фланельках и ватниках, видел настороженные злые глаза овчарок, сидевших у ног солдат-проводников, и фигуру высокого офицера в длинной шинели, который шел вдоль шеренги, вглядываясь в лица.

И слышал слова: «Erster, zweiter, dritter, vierter, f?nfter!.. F?nfter, vortreten!.. F?nfter, vortreten!.. F?nfter!.. F?nfter!..»[1 - «Первый, второй, третий, четвертый, пятый!.. Выйти вперед, пятый!.. Выйти вперед, пятый!.. Пятый!.. Пятый!..» (нем.)]

И в длинной шеренге людей каждый пятый, склонив голову и не глядя на товарищей, делал шаг вперед.

1

Было тихо, как бывает в Полесье только в конце октября, когда серое тяжелое небо никнет к земле, когда смолкают оставшиеся хозяйничать в лесу сойки и синицы и слышен лишь комариный капельный звон, который, едва привыкнет ухо, воспринимается как самая глубокая тишина.

Лес словно бы вымер. Но внимательный глаз, осматривающий чахлый березнячок, который спускался к болоту и переходил в осиновое редколесье, различил бы на пригорке небольшой песчаный бруствер, над которым торчал, как палка, дырчатый кожух немецкого пулемета: черный дульный зрачок высматривал что-то в низине. За бруствером виднелись трое разношерстно одетых промокших людей, прижавшихся друг к другу, словно птенцы в гнезде.

Человек, сидевший у самого пулемета, был старшим в группе, и это чувствовалось сразу по тому хотя бы, как он хмурил густые, сцепившиеся у переносицы брови или, оглядывая товарищей, тяжело и властно поворачивал голову, сидевшую в плечах, обтянутых облезшей кожаной курткой, плотно, как ядро в крепостной стене. Лицо у него было скуластое, простое, но с той значительностью, которая приобретается определенным начальственным опытом.

По правую руку пулеметчика сидел узкоглазый старик, с бородкой тощей, как стертый веник. В брезентовом дождевике с капюшоном, неторопливый, даже задумчивый, он походил на сторожа или пасечника, а это, как известно, большие философы и миролюбцы; вот только винтовка с оптическим прицелом, лежавшая рядом со стариком, разрушала идиллическую цельность образа.

Третьим был подросток, щуплый представитель того многочисленного партизанского поколения, которое разом, минуя юность, шагнуло из детства в трудный взрослый мир и, не научившись еще задумываться ни о прошлом, ни о будущем, не тяготясь семейными заботами, воевало отчаянно, без оглядки.

– Скоро сменяться-то? – спросил подросток у старшого. – В ушах хлюпает!

Пулеметчик невозмутимо рассматривал в бинокль болотце.

– Каши горячей я бы съел… – продолжал подросток. Старик достал из-под дождевика ржаную краюху:

– Пожуй!

– А ну тихо! – приказал старшой. Он углядел на той стороне болота, на пригорочке, двух фашистских солдат в егерских куртках с изображением эдельвейсов на рукавах. Их кепи то и дело обращались друг к другу; немцы болтали. А правее…

– Погляди, Андреев. – Пулеметчик протянул старику бинокль: – Вот, под ольхой…

– Два егерька фрицевых, – сказал зоркоглазый Андреев, отстраняя бинокль. – Мы их сторожим, а они нас.

– А теперь правее, где осинничек…

И старшой вновь поднес к глазам бинокль. Неподалеку от егерей, где зыбкое болото, поросшее острым резаком, уходило под обманчиво плотный мшистый ковер с буграми кочек, зашевелилась высокая трава. Все застыло под тихим дождем, но трава шевелилась.

– Не иначе опять тропу щупают, – прошептал Андреев.

К болоту выполз человек.

Он был в рваном ватнике и таких же рваных штанах-галифе, босой, с обритой головой на тонкой шее. Человек приподнялся, заметил неподалеку егерей и приник к земле.

Распластавшись на мшанике, который хоть и подавался под тяжестью тела, но все же удерживал его, человек осторожно пополз в сторону партизан.

– Точно, ищет, – сказал пулеметчик и успокоенно вздохнул. – Третий за неделю… Скоро заверещит.

Андреев не ответил. Он подался вперед, выставив бородку, и пристально наблюдал за болотом.

– Во! – сказал оживившийся подросток, заметив, что рука ползущего проткнула тонкий мшаный настил и ушла в болото.

Но человек, испуганно выдернув руку, продолжал ползти по мшанику. Он утопал в податливом, зыбучем полотне, как в перине. Изредка, когда фонтанчики темной воды пробивались на поверхность, он замирал, а затем снова полз.

– Настырный фашист, – заметил подросток.

– Это не фашисты тропу ищут, Назар! – солидно пояснил пулеметчик. – Это они полицаев посылают. Им чего остается, полицаям-предателям?

– Германцы себя жалеют, точно, – отозвался Андреев. – Экономисты, бухгалтера! Это у нас дебет с кредитом не сходится… Верно, Гонта?

– Разговорчики брось, дедок! – пулеметчик указал глазами на подростка.

– Дай-ка я ему врежу, из снайперской, – предложил Андрееву подросток по имени Назар. – Не пожалей, дед! – И шмыгнул носом.

– Стрелять не велено, пока Ванченко не вернется, – буркнул Гонта. – Стихни…

Человек дополз до края мшаника, где начиналась открытая вода, и поднял голову. Лицо его, заросшее щетиной, покрытое грязью, было узко и темно, как старинный иконный лик. Только глаза светились в глубоких впадинах.

Он посмотрел в сторону егерей и, зачерпнув темной гнилой воды, поднес пригоршню ко рту, напился.