Обратной дороги нет (сборник)

– Подробнее?.. Лейтенант сказал: обоз с оружием пробивается в Кочетовский партизанский отряд. Четыре телеги, сорок семь ящиков с оружием и патронами. Сопровождают обоз, сказал, восемь бойцов, в том числе одна женщина. Прошли Ольховку, двигаются на северо-запад… Еще сказал, что ведет обоз бывший красный командир, майор… – Бертолет помолчал и затем добавил: – Одного не пойму, почему он сказал, что нас восемь. Ведь нас девять!

– Один человек сам себя не посчитал, – сказал майор. – Понимаете?

Бертолет загнал прямые, светлые брови под самую каску.

– Значит… вы думаете… Нет, нет, – пробормотал он, ужасаясь тому, что нетвердая догадка Левушкина становится реальностью. – Это еще надо проверить… Хорошенько все проверить и упаси бог сказать кому-нибудь.

– Почему?

– Искать его надо… проверять. Но пока никому не говорить. Эта мысль и так уже витает в воздухе… Быть беде!

– Боитесь?

– Подозрительности боюсь. Каждый начнет на другого коситься, все разладится. Как в бой идти, если самим себе не верить? Нет ничего страшней всеобщей подозрительности. Я это знаю!

– И я знаю, – сказал Топорков.

– Значит, так, – начал майор, и партизаны сразу подтянулись, услышав его спокойный голос. – Противник выследил нас и даже примерно установил состав. Вероятно, предстоят бои. Попытаемся их избежать. Для этого предлагаю уйти обратно к реке и под прикрытием тумана двинуться к Гайворонским лесам… Других мнений нет?

– Никак нет, – поспешил ответить за всех Миронов.

– У вас, Гонта? – спросил Топорков, и взгляды их сошлись, как штык к штыку в фехтовальной позиции, и, кажется, даже легкий звон прошел от этого жесткого соприкосновение.

Гонта ничего не ответил, пошел к телеге.

– Ты чему радуешься, отставной старшина? – спросил Гонта, вышагивая рядом с Мироновым.

– А чего? – сказал Миронов, помахивая кнутом. – Главное – приказ четкий, задача разъяснена.

– Эх, голова… – буркнул Гонта. – Если б майор двинулся ночью, как я советовал, мы бы сейчас далеко были!

– Майор – фигура, – пояснил Миронов авторитетно. – Он начальником гарнизона был. Шутка ли! В уставе сказано: «Имеем право привлекать к ответственности военнослужащих, не проходящих службу в частях данного гарнизона, а также проводить дознания!..» Во!

– Если бы вы видели, – вмешался в разговор Беркович, – это был до войны такой красивый брюнет, такой упитанный…

– Это когда ты на него «Северным сиянием» прыскал? – спросил Гонта, щуря свой жесткий и хитрый глаз.

– Совершенно верно. Теперь он, конечно, другой человек, усталый. А смотрите – ведет! И без выстрелов, без потерь…

– Все будет, – буркнул Гонта. – Если так идти, все будет. Мы как направляемся к кочетовцам? Через Гайворонские леса. Это места сухие, чистые. Не наши, не партизанские места. А немец болота боится!

С опушки орешника, за километр, донесся глухой удар, будто гигантским вальком кто-то ударил по земле. Лошади нервно застригли ушами.

– Ну вот! Начинается, – кивнул Гонта.

– Это мина, – спокойно объяснил Миронов.

– Какая еще мина?

– Бертолет заложил. Майор распорядился.

– Черт… Нам бы тихо идти… подальше оторваться!

– Брось, Гонта. Не нам с тобой обсуждать.

– Ты, сверхсрочничек! – оборвал Миронова Гонта. – Может, я не до тонкостей разбираюсь в военном деле… но в людях – разбираюсь. – И в голосе его прозвучала уже неприкрытая угроза.

4

Обоз шел в глухом приречном тумане. Неслышно шел. Только звякнет время от времени металл, или хрустнет под колесом сухая валежина, или хлестнет кого-нибудь по лицу пружинистая ветка.

Сырость была густая, вязкая, как кисель. Туман стоял впереди стеной. Но по мере того как подходил обоз, из этой стены выступали какие-то фантастические темные узоры, какие-то когтистые лапы и сгорбленные фигуры. И с каждым шагом эти лапы и фигуры приобретали все более реальные очертания и становились узловатыми дубами или кустами ивняка.

Туман темнел: приближались сумерки.

Иногда над долиной реки пролетал огненный пунктир трассера. «Тра-та-та-та!» – строчила машина, укладывая высоко над головой партизан непрочную огненную строчку.

Или где-то совсем близко взлетала ракета: словно бы кто, озоруя, высоко подбрасывал в воздух тлеющий окурок. Но затем вдруг окурок весело хлопал, вспыхивал и с шипением начинал сеять вокруг голубоватый мертвенный свет.

– Пуляют в божий свет, – говорил Андреев. – Сами боятся и нас пугают… Один знающий человек рассказывал – каждый автоматный выстрел двадцать копеек стоит. Нажал – и пожалуйста, три целковых. – Он скосил глаз на Левушкина. – Вот Левушкин свободно мог бы миллионером стать, любит нажимать!..

– Молодцом, батя, – похвалил Андреева Левушкин, – не унываете!

– Чего унывать? Унывать некогда. Не все слезки еще у нас с немцем сосчитаны!

Топорков шел сзади, немного поотстав от последней телеги. Шел шатаясь, и тонкие прямые ноги, подставляемые под наклоненное, падающее вперед туловище, служили ему ненадежной опорой.

Гонта встал на его пути.

– Опять одиночества ищешь? – с вызовом спросил он. – Ты погоди, майор. Поговорить с тобой хочу. Пришел час.

– О чем?

– Известно о чем! – Гонта вдруг перешел на шепот. – Шлепнуть бы тебя – и дело с концом…

– В чем ты меня обвиняешь?

– В том, что умышленно вывел обоз на немцев, что всех нас, как пацанов, в угол загнал… Не знаю только, от дурости или еще по какой причине… Что в Гайворонские леса на погибель нас ведешь… А немцы откуда все про нас разнюхали, а?

– Глупости говоришь, Гонта.

– Нет, майор. Я за тобой давно наблюдаю. Затеваешь ты что-то, хитришь…

– Точнее? – сказал Топорков.

– А точнее – сдавай оружие! Меня послали заместителем, майор. Вот и пришла пора заместить.

Топорков сжался, как для прыжка. Со злостью смотрел он на бронзоволицего, крепкого Гонту. Но постепенно накал его зрачков потух, пальцы разжались.