Обратной дороги нет (сборник)

– Миронов! – взвыл Степан, нахлестывая лошадей. – Стреляй!

Но сверхсрочник, пятясь, пополз в соснячок, под защиту ветвей. А мотоциклист, тот, что был с пулеметом, справился с потрясением, вызванным неожиданной встречей, и уже наставил ствол со зловещим раструбом пламегасителя на конце. Только то обстоятельство спасло ездового, что при развороте телеги заводные лошадки заслонили его своими крупами от фашистов.

Послав короткую очередь по лошадям, пулеметчик присел, высматривая Степана.

Палец его потянулся к спусковому крючку, лицо исказилось, как это всегда бывает с человеком, который стреляет в противника с близкого расстояния и даже слышит удары пуль в тело… Но очереди не последовало.

Позади мотоциклистов возник Левушкин – в растерзанном, мокром ватнике и брезентовых бесшумных сапогах. Раздались два одиночных автоматных выстрела.

Затем Левушкин бросился к телеге мимо оцепеневшего Степана и, схватив флягу, приварился к ней пылающим ртом.

Даже если бы в этот момент Левушкин увидел наведенный на него пушечный ствол, то и тогда не мог бы оторвать себя от фляги: такое было на его физиономии упоение и блаженство. Наконец фляга была опустошена.

– То-то, слышу, у вас идет веселье, – сказал Левушкин и бросил флягу на ящики. – Шуму-то, шуму, тихо помирать не умеете…

Степан же, глядя на Левушкина удивленными, застывшими глазами, приложил ладонь к боку, еще более изумился и сполз под остановившееся колесо.

– Ты чего? – бросился к нему Левушкин. – Чего, Степка?

– Задела! – сказал ездовой. – Слушай, Миронов там! – Он указал на соснячок, где еще колыхались ветви. – Убежал… Тащи его, Левушкин… Трясця его матери, тащи!..

На дороге уже не стреляли.

3

Покинувший опушку Гонта поспел к дороге как раз в ту минуту, когда Топорков, поняв, что мотоциклистов им не одолеть, крикнул Бертолету: «Отход!» – и приготовился прикрывать отступление.

Гонта еще не добежал к месту боя, не успел выбрать позицию и, сунув ствол МГ в рогульку раздвоенной сосенки, держа пулемет неловко, как отбойный молоток, дал в сторону мотоциклистов неприцельную, наугад, очередь.

Безостановочно работающий затвор сжевал остаток ленты, выплюнул последнюю гильзу и осекся.

Но этой очереди было достаточно: помогая друг другу, немцы кое-как развернули мотоциклы на узкой песчаной дороге и умчались, оставив в лесу двух солдат «без вести пропавшими».

Этих-то солдат, лежавших ничком на земле, Гонта и остальные партизаны, возвращавшиеся после боя у дороги, увидели, когда разыскивали обоз. Неподалеку от солдат, выпятив ободья ребер, лежали и две заводные партизанские лошадки.

Затем глазам партизан предстала картина еще более неожиданная.

Истерзанный, в грязи и царапинах, Левушкин держал одной рукой за воротник старшину-сверхсрочника Миронова, а другой бил его по круглому лицу, которое легко, как воздушный шарик, моталось от одного плеча к другому.

Степан же сидел на земле; прижав алую ладонь к боку, подбадривал рассвирепевшего разведчика хриплыми возгласами:

– Врежь ему, Левушкин! В плен гаду захотелось!

Увидев Гонту, Левушкин швырнул Миронова на землю.

– Вот… – сказал он. – Дезертир, сволочь! Хотел еще прирезать меня в соснячке… Бросил обоз.

– Где Беркович? – спросил Топорков.

– Там, – Левушкин кивнул в сторону деревни, и губы его дернулись, словно от нервного тика. – В голову.

– Так, – качнул головой Гонта и подозвал Галину: – Перевяжи ездового.

Затем он обратил взгляд на Миронова.

– Встань! – приказал Гонта, и Миронов быстро вскочил. Глаза его, уже подплывшие синевой, сновали, как маятник у ходиков. Тик-так, тик-так… От Бертолета – к Гонте, от Гонты – к Топоркову. В нем ничего не осталось от бравого и уверенного в себе сверхсрочника. Эта разительная перемена несколько озадачила Гонту, и он прикусил губу, размышляя над происшедшим.

– Сволочь он, – бормотал Степан, пока Галина разрезала на нем влажную от крови рубаху. – Бросил! Убежал!

– У меня автомат отказал! – крикнул Миронов торопливо. – Я хотел за помощью! А Левушкина в соснячке не разобрал, думал – фашист. Я к вам хотел, за помощью… Товарищи!..

Лицо Гонты стало тяжелым и однообразно-жестким, как булыжник. От человека с таким лицом нельзя было ожидать сочувствия, и Миронов это понял. Он перевел взгляд на Топоркова. Этот человек, иссушенный, сдержанный, неторопливый, не мог прибегнуть к самосуду, нет, он никак не мог поступить не по закону!

– Товарищ майор, – взмолился Миронов. – Вы ж кадровый! Ей-богу, автомат неисправный… Отказал! Так я кинулся за помощью. Могли ж обоз захватить. Все оружие!.. Ведь не за себя же думал!

– Постойте! – сказал Топорков Гонте. Он подошел к телеге, оторвал доску в крышке одного из ящиков с оружием и достал новенький, блестевший смазкой ППШ. – Черт с ним, пусть берет и воюет. Нам каждый человек дорог!

– Эх, майор! – презрительно ответил Гонта и приказал Левушкину: – Подай-ка автомат Миронова!

Левушкин, блестя разгоревшимися глазами, тут же подал автомат. Гонта бегло осмотрел затвор.

– Неисправный, говоришь? – переспросил он у сверхсрочника. – Это мы очень просто проверим… Становись к сосне!

Миронов проглотил слюну и, шатаясь, ослабев, сделал несколько шагов назад.

– Если неисправный, тебе бояться нечего… – И Гонта вскинул автомат. Кургузый его палец лег на спусковой крючок.

И тут Миронов, жалкий, растерявший всю свою бойкость и выправку и едва державшийся на ослабевших ногах Миронов, сделал то, чего от него никто не ожидал: мгновенно хлестко разогнулся, словно подброшенный пружиной, взлетел в воздух и столкнулся с Бертолетом, который только что подошел к обозу, держа каску в руке за подбородный ремень, как котелок. Подрывник, сам того не понимая, преграждал Миронову путь к лесу.

Как-то коротко и очень ловко Миронов ударил Бертолета ладонью в подбородок, отчего тот завертелся беззвучным волчком, а сам, петляя, помчался между сосенками.

Левушкин метнулся было следом, но Гонта крикнул:

– Стой! – и поднял автомат.

Устроившись поудобнее, Гонта повел стволом, отыскал мушкой движущуюся, бешено работающую лопатками спину Миронова.

Но случилось невероятное. В тот момент, когда Гонта нажал на спусковой крючок, Топорков, изогнувшись, ударил ладонью по круглому диску.

Автомат заговорил, затрясся, но очередь, срезая ветви, ушла в небо.

Миронов скрылся за деревьями.

– А-а… – яростно промычал Гонта и повернулся к Топоркову.

День шестой. Топорков раскрывает тайну

1