Дело о незваных гостях

Дело о незваных гостях
Игорь Евдокимов

Напротив сыщика и оккультиста Владимира Корсакова сидит до смерти напуганный молодой человек. Он протягивает снимок, на котором запечатлено нечто, грозящее свести гостя с ума.

Поиски загадочного фотографа проведут Корсакова и его друга, поручика Постольского, от модных ателье светописи до мрачных петербуржских трущоб, где их противник совершил блестящее научное открытие – и одновременно открыл дверь для незваных гостей, которым не место в нашем мире.

Игорь Евдокимов

Дело о незваных гостях

I

Санкт-Петербург

– Скажите, что вы видите на этой фотографии?

Владимир Николаевич Корсаков осторожно принял у собеседника карточку, мимоходом отметив, что руки мужчины мелко дрожат. Гость вообще выглядел нездоровым – синие мешки под глазами и бегающие зрачки, обрамленные сеткой из лопнувших капилляров. Человек, чувствующий себя загнанным в угол, лишенный нормального сна уже несколько дней.

Набросав беглый мысленный портрет посетителя, Корсаков переключил внимание на снимок. Судя по обстановке, фотография была сделана не в декорациях ателье, а комнате настоящего жилища. Небедного, но довольно скромного. На переднем плане запечатлена девочка лет пяти, сидящая на стуле. В паре шагов за ней, в углу кадра, стоит женщина неопределенного возраста – такая могла приходится ребенку как сестрой, так и матерью. На их лицах застыли настороженные выражения – фотографировались они явно впервые и не совсем понимали, чего ожидать от втиснутой в их небольшое жилище странной коробки. Держаться ровно их тоже не научили, отчего силуэты вышли слегка смазанными.

– По правде сказать, ничего необычного, – ответил Корсаков и протянул фотографию обратно, однако посетитель прижал руки к груди, словно опасаясь принять снимок.

– Вы видите… ее? – переспросил мужчина. Владимир смерил собеседника испытующим взглядом. В глазах визитера читалось такое отчаяние, что Корсаков приберег саркастичный комментарий на будущее, вздохнул, извлек из кармашка на жилетке очки для чтения и вернулся к изучению фотографии. Он осмотрел каждый угол, каждую поверхность, способную дать отражение, пригляделся к картине на стене – но не смог увидеть ничего из ряда вон выходящего.

– Нет, положительно не вижу ничего странного, – констатировал Корсаков. – Прошу, потрудитесь рассказать, что вас поразило в данной фотографии?

Молодой человек, представившийся Милосердовым Олегом Викторовичем, сразу сник, словно из него вышел весь воздух. Он протянул дрожащую руку за снимком и спрятал его обратно в карман.

– Тогда, боюсь, вы не сможете мне помочь… – проронил гость.

– Если вы сейчас встанете и молча уйдете – безусловно, не смогу, – откинулся на спинку кресла Корсаков. – Но, учитывая мой род деятельности, с улицы визитеры ко мне не попадают. Раз вы здесь – значит, вы искали того, кто сможет разгадать тайну, которая оказалась не по зубам всем остальным. Но кто-то из них шепнул вам: «Спросите у Корсакова». В этом случае вы отчаянно нуждаетесь в помощи, а ваша история должна показаться мне, как минимум, любопытной. Посему – извольте. Что такого я не вижу на этой фотографии? Вернее, что на ней видите вы?

– Понимаете, моей дочке, Арине, исполнилось 4 года и я… – Милосердов словно споткнулся, не желая продолжать, но пересилил себя. – Я сделал все возможное, чтобы порадовать ее этим праздником. И затем захотел сфотографировать ее. На память. Запечатлеть мгновения счастья. Арина растет очень болезненным ребенком и каждый год я не знаю, проживет ли она еще один… Это у нее в мать…

– Ту, что на фотографии? – спросил Корсаков.

Милосердов вздрогнул и машинально схватился за грудь – там, где у сердца, во внутреннем кармашке сюртука, лежал снимок.

– Да, ту, что на фотографии, – выдавил из себя Олег Викторович.

– Но что не так со снимком? – начал терять терпение Корсаков.

– Надежда, моя жена и мама Арины, болела чахоткой, – пояснил Милосердов. – Понимаете?! Она умерла, когда девочке был год! Она не могла стоять за Ариной на фотокарточке! Комната была пуста!

– Вот как? – заинтересованно подался вперед Корсаков. – Дайте-ка еще раз взглянуть!

Вопреки ожиданиям, даже зная, на что теперь обратить внимание, Владимир так и не увидел ничего странного. Женщина за спиной у девочки выглядела абсолютно обыкновенной. Она не левитировала, не казалась прозрачной, выражение ее лица оставалось естественным.

Корсаков сконцентрировался. Дар, полученный от потустороннего существа 7 лет назад напоминал о себе все реже и реже, но Владимир все еще был способен, при необходимости, обратиться к нему за помощью. Удалось и в этот раз. Фотография в его руках ожила.

Вот девочка сидит одна на стуле, недоверчиво вглядывается в объектив аппарата и не слушается отца, упрашивающего ее сидеть ровно. Вот из погруженного в тень угла за ее спиной возникает женщина, делает бесшумный шаг вперед, бросает мимолетный взгляд на дочь, мужа – и смотрит прямиком в камеру, будто бы зная, что фотограф тоже ее видит. Затем вновь шаг назад – и комната вновь пуста, словно и не было ее здесь.

– Любопытно, – протянул Корсаков. – Что ж, учитывая, насколько реальной выглядит женщина на фотографии, у меня есть два рациональных предположения. Первое – вы замечательный артист, нанятый кем-то дабы разыграть меня или выставить посмешищем. Снимок выглядит обыкновенным потому, что он и является таковым. Никаких призраков – самая настоящая женщина из плоти и крови.

– Но… – начал было Милосердов, однако Владимир не дал ему закончить.

– Но я готов допустить, что верно второе предположение – что ваш случай действительно необъясним, а значит проходит как раз по моей части. И, должен сказать, вы меня заинтриговали. Вы ведь нанимали фотографа, а не делали снимок сами?

– Да. Я побоялся вести Арину в ателье – мало ли, какую заразу могли там оставить предыдущие посетители. Поэтому заказал съемку домой.

– И ателье вы, безусловно, запомнили? – спросил Корсаков.

– Конечно! Вот! – Милосердов протянул ему вырезанное из газеты рекламное объявление.

– Eh bien! – азартно потер ладони Владимир. – Я берусь за ваше дело. Правильно ли понимаю, что за Ариной есть, кому присмотреть?

– Да, я смог позволить себе няню, – кивнул Олег Викторович. – Но, боюсь, в остальном я стеснен в средствах, и ваш гонорар…

– Заметьте, я пока ничего не говорил про гонорар! – усмехнулся Корсаков. Он резко встал из-за стола и направился к выходу из кабинета, отчего Милосердову пришлось неуклюже заторопиться следом. А Корсаков, тем временем, продолжал разглагольствовать на ходу: – С вознаграждением мы что-нибудь придумаем, я не собираюсь отнимать последние копейки у одинокого отца с больным ребенком, не переживайте.

– Но куда мы идем?

– Как это, «куда»? – подивился непонятливости собеседника Корсаков. – Нанесем визит в ателье, конечно! Я весьма заинтересован в их аппаратуре!

II

На улице стояла та специфическая промозглая осенняя погода, что отчего-то нравилась Корсакову: густой туман, штиль и кусачий морозец, от которого можно закрыться шарфом и поднятым воротом. Куда лучше обычных петербуржских ветров и ливней. Милосердов обитал на Каменном острове и выбранное им ателье располагалось недалеко от его квартиры. Владимир же, появляясь в столице, жил и принимал гостей и клиентов в просторных апартаментах на втором этаже доходного дома за Спасо-Преображенским собором. Корсаковы продали собственный особняк еще во времена его деда, который предпочитал фамильное имение под Смоленском, а траты на собственное жилье в Петербурге непозволительной роскошью. Особенно, учитывая, что большую часть года члены семьи пребывали в разъездах.

Пришлось кликнуть извозчика и дважды пересечь ветренную, промозгло-осеннюю Неву, сначала по Александровскому мосту до Выборгского вокзала, а затем по Самсониевскому – на Каменный остров. Жилье Милосердова пряталось в переулках, а вот фотостудия не скрывалась вовсе, гордо зазывая клиентов прямо на Большом проспекте.

Фасад первого, торгового, этажа украшала яркая вывеска: «Ателье светописи[1] Я. Одляницкого». Второй мог похвастаться огромными окнами, столь необходимыми для студии – Петербург не славился обилием солнечных дней, посему приходилось ловить любые возможности для освещения, не требующие дорогих софитов.

Владелец салона, щеголяющий крайне художественной бородой поляк, услышал звякнувший колокольчик у двери и встретил визитеров у входа.

– Добрый день, господа, добрый день! Чем могу быть полезен? Хотя нет, подождите – я угадаю! Желаете визитные карточки? Извольте ознакомиться с паспарту!

– Ян Антонович, возможно, вы помните меня. Я Милосердов, заглядывал к вам насчет фотографического портрета около двух недель назад…

– Ох, простите! – смутился Одляницкий. – У меня хорошая память на лица тех, кого я запечатлеваю, но вас, молодой человек, я не помню. Хотя… Да! Да-да-да! Действительно, вы хотели портрет дочери, на дому. Конечно!

– Да, пришел ваш ученик… – подтвердил Олег Викторович, но фотограф перебил его.

– Постойте-ка, это невозможно, молодой человек! Я использую труд ассистентов, верно, но ни одного я не готов назвать учеником. И уж точно не доверил бы съемку! Нет-с, сударь, все заказы, в студии или на дому, я выполняю сам!

– Но как же… – растерянно начал Милосердов.

– Ян… гм… Антонович, – вступил в разговор дотоле молчавший Корсаков, который с интересом разглядывал обстановку ателье. – Возможно, вам стоит буквально на полчаса закрыть ателье, чтобы мы могли спокойно обсудить один щепетильный вопрос?

– А вы, собственно кто?