Дело о белой даме

– Однажды я так и сделаю, – пообещал Корсаков. За пределами его семьи только полковник знал о его даре, и Владимира это абсолютно устраивало.

– Что скажешь? – обратился к нему Павел.

– Скажу, что лет десять назад представить такую компанию на одном балу было бы невозможно. Безродный купец, певица-гречанка, грузинский князь и бесталанная балерина. Мой дедушка был бы положительно в шоке… – Владимир осуждающе покачал головой.

– Я имел в виду исчезновение Горемыкина, – Павел знал, что приятелю доставляет удовольствие раздражать окружающих, поэтому лишь предварил свой ответ печальным вздохом.

– А, это уже интереснее, конечно, – невозмутимо продолжил Корсаков. – Девятнадцать человек прячутся в темном зале. На выходе их оказываются на одного меньше. Причем пропавшего последний раз все видели на балконе. Мужчина, очевидно, крупный, натуральный медведь. Такого сложно подкараулить, еще сложнее незаметно избавиться в зале, где кроме него еще почти два десятка людей. Пусть и в темноте.

– Думаешь, в истории о Белой даме есть зерно истины?

– Сомневаюсь, если честно, – постукивая тростью Корсаков вышел на середину зала и внимательно огляделся. – Распорядитель прав. Ресторану больше 50 лет, он регулярно остается открытым допоздна. Более, чем достаточно времени для призрака, чтобы проявить себя. Учитывая популярность заведения, случись здесь что-то серьезное – мой отец об этом бы знал, но в его записях нет ничего о «Санктуарии». Возможно, конечно, что темнота как-то изменила условия, но…

Он замолчал и шумно принюхался.

– Чувствуешь? Что за вонь!

Постольский послушно втянул ноздрями воздух, но сильного запаха не уловил.

– Может, рыба? Здесь довольно душно, а с конца банкета прошло несколько часов…

– Нет, это точно не рыба, – задумчиво пробормотал Корсаков. Он прошелся вдоль столиков, заглядывая под каждый. Затем настал черед альковов на колоннах. Затем – лестницы на второй этаж и балкона.

– Может, скажешь, что ты ищешь? Я бы помог! – раздраженно окликнул его Павел. – Думаешь, тебе удастся то, что не смогли сделать гости и прислуга? Найти неучтенный уголок, где спрятался Горемыкин?

– Ага! – вместо ответа радостно воскликнул Владимир. – Кое-что нашел! Иди сюда!

Павел устало покачал головой и поднялся к нему на балкон. Корсаков опустился на одно колено и пристально изучал пол рядом с одной из колонн. Когда Постольский подошел к нему, в нос жандарму ударил резкий, отвратительный запах, опознать который ему не удалось.

– Теперь чувствую! Что это?

– А вот, полюбуйся! – борясь с брезгливостью, Корсаков провел рукой по полу. На пальцах его блеснула прозрачная слизь. Владимир поднес их к носу, вдохнул и передернулся. – Господи, это действительно самое отвратительное из того, что мне довелось нюхать в своей жизни! А ты бы удивился…

– Это чей-то след? – прервал его Постольский.

– Именно, – подтвердил Владимир, вытирая руку о скатерть ближайшего столика. – Теперь я абсолютно уверен, что призрак здесь ни при чем. Мы имеем дело с тварью – существом, безусловно, неестественным, но из плоти и крови. Причем, довольной вонючей… Думаю, мы смотрим на место, где был убит Горемыкин.

– Убит? – переспросил Павел. – Но где его тело?

– Его тело внутри убийцы. Проще говоря, твоего наследника купеческих миллионов съели. Со всеми потрохами.

– Погоди, ты же сам сказал, что он был огромный. Как его можно съесть, да еще и незаметно?

– Ну, на американском континенте живут змеи, способные проглотить человека целиком. И наше существо не сильно-то от них отличается. Попова слышала некий шелест, приняв его за платье Белой дамы. На самом же мимо нее проползла огромная змея. Мы имеем дело разумным антропофагом.

– Антропо-кем? – уточнил запутавшийся Постольский.

– Людоедом, проще говоря. И, сдается мне, что это Ламия. Слыхал о таких?

– Эээ… – Постольский задумался. – Это же что-то из мифов, да? Царица Ливии, проклятая Герой? И пошедшие от нее женщины-змеи, которые питаются детьми…

– Bravo! – похлопал ему Корсаков. – Растешь! Это больше, чем сказало бы большинство моих знакомых. Дополню – согласно некоторым греческим мифам и более поздним легендам они способны сожрать человека целиком, превратить жертву в себе подобное существо, либо принять его внешний вид. Правда, последнее требует времени и тишины, так как не происходит мгновенно. Еще у них, якобы, есть очень неприятная особенность, связанная с глазами, но, надеюсь, это как раз преувеличение…

– Постой! Греческие мифы! – Постольский затаил дыхание. – Ты хочешь сказать, что убийца Аполлония?!

– Древние эллины, конечно, не обладают монополией на подобные экзерсисы, но прекрасные женщины-змеи, пожирающие мужчин и детей – это смешение Эроса и Танатоса как раз в их духе, – лекторским тоном начал Владимир. – Согласись, мужчины-змеи куда менее притягательный образ. А вот поди ж ты! Аристофан, например, утверждал, что мало есть на свете ароматов столь, пардон, тошнотворных, сколь запах, дважды пардон, тестикул Ламии[2 - См. Аристофан, «Осы» и «Мир»]. А это на прекрасную женщину-змею не тянет…

Он подошел к краю балкона, облокотился на перила и громко крикнул:

– Жан-Филипп, войдите, будьте любезны!

Распорядитель настороженно застыл в дверях.

– Пожалуйста, закройте двери, мне не хотелось бы, чтобы нас слышали гости, – доверительно попросил его Корсаков. Когда метрдотель выполнил его просьбу Владимир спустился на первый ярус зала, остановился у подножия лестницы и поинтересовался:

– Позвольте вопрос: вы сказали, что «Санктуарий» проводит множество балов каждый год. Но вы же имели не себя конкретно? Сами вы здесь не так давно, верно?

– Я не знаю, откуда вам это известно, но это так, – с достоинством кивнул метрдотель. – Владельцы пригласили меня прошлым летом.

– Ну, предположу, что пригласили они не вас, а настоящего француза Жан-Филиппа, но вы сожрали его раньше, и под его личиной прибыли в Москву.

– Что вы такое говорите? – испуганно отшатнулся от него метрдотель.

– Это у вас получилось умно и удачно, – не обращая на него внимания продолжил Корсаков. – Слопать по дороге заезжего француза и принять его облик было легко. Однако сегодня вы действовали спонтанно. Не знаю, что послужило причиной – аромат анисовой водки, которую греки преподносили в качестве дара для Ламий, или тот факт, что вам представилась возможность занять место наследника купеческих миллионов. Вы действовали импульсивно. Оставшись, якобы, ожидать гостей в Ореховом салоне в одиночестве, вы молниеносно проскользнули – простите игру слов, я не специально – в колонный зал, сбросили свою личину в темноте, проползли мимо Василисы Поповой на второй этаж, заглотили бедолагу Горемыкина, после чего незаметно вернулись обратно. Темнота для вас не стала помехой, ибо у вас есть другие органы чувств. Далее вам нужно было дождаться, пока шумиха уляжется. Сказались бы больным, уединились в закрытой квартире, превратились в Горемыкина – и объявились бы пару дней спустя, посмеиваясь над удачной шуткой. Вот только на беду расследование передали поручику Постольскому и мне. Откровенно говоря, вам и здесь почти улыбнулась удача – наличие среди гостей Аполлонии Иоаннидис чуть было не сбило меня с толку так же, как и Павла. Ваша человеческая оболочка также почти провела меня… – Владимир осекся, но не стал пояснять, что он имел в виду свой дар, который уловил внешние, человеческие чувства и воспоминания метрдотеля, а не сидевшую внутри него тварь. – Вас выдала вонь.

– Вонь? – непонимающе уставился на него Жан-Филипп. – Вы безумны!

– О, если бы каждый человек, который утверждал, что я безумен, был прав, то меня стоило бы запереть лечебницу для помешанных! – отмахнулся Владимир. – Но, да! Вонь! По запаху я нашел слизистый след, указавший на то, что мы имеем дело со змеей. Я вспомнил о вонючести Ламий, а дальше дело техники. Скрывая свой запах после превращения вы вылили на себя столько одеколона, что чуть не организовали мне мать всех мигреней! А так, как за другими гостями подобных обонятельных аномалий я не заметил…

– Владимир, берегись! – крикнул Павел, оставшийся на балконе.

Действительно, метрдотель (а вернее таящаяся под его личиной Ламия) не стал дожидаться окончания речи Корсакова. Он застыл, раззявив рот в немом крике. Черты лица начали плыть, словно воск под воздействием тепла, а пасть все открывалась и открывалась на абсолютно жуткую и нечеловеческую ширину. Жан-Филипп поднял руки к глазницам, запустил в них пальцы и с отвратительным хлюпаньем вытащил наружу глазные яблоки.

Зрелище шокировало даже успевшего многое повидать за последние три года Постольского. А вот Корсаков остался абсолютно спокоен. Он сделал плавный, почти танцующий, шаг навстречу обращающемуся метрдотелю, со щелчком извлек из трости шпагу, и прежде, чем Жан-Филипп успел броситься ему навстречу, вонзил клинок в раззявленную пасть. Оружие с неприятным хлюпаньем вошло под небо Ламии. Чудовище замерло. Затем из его ужасающей глотки раздался протяжный крик, перешедший в глухое шипение. Корсаков вытянул шпагу, скользнул назад и дал трупу распорядителя грузно упасть лицом вперед. Человеческая кожа продолжила сползать с него, обнажая огромную, покрытую слизистой чешуей змею с человеческим туловищем.

– Откровенно говоря, я думал, что они вымерли, – произнес Корсаков, с брезгливым интересом изучая тушу твари. – Хотя, с другой стороны, я думал, что и история про глаза была преувеличением…

– Ты удивительно спокоен для человека, только что заколовшего мифическое существо, – заметил Павел, спускаясь по лестнице с балкона.

– Ну, когда я понял, с кем мы имеем дело, то действительно несколько успокоился. В отличие от тварей из глубин непознанного, Ламии, хоть и опасны, но подчиняются нашим физическим законам. Им требуется время на превращение. Ну, и конечно же их можно убить, как любое другое животное.

Корсаков метнул быстрый взгляд в сторону дверей в колонный зал и обернулся к Павлу с ухмылкой.

– Кстати, кажется, я только что видел смотрящий на нас через щелочку глаз…

На этих словах замок на дверях еле слышно щелкнул.

– Сдается мне, что господин Никулин-таки получил увлекательную историю для «Московского листка», пусть и не ту, ради которой устраивался официантом. Ради всеобщего блага рекомендую срочно его нагнать и вежливо донести, что не стоит распространяться о виденном этим утром. И уж тем более не стоит писать об этом в газетах.