В двенадцать часов по ночам

– В смысле?

– Ну, по телефону. По голосу не скажешь, что она пьяная.

– Ну, может не пьяная, может, просто психанутая! – отмахиваюсь я. – Помнишь ту тетку, которая звонила нам пару недель назад?

– А, с очками-убийцами и теориями захвата мира? – ухмыляется он.

– Да-да-да, она самая. У некоторых людей просто крыша едет самым странным образом.

В общем, окно дружными усилиями закрывается, Виталик возвращается в свою будку, а я сажусь обратно за микрофон.

– Всем хорош Джеймс Блант, кроме одного: если прослушать друг за другом два его первых альбома, есть неплохой такой шанс самоубиться, нафиг, от тоски! Но я вас, дорогие мои радиослушатели, такому испытанию подвергать не буду, а значит дальше будет только позитивная летняя музыка! И…

Тут я бросаю взгляд на Виталика. Судя по побелевшему лицу и бешенной жестикуляции, мы получили второй звонок за ночь. Искренне надеясь, что на этот раз нам попадется нормальный адекватный слушатель (ну, или «Лена» решит перезвонить, извиниться за глупую шутку и предложит где-нибудь пересечься после эфира), я показываю звукачу большой палец и набираю воздуха в легкие.

– Иииии у нас новый собеседник в эфире! Скажите, откуда вы, таинственный гость, с того света или села Большие Мурашки? – гм, а вот жестить-то не надо, даже с поправкой на нервы. Человек обидеться может, да и от начальства прилетит.

– Они не приехали…

– Что? – не понимаю я. Голос мужской, старческий. Бессонница дедулю замучила? – Кто не приехал? Внуки?

– Скорая… Помощь…

– Эй! Эм… Мужчина! Если вам нужна скорая, то звонить нужно туда, а не на радио! Где вы находитесь?

– Они… не… приехали… Час ждал… Внучка напугалась… Звонила им, звонила… А они не приехали…

– А, вы хотите пожаловаться на врачей? – во мне начала теплиться надежда.

– Сердце… Не выдержал… Умер… – вот же ж мать-то твою, везет мне этой ночью на покойников.

– Стоп-стоп-стоп, вы же нам звоните! Значит, не умерли! Говорите, где вы. Сейчас еще раз вызовем скорую помощь, приедут, откачают!

– Поздно, я уже здесь…

Пип-пип-пип… Прочищаю резко осипшее горло:

– Гм… Если нас слушают какие-нибудь врачи (желательно, психиатры), то у нас в городе эпидемия глупых шуток про мертвецов! Честное слово, если бы мне давали по 10 рублей за каждого дозвонившегося в эфир усопшего, то я бы с барского плеча оплатил нашему звукачу утреннюю маршрутку! Аминь!

Включаю первую попавшуюся песню, нервно откидываюсь на спинку стула и смотрю на вбегающего в студию Виталика. Один взгляд на его лицо – и мне все понятно.

– Так, Виталя, спокойно, не мельтеши, я включаю свои дедуктивные способности и, тыча пальцем в небо, предполагаю, что в сегодняшних новостях…

– Сергей Петрович, 79 лет, не дождался «скорую»! Родственники катят на врачей, но те утверждают, что попали в аварию, их кто-то подрезал! Вот и не успели вовремя! – перебив меня, тараторит Виталик.

– «Лена» подговорила дедулю! – парирую я.

– Чего?! – обалдело смотрит на меня звуковик.

– Наша Ленуська добежала домой… или звякнула домой… или не домой, а другу с талантом звукоподражателя… В общем, эта дурында после первого звонка решила, что шутка удалась, и подбила кого-то продолжить банкет!

– Ты понимаешь, насколько это нереально, чувак?!

– Воу, а у тебя есть идея получше? Мертвецы в эфире? Уууу, звоните в газету «Шок» и скидывайте идею в «твиттер» Стивену Кингу!

– Ну… Нет… Не так вот прям… – сконфузился звуковик, но, по-моему, способность мыслить здраво к нему возвращается.

– Виталик, сделай мне одолжение, посмотри еще местные новости и пометь себе все случаи с летальным исходом… ну… за выходные, скажем! Готов поспорить с тобой на полтос… Нет, даже на стольник, что один из этих «покойничков» скоро позвонит к нам в эфир!

– Думаешь?

– Уверен, иначе бы не спорил на деньги! – усмехаюсь я и пинками гоню его из студии в будку звуковика. Я, вообще, человек рассудочный. Мне нужны твердые неоспоримые факты. И мысль, что это все еще глупый розыгрыш, казалась мне куда более логичной, чем покойные радиолюбители. Вот только где-то внутри меня, в отдельной воображаемой студии, сидит мое куда более впечатлительное «альтер эго» и шепчет в эфир:

-А вдруг это правда? А вдруг сегодняшней ночью мертвецы действительно решили позвонить на радио? Что ты скажешь на это, а? Что ты будешь делать, если они не перестанут звонить? Что будешь делать, когда телефон разорвется от посланий с того света? А если они решат прийти и по-зна-ко-мить-ся поближе?!

Единственное, что мне оставалось, это сказать внутреннему голосу «Иди в жопу», закинуть Бон Джови в эфир, достать очередную сигарету и двинуть к окну.

Вот только затянувшись, я обнаруживаю очередной пробел в своей теории. «Лена» все еще стоит у нас под окнами, только не через дорогу, а уже на одной стороне с домом, где два дебила имеют несчастье вести ночной эфир. Причем, она привела с собой компанию. На этой стороне дороги освещение похуже, но все-таки понятно, что это мужчина. Он сутулиться. Вполне возможно, от возраста. Вполне возможно, что ему 79. Вполне возможно, что его зовут Сергей Петрович. Вполне возможно, что он недавно умер. И вполне возможно, что сейчас они с «Леночкой» смотрят прямо на меня, застывшего с сигаретой в окне 12 этажа. Стоят и жестоко, по-черному, завидуют. Что я такой живой, а они уже нет.

От таких мыслей меня берет злость на легковерного себя и на глупых шутников под окнами, поэтому, не считаясь с переводом курева, хе-хе, выкидываю так и не зажженную сигарету в окно, машу людям внизу оттопыренным средним пальцем (надеюсь, оценят), и захлопываю окно. Плюхнувшись обратно в кресло, перевожу микрофон так, чтобы меня слышал Виталик, и не слышали радиолюбители.

– Ну как, много народу померло? – интересуюсь с наигранным оптимизмом.

– На удивление! Есть наезд с летальным исходом…

– А, это где мать с ребенком на переходе сбили? – мрачнею я. Резонансный случай, читал в новостях. Козел за рулем даже не притормозил. Хотя мне легко сейчас судить – не знаю, как бы я повел себя, окажись на его месте.

– Угу. И есть еще студент, сиганувший из окна.

– Несчастная любовь?

– А фиг вас разберешь, молодежь! – нервно хихикает Виталик. – Вот ты бы стал бросаться из окна от неразделенной любви?

– От неразделенной любви я бы стал бросаться только в объятья алкоголю, – фыркаю я. – Помнишь, что было, когда от меня девушка ушла. Но, как видишь, жив, здоров, трындю тут… Вернемся к нашим баранам! Маму с ребенком, думаю, можно исключить, значит, следующим нам звякнет студент. Я даже спрошу, как его зовут – будет прикольно, если я этого чувака знал по универу, и наши придурки спалятся!

– Будет прикольно, если твой знакомый выпрыгнул из окна?

– Блин, не придирайся к словам! Я на нервах! Ты на нервах! Но мы оба поняли, что я хотел сказать!

– Ну-ну, Шерлок, проверим, – неопределенно машет в воздухе рукой Виталик. Похоже, я смог его немного успокоить. Ну что ж, пора снова общаться с аудиторией.

– Ииииии я снова с вами. Как-то один хороший человек подошел ко мне и спросил, что за песня такая, бодрая, и в припеве поется «Исмаляй»? Я очень долго чесал репу, но, в результате, осознал, что имелась в виду нетленка Джона Бон Джови «It’s My Life», которой мы с вами только что насладились. Я очень надеюсь, что водители не спят за рулем, студенты не спят на каникулах, а мертвые… Ну, для мертвых у меня есть замечательная концертная программа, которую открывают незабвенные Ramones, напоминающие, что они не желают быть похороненными на кладбище домашних животных. Господа покойники, если вы хотите высказаться по поводу столь радикального заявления – ждем ваших звонков в прямом эфире!

Врубаю трек, выжидающе смотрю на Виталика. Тот переводит взгляд с меня на пульт и обратно, после чего пожимает плечами. Значит, звонков больше нет. Прямо от сердца отлегло! Закидываю в плейлист Рэя Паркера-младшего и прочие «пшлинахи» слушающим нас призракам, и выразительно объясняю Виталику на языке жестов, что собираюсь в туалет.

Коридор нашего здания, прямо скажем, не обезображен ремонтом и лишними украшательствами. Вдоль потолка тянуться какие-то трубы и короба, линолеум под ногами хрустит так, словно каждый мой шаг устраивает геноцид семейству тараканов, а перегоревшие лампочки не меняются месяцами. Словом, место неприятное, а ночью, в одиночестве – так и вовсе жутковатое. Даже в обычные смены я шурую из студии в туалет на другом конце этажа со скоростью голодного гепарда. Про сегодняшнюю ночь, с покойниками в эфире, и говорить нечего. На полпути меня останавливает странный звук, доносящийся с лестницы. Выход на нее расположен ровно посередине этажа, аккурат между нашей радиостанцией и санузлом. Подходя к двери, я слышу шаги. Вернее, даже топот. Кто-то то ли бежит вниз, то ли быстро взбирается наверх. А в здании никого, кроме нас и охранника нет.

Самым разумным было бы окрикнуть ЧОП-овца Сергея (а сегодня ночью дежурил именно он) и спросить, зачем он носится по лестнице как угорелый. Вернее нет, зачеркните, в тот момент самым разумным было бы развернуться и рвануть обратно в студию, забаррикадировать дверь и забиться в угол, поскуливая от ужаса. Вместо этого я прижимаюсь к стене справа от выхода на лестничную площадку и замираю. Шагов больше не слышно. На этаже тишина. Аккуратно делаю шаг в сторону двери на лестницу. Сердце колотится так, словно собирается выпрыгнуть из груди. Ощущая себя последним дураком, выглядываю в дверной проем. В голове проносится мысль, что там меня ждут зомби, или привидения, или разгневанный ксеноморф из фильма «Чужой», или (и это самое страшное) вообще что-то непонятное, но очень злое, и уже настроившееся на плотный ужин, с незадачливым радиоведущим в виде главного блюда. Естественно, все, что я вижу – это темная лестничная площадка. То есть, видимость близкая к нулевой, конечно, но всяких жутких вещей там нет точно. Иначе бы, думаю, меня бы уже схарчили.