Мертвый

Артем прикусил язык – образно, конечно, поскольку языка не чувствовал, а Марина Сергеевна продолжила читать:

– Грехи. Так, что у нас здесь? Ага. В Бога не верит. Ну это понятно, раз к нам попал. Порой любит приврать, но не чрезмерно. Воровство – по мелочи…

Какое еще воровство, хотел возмутиться Артем, но сразу вспомнил и ворованные у бабушки конфеты, и стыренные из каптерки в армии новые портянки вместе с яловыми сапогами. Он почему-то раньше не рассматривал все это как воровство, но сейчас подумал, что по факту это воровство и есть. Да ведь и еще много всего по мелочи можно припомнить, ту же жвачку у…, ну ладно, не будем.

Товарищ начальница между тем продолжала зачитывать некий документ из папки:

– Любодеяние. Хм, ну это ерунда, не считается, можно даже провести как изнасилование девственника цыганкой в КПЗ.

Если бы у Артема было тело, он бы точно покраснел. А так лишь сидел, потупив очи и помалкивая в тряпочку.

– Что у нас тут еще? Обманул учителя биологии. Господи, ну что за чушь они тут пишут? Совсем нюх потеряли, надо будет доложить. Нечего писать – лучше не пиши вообще, чем писать всякую ерунду!

«Это когда я в шестом классе сказал Эльвире Николаевне, что дневник потерял», – отчего-то сразу понял, о чем речь, Артем.

– Так, ладно. С грехами ясно, главные из них – неверие в Бога и убийство. Остальное можно в счет не брать. Но и этих хватит за глаза, грехи серьезные.

Она в задумчивости забарабанила пальцами по столешнице.

– Эх, Артем-Артем, куда ж мне тебя определить, а? Ладно, давай пока в отстойник, пусть начальство такие вопросы решает. Я человек маленький…

Артем хотел что-то ответить, спросить, что за «отстойник» такой, как вдруг оказался стоящим перед дверью с надписью «Палата временного содержания душ». И опять какой-то ценитель острого словца подписал внизу фломастером – «Отстойник». По крайней мере, ответ на свой незаданный вопрос Артем получил. Дверь была тоже без ручки, но зато стучать не пришлось, она сразу же приоткрылась, оставив щель в ладонь шириной.

Артем оглянулся, сзади и по бокам были сплошные стены. Выбор, таким образом, опять отсутствовал. Он потянул за край двери и вошел в огромное помещение, стены которого даже не просматривались. А внутри было множество – пожалуй, даже великое множество – людей. Нет, поправил он сам себя, не людей – душ, словно копии похожих друг на друга, без всякого намека как на первичные, так и на вторичные половые признаки. Таким образом, определить на глаз, кто при жизни был мужчиной, а кто женщиной, казалось просто невозможным. Все были абсолютно одинаковые. Да и он сам от них ничем не отличался. Артем сделал шаг вперед и услышал, как дверь за его спиной захлопнулась. Оглянулся и уже привычно обнаружил позади стену без всяких признаков выхода.

Глава 6

Он спустился по ступеням, коих было ровно семь, и пошел вперед между стоящих, сидящих, передвигающихся туда-сюда душ. Некоторые что-то обсуждали, собирались даже целые кружки, видимо, по интересам. Кто-то азартно спорил, другие беседовали дружелюбно, кто-то просто слушал. Большинство, такое впечатление, вообще не обращали ни на что внимания, как будто они здесь одни и больше никого вокруг нет. В том числе – на него, Артема, бредущего среди этого скопища бывших людей и с интересом оглядывающегося по сторонам.

Информации к размышлению было хоть и не так много, но она была. Во-первых, какая-то жизнь после смерти есть, если только это можно назвать жизнью. Пожалуй, лучше сказать, что есть какое-то существование или ощущение существования. Вариантов по-прежнему два: либо это предсмертные видения умирающего мозга, либо какая-то пока непонятная форма посмертной действительности.

Первый вариант и сам пройдет, если это он. Да и времени уже минуло слишком много, мозг наверняка давно мертв, особенно учитывая выстрелы в голову. Впрочем, как раз фактор времени здесь может не иметь совершенно никакого значения. Вернее, он может иметь значение лишь субъективное. Скажем, в том мире, в котором он еще недавно жил, деятельность мозга после остановки сердца объективно может продолжаться, предположим, пять минут. Чисто гипотетически, приблизительно, точно он не помнил, хотя где-то читал. А для него здесь субъективно может пройти вообще никак и ничем не ограниченное количество времени – часы или даже тысячелетия. Причем субъективность конкретно для него в отсутствие сторонних наблюдателей превращается в объективность или, вернее, ничем от нее не отличается. И вообще, кто сказал, что недавняя его жизнь там – это не видение чьего-то умирающего мозга? Поскольку сие неопределимо, по крайней мере пока, то о чем тут думать?

Вариант второй – все объективно: его тело умерло, но его душа продолжает существование в некой форме жизни. Здесь вопрос уже интереснее: а он сам-то кто? Вот он рассуждает: «мое тело», «моя душа», тем самым как бы подразумевая, что отличается от того и от другого и ни тем ни другим не является. Впрочем, это может быть лишь делом привычки. Или как вариант: ни тем ни другим не является по отдельности, только когда тело и душа вместе, тогда Артем – это настоящий Артем.

Он был знаком с некоторыми вариантами религиозных объяснений, правда, больше от критиков этих воззрений. Это тоже надо учитывать. Скажем, с точки зрения индуизма он сейчас и есть настоящий он, а тело, которое он недавно носил, было лишь его временной одеждой. Одежду испортили, пришлось выкинуть, но он остался. То есть он – это душа, вернее – атман или атма, он точно не помнил, как правильно называется. Помнил только, что означает это что-то типа «живое существо» или «истинное я». В этом случае что дальше? А вот здесь, как показало предыдущее собеседование с товарищем начальницей Мариной Сергеевной, будет то, что решит еще более высокое начальство. Типа они решат, куда его теперь послать. В любом случае, если исходить из представлений индуизма, атман принципиально неуничтожим никаким способом, он вечен. Что уже неплохо само по себе. Хотя, на самом деле, это еще неизвестно. Может, наоборот, плохо.

Как хорошо все же было в атеизме: пока ты жив, смерти нет – когда наступила смерть, нет тебя. Артем бы просто исчез, и некому было бы сейчас голову ломать над разными загадками. Оказалось – не тут-то было.

Бродя по отстойнику кругами и посматривая по сторонам, он решил подумать о чем-нибудь другом. Начальница говорила, что у него два серьезных греха – неверие в Бога и убийство. Причем неверие в Бога она дважды поставила на первое место среди грехов. Артем припомнил, что, кажется, в христианстве за неверие полагается ад. Впрочем, за убийство вроде бы тоже. Если, конечно, кто-то там (Бог?) не посчитает, что грех убийства он искупил собственной смертью. Ведь его убили, так? Так. Значит ли это, что он в расчете за тот свой грех? Возможно, нет, поскольку он убил четверых, а самого его убили лишь один раз. А может, количество и не важно. Ладно, за отсутствием информации оставим этот вопрос. Тем более что все равно решать не ему, а неизвестному начальству.

Что полагается за неверие в Бога, смерть? Но насколько вообще он в этом своем неверии виноват? Ему с детства внушали, что Бог – это выдумка попов, чтобы держать в повиновении непросвещенный и темный народ. Почему бы ему в это не верить, если все об этом вокруг говорили? Люди уважаемые – учителя, руководство страны, даже его родители – все люди, с его точки зрения, совсем не темные! Так что если это и грех, то разве можно ему этот грех вменить? Ему же никто не рассказывал, что Бог есть на самом деле. Да если бы и рассказал, почему он должен был поверить без доказательств? Он пока и после смерти никакого Бога, между прочим, не видел! С другой стороны, если вспомнить правило о том, что незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение, то…

В общем, ясно, что ничего не ясно. Может, спросить у кого? Артем оглянулся вокруг и вновь поразился тому, настолько все вокруг были одинаковыми. Словно сошедшие с конвейера точные копии друг друга. А ведь это странно. Наверняка все умерли в разном возрасте, значит, должны быть младенцы, дети, старики и т.д., но никакого отличия в размере или внешности окружающих душ Артем не заметил.

Он решился и подошел к лежащей прямо на полу душе, которая в этот момент разглядывала его, правда, без всякого, как показалось Артему, интереса.

– Здравствуйте, – вежливо произнес Артем.

– Новенький? – проигнорировав приветствие, в свою очередь спросил лежащий. Или правильно – лежащая, если душа? Или без разницы в отсутствие гендера?

– Ага, – кивнул Артем, – только что прибыл. А вы давно здесь? И как к вам обращаться? Меня Артем зовут.

– Артем? Понятно, мужиком был, значит. Я тоже был мужиком. Зови Владимиром или Володей. Только не Вовой, ладно? Не люблю. Понял, да?

– Очень приятно.

– Да ничего здесь приятного нет, – тут же несколько раздраженно отреагировал Владимир. – А давно я здесь или нет, я не знаю. В отсутствие времени это определить невозможно в принципе. Понял, да? Ты вот когда помер?

– Э-э-э, сегодня.

– Да нет никакого «сегодня», запомни, дурилка. Вернее, можно сказать, здесь всегда «сегодня». Я вот, может, тоже считаю, что сегодня откинулся. Сегодня, 7 ноября 1980 года. Прикинь, отмечали праздник Октябрьской революции, ну и перебрал я маленько, а что такого, обычное дело по праздникам! Только, значит, вышел я на улицу перекурить, как тут же повело меня, поскользнулся и хряпнулся виском о скамейку, как раз о чугунный ее край. Главное, обидно, что скамейку эту я сам притащил с мужиками, раньше она там не стояла. Понял, да? А что ты хочешь? Судьба! В общем, сразу и откинул копыта. Тут, гляжу, дверь прямо в воздухе открывается и мужик меня зовет. Ну я, еще не понимая ничего, встал и пошел узнать, что за диво такое. Уже в дверях оглянулся, а я там мертвый возле скамейки валяюсь. Понял, да? Потом коридор, собеседование у дознавателя и сюда. Впрочем, это здесь у всех так.

– А кто этот мужик в двери, кстати? – заинтересовался Артем. – Он меня как позвал, так потом сразу исчез куда-то.

– А! – отмахнулся Владимир. – Не обращай внимания, это призрак встречи, одна видимость и не более. Так когда ты помер?

– 12 мая 1982 года, – ответил Артем. И зачем-то добавил, хотя сначала хотел промолчать: – Был расстрелян по приговору суда в Крестах, в Ленинграде.

Володя с интересом посмотрел на него, но расспрашивать не стал.

– Вот и ответ на твой вопрос, давно ли я здесь, – вместо этого резюмировал он. – Получается, что с точки зрения того мира я здесь полтора года.

– В смысле, с точки зрения того мира? – не понял Артем.

– Это трудно объяснить, лично я не сумею, но потом сам поймешь. Здесь ведь нет времени и нет всех ощущений времени. Есть одно сплошное и бесконечное сейчас. Но я же говорю, не объяснишь, – добавил он, взглянув в непонимающие глаза Артема. – Ничего, сам разберешься постепенно. Или не разберешься, а просто привыкнешь. Понял, да?

– А ты чего на полу лежишь? – зачем-то спросил Артем у мужика.

Володя весело захохотал и смеялся… Артем сначала хотел подумать – долго, но потом вдруг понял, что он не знает, что такое долго. В смысле, то есть теоретически знает, помнит еще, но уже с трудом понимает.

Между тем Володя отсмеялся и сказал нечто такое, от чего у Артема вытянулось бы лицо, будь он в теле.

– Это ты, дурилка, на полу цементном стоишь. Да и то лишь по одной-единственной причине: ты сам воображаешь, будто это так. А я, между прочим, на травке лежу, возле речки, восходом солнца любуюсь. Тихо здесь, хорошо, ни единой души вокруг. Только ты вот приперся зачем-то.

– Это как?

– Да кто ж его знает? Только твое окружение здесь зависит от тебя. Как представишь себе, так и будет. Понял, да?

Артем раскрыл рот, но забыл, что хотел спросить. Так и стоял с открытым ртом.

– Ты рот-то закрой, – глянул на него Володя недовольно, – все равно это все ненастоящее, обман один – фикция. Сначала кажется, что настоящее, а потом присмотришься и понимаешь – не-а, иллюзия. Но удобная штука, спору нет. Так что здесь кто где. Многие в своих мирах. Правда, они очень маленькие. Скажем, речка от меня в паре метров, но мне до нее не дойти. Пробовал – бесполезно. Делаю шаг и выхожу в отстойник. Понял, да?

– Не, не понял, но интересно, – протянул Артем, обдумывая сказанное. – А дальше что?

– Кто бы мне об этом сказал! – хмыкнул Володя. – Болтают разное, только вот никто ничего не знает – сплошные фантазии. Вижу только, что некоторые исчезают куда-то иногда. Некоторые потом опять появляются, другие – нет. Понял, да, дурилка?

– Сам ты дурилка, – не выдержал Артем. – Понял, да?