Судьба и вера Сергея Есенина

В детстве Сережа был отдан на воспитание деду по матери – Федору Андреевичу Титову. Это был глубоко верующий человек. Федор Андреевич имел свои небольшие баржи – барки. За удачные плавания в благодарность Богу построил напротив своего дома кирпичную, с соломенной крышей, часовню в честь покровителя плавающих и путешествующих Николая Чудотворца. Она была обнесена деревянной оградкой. В часовне находилась икона святителя Николая перед которой в праздники всегда возжигалась лампада.

Будучи грамотным, Федор Андреевич по праздникам читал своему внуку Сергуньке Евангелие, познакомил его со Священной историей, а к пяти годам научил читать православные книжки самостоятельно.

Став знаменитым поэтом, Есенин писал о нем в произведении «Письмо к деду»:

Наивность милая
Нетронутой души!
Недаром прадед,
За овса три меры,
Тебя к дьячку водил
В заброшенной глуши
Учить: «Достойно есть»
И с «Отче…» «Символ веры».

Бабушка Сергея, Наталья Евтеевна Титова, тоже была набожным человеком. Она водила его в Иоанно-Богословский и Николо-Радовецкий монастыри, учила молитвам и пению псалмов. «Иди, иди, ягодка, Бог счастья даст», – говаривала бабушка своему внуку по дороге в монастырь.

В доме Титовых часто собирались паломники, странствующие слепцы, нищие. Звучали молитвы, духовные стихи и народные песнопения о Миколе, то есть святителе Николае – любимом народном святом. Все это глубоко запало в душу мальчика и позднее выразилось в ранних стихотворениях, а о Николае Чудотворце он даже сложил небольшую поэму.

С семи лет Сергей вновь стал жить в доме Есениных, который по наследству перешел к его отцу Александру Никитичу. Никита Осипович, дед поэта по отцу, в молодости хотел уйти в монастырь, за что получил прозвище «монах». От него монахом стали называть Сергея Есенина, монашками прозвали и его сестер. Как вспоминала старшая сестра Александра: «До самой смерти Сергея нас почти не называли по фамилии, мы все были Монашкины».

А Татьяну Федоровну в селе называли не Есениной, а Монашкиной даже тогда, когда ее почитали, как мать известного всероссийского поэта.

Есенины так же, как и Титовы, были верующими людьми.

Александр Никитич, отец Сергея, хорошо рисовал, что видно из нарисованного им родительского двухэтажного дома. Будучи подростком, пел в Казанской церкви на клиросе. Он имел хороший музыкальный слух и голос. Его матери Аграфене Панкратьевне (бабушке поэта) предлагали отдать Александра петь в хоре рязанского кафедрального Успенского собора, но он не согласился.

Мама Сергея Татьяна Федоровна тоже любила петь, знала множество народных духовных стихов. Но Сергей Есенин запомнил на всю жизнь пение бабушки Натальи Евтеевны Титовой.

В 1925 г. в стихотворении, посвященном своей сестре Шуре, он писал:

Ты запой мне ту песню, что прежде
Напевала нам старая мать.
Не жалея о сгибшей надежде
Я сумею тебе подпевать.

В доме Есениных часто останавливались на постой паломники, кормились нищие и убогие. «Идо того сердобольный был к этим нищим! – вспоминала Татьяна Федоровна о сыне. – Скажет, бывало: «Мать, ты сегодня щей побольше навари, пожалуйста, и каши, ладно?» Я уж знаю зачем. Пойдет на паперть убогих звать. Целый дом их наведет, иному и сесть уж некуда, стоя едят».

Однажды Татьяна Федоровна пригласила в дом нищего мальчика, ходившего по селу с сумой и просившего подаяние. На всю жизнь запомнил этот мальчик (Курков Степан Андреевич) прием в доме Есениных. Вот как он вспоминал об этом, будучи уже стариком: «В ту пору жили мы в селе Шехмино. В 1903 г. умер мой отец, а вскоре от пожара сгорела наша изба. И судьба заставила нас ходить с сумой по миру. Много сел и деревень исходили мы. Были и в Константинове. Тут нас и увидела Татьяна Федоровна, мать Сергея Есенина, и пригласила нас в дом. Навстречу мне выбежал мальчик [Сергей] и, взяв меня за руку, повел в дом, я застеснялся, но, видя простоту его, почувствовал себя смелее. Он посадил меня за стол и сам сел рядом. Не помню, о чем он меня расспрашивал, но запомнился мне его дед, который принес пыхтящий самовар и поставил его на стол. Сергей подавал мне кусочки рафинада и баранки. После чая Сережа куда-то исчез… Через несколько минут приносит мне брюки, потому что мои были все рваные».

После смерти в 1887 г. кормильца семьи Никиты Осиповича Есенины стали жить бедно, но благодаря близости их дома к Казанской церкви имели небольшой доход от постояльцев. Как писала впоследствии сестра поэта Екатерина: «В течение многих лет наш дом, который находился напротив церкви, заселяли монахи и художники, работавшие в церкви, которая в то время отделывалась».

Подрастая, Сергей Есенин стал все чаще бывать в Казанской церкви. Полюбил хоровое пение и по праздникам так же, как в свое время его отец, пел на клиросе. Сверстница поэта М. И. Копытина вспоминала: «Голос у него был мягкий, немного сипловатый».

Кроме того, Сергей любил забираться на колокольню, несмотря на то, что на полпути к колоколам была площадка, которую называли «гробницей». Там стояли сделанные на продажу гробы. Среди Константиновских крестьян существовало поверье, что по ночам сюда приходят со старого прицерковного погоста мертвецы – выбирать себе новые гробы вместо старых, сгнивших.

Но что ни сделаешь ради того, чтобы позвонить в колокола и полюбоваться с высоты на живописные окрестности Константинова.

По предположению рязанского краеведа В. Башкова, пономарь Казанской церкви Иван Петрович Ануров состоял в дальнем родстве с Есениными. Кроме того, как мы уже говорили, дед Сергея Есенина Федор Андреевич Титов был благотворителем Казанской церкви и почитался духовенством. Поэтому его внучок Сережа всегда мог вдоволь насмотреться с колокольни на приокские дали, на чудесную колокольню Иоанно-Богословского монастыря, на родное село, лежащее внизу как на ладошке. Пузырилась от ветра у мальчишки рубашонка, но весело и радостно обозревал он родную окрестность. А в праздники звонил в колокола. Иван Петрович брался за крепкие пеньковые веревки, привязанные к самым тяжелым колоколам, а Сергунька хватался за веревочки колоколов полегче. И, медленно раскачивая их языки, пономарь и его юный помощник начинали музыкальный звон, который разносился окрест и будил в людях мысли о душе, о вечности, о Боге…

«Бом-м-м! Бом-м-м!» – гудели тяжелые колокола Ивана Петровича. «Тили-тили, тили-тили» – вторили им Сережины. Есенин полюбил колокольный звон, о котором впоследствии написал:

Колокол дремавший
Разбудил поля,
Улыбнулась солнцу
Сонная земля.

Екатерина Александровна вспоминала: «С церковью с колокольным звоном была тесно связана жизнь нашего села. Зимой, в сильную метель, когда невозможно было выйти из дома, раздавались редкие и сильные удары большого колокола. Буйные порывы ветра разрывали и разбрасывали мощные звуки. Они тревожно дрожали, и на душе от них становилось тяжело и грустно. Невольно думалось о путниках, застигнутых в поле или в лугах непогодой, сбившихся с дороги. Это им, оказавшимся в беде, посылал свою помощь большой колокол.

Этот же колокол извещал и о другой беде – о пожарах, но не в нашем, а в соседнем селе. Тогда удары его в один край часты и требовательны…

В воскресенье и праздничные дни этим колоколом сзывали народ к обедне и всенощной.

О пожаре в нашем селе извещал колокол средний. Звук какой-то жалобный, безпокойный. Чтобы бить в него, не нужно подниматься на колокольню, к его языку была привязана веревка, спадающая вниз на землю. В сильные пожары били попеременно то в большой, то в средний колокол, и такие удары создавали большую тревогу.

Этим же колоколом, но редкими ударами, сзывали народ к обедне и к вечерне в будние дни. Им же по ночам церковный сторож отбивал часы…

Медленным грустным перебором всех колоколов провожали человека в последний путь.

Церковь выполняла тогда обязанности загса. Здесь при крещении регистрировался и получал имя каждый новорожденный, при венчании регистрировались браки, при отпевании регистрировали умерших».

Казанская церковь была для константиновских крестьян родным домом. Сюда несли они свои беды и печали, а сколько слез здесь пролито на исповедях, знают только дорогие тарусские плиты, которыми был выложен пол храма… В Казанской церкви они находили утешение в печалях, в ней духовно радовались в праздники.

Настоятель храма протоиерей Иоанн Смирнов оказал очень большое влияние на формирование православного мировоззрения Сергея Есенина. Отец Иоанн был образованный человек с чуткой, отзывчивой душой. Старожил села Константинова Н. И. Калинкин в 1970-х годах вспоминал: «Человек он был особенный. Такой простецкий мужик был, умел к человеку подойти. Со всеми запросто, по-свойски… Всегда с пониманием к людям». «Своеобразный человек, – вспоминал другой старожил, И. И. Титов, – самый просвещенный поп, которого можно предполагать в округе».

Протоиерей Иоанн Смирнов преподавал Закон Божий в Константиновском начальном училище. В нем с 1904 по 1909 год учился юный Есенин. В училище помимо Закона Божия преподавался и церковно-славянский язык, учили читать Евангелие, написанное на этом языке, и переводить его на русский. Каждому ученику выдавали «Учебный часослов». Темы классных сочинений были не только чисто крестьянские, будничные («Сенокос», «Трудовой год», «Выгон скота»), но и духовные («Храмовый праздник», «Путешествие в Богословский монастырь», «Встреча Пасхи», «Троицын день»).

В сборнике «Сергей Есенин и русская школа» О. Л. Аникина пишет: «Русская школа давала не только первоначальные знания, но продолжала наравне с храмом и семьей формировать духовный мир ребенка, основанный на православных ценностях».

Учился Сергей Есенин с охотой. Его одноклассник Н.П. Калинкин позднее рассказывал, что Сергей был одарен ясным умом, на уроках отвечал бойко, особенно когда декламировал стихи Некрасова, Кольцова, Никитина. Но и спрашивали учителя с Есенина больше, чем с других учеников.

Однако при всей строгости школьного обучения и религиозного воспитания Сергей рос обыкновенным озорным мальчишкой, добрым, веселым и смелым.

Не боялся он и страшных суеверных слухов распускавшихся по Константинову.

«Однажды у нас зашел разговор о колдунах, – вспоминала Екатерина Александровна, – Разговор зашел потому, что бабы стали бояться ходить рано утром доить коров, так как около большой часовни каждое утро бегает колдун во всем белом.

«Это интересно, – сказал Сергей, – сегодня же всю ночь просижу у часовни, ну и намну же бока, если кого поймаю».

«Что ты, в своем уме?! – перепугалась мать. – Ты еще не пуганый? Разве можно связываться с нечистой силой. Избави Боже…»

Вечером Сергей пошел к часовне. Мать упросила его взять с собой большой колбасный нож, на всякий случай. На рассвете Сергей вернулся домой, бабы-коровницы разбудили его у часовни, так как он проспал всех колдунов».

«И учителя, и мы, ученики, – говорил Калинкин, – любили Есенина за его прямоту и веселый нрав, был он среди нас, как говорится, первый заводила, бедовый и драчливый, как петух».

«Расступись, мелюзга, идет «Монах» – или грудь в крестах или голова в кустах» – гаркал он в минуты мальчишеских потасовок.

Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,