– В полицию сообщили?.. – спросила та на ходу.
– Сказали, приедут, когда освободятся… – ответила Старшая медсестра. – У них там жуткое ДТП…
Спустя полчаса Елагина уже оперировала «воскревшего»…
Раненый не стонал от боли – ему виделась Испания конца 19 века…. Бой быков… Коррида…
…Большеголовый бык, с обезумевшими от боли глазами, нёсся по замкнутому кругу. В разные стороны торчали в его шее бандерильи – короткие копья, с острыми крючками на конце. Бычья кровь хлестала фонтаном и уходила в песок. Песчаная пыль поднималась от копыт до трибун.
– Давай, Армандо! Проткни его! – раздавались голоса зрителей.
Главный тореро – матадор Армандо, прикрываясь плащом и ловко увернувшись от смертельно раненого животного, сильным выпадом шпаги проткнул бычий загривок.
Бык, рухнул на песок и тут же превратился в графический рисунок Минотавра работы Пикассо…
…Прооперированного мужчину, в связи с той же нехваткой мест в реанимации, положили в коридоре, под капельницу, неподалёку от операционной. Был он лет тридцати пяти, ничем не примечательное бородатое лицо, рассеченная бровь.
Зоя сделала ему укол повыше локтя. Мужчина, ещё не пришедший в себя, никак не отреагировал. Зато в его голове вновь оживали странные картины – то ли воспоминания, то ли видения…
…Малага. Юг Испании. Конец 19 века. Мастерская художника. Утро жаркого лето.
На подоконнике и за раскрытым окном – ворковали дворовые голуби. Стены мастерской были завешаны натюрмортами, вперемешку с изображениями голубей.
Бородатый художник Руис Пикассо писал очередную пару белоснежных птиц.
Его сын – черноволосый, кареглазый мальчик семи лет, высунув язык, тщательно пририсовывал левой рукой голубям лапки. Пабло – левша.
– Que tal, cbico? (Как дела малыш?) – поинтересовался отец он по-испански.
– Bien papa! (Хорошо, папа!) – ответил мальчик.
Художник одобрительно кивнул:
– Tio, Pablo! (Молодец, Пабло!)…
…Прооперированный лежал на железной кровати у окна, в старом больничном халате. В окна коридора заглянуло великолепное весеннее утро. Больной не отрывал глаз от «мартовской лазури».
К нему подошла Старшая медсестра Зоя с лабораторным чемоданчиком.
– Слава Богу! Оклемаись! – воскликнула она, присев на табуретку и достав из чемоданчика шприц с лекарством. – Вас как зовут, больной?
– Виктор… Михайлович… – с запинкой ответил прооперированный.
– А фамилия какая? А то – никаких документов!..
– Леонов моя фамилия…
– А меня Зоей зовут, – сказала медсестра, делая укол в руку. – Пойду заведующую обрадую… А то три дня в беспамятстве лежали… После операции тоже… Небось, семья ничего не знает… Телефон говорите, я позвоню…
– Не помню… – нахмурившись, ответил Леонов.
– Что значит, не помните? – удивилась медсестра.
– Не помню – и всё тут…
– Надо же! – покачала она головой. – А где живёте, помните?
– И адрес забыл… – растеряно сказал он. – Странно даже…
– Действительно, странно… И сколько лет… тоже?..
– Это помню… Тридцать семь… – ответил прооперированный.
– Женаты?
– Кажется… – нетвёрдо произнёс Леонов. – Хотя могу ошибаться…
– Ничего себе!.. А Дети? Детей имеете?
– Может, имею, а. может, нет…
– А работаете где?..
– Это тоже… как огнём выжгло…
– Повеситься и застрелиться! – укладывая шприц с лекарством в чемоданчик, произнесла Зоя. – «Частичная амнезия» у вас, больной Леонов!
– Это как?.. – спросил он, не так с испугом, как с любопытством.
– Неполная потеря памяти, значит. Дай Бог, чтобы временной оказалась…
– А амнезия это опасно?.. – поинтересовался он.
– А вы как думаете?! Полжизни прожили и половину – коту под хвост! Что-то помните, что-то нет! У нас в деревне был случаи, когда мужчина сам себя не узнавал!
– Может, выпивший был?
– Тоже скажете! – Она достала из кармана халата пудреницу, раскрыла её и поднесла зеркальцем к лицу Леонова. – Ну-ка, взгляните!.. Кого мы там видим?
– Себя вижу!.. – ответил он. – Лучше б не видел… Заберите!.. А с чего у меня… эта… амнезия?
– Поздравляю! – Она захлопнула пудреницу и сунула её в карман халата. – Про драку, значит, тоже забыли…А Барсукова, случайно, не знаете?..
– Кто это?.. – поинтересовался Леонов.
– Вас вместе с ним привезли…
– Нет, не помню…