Рассказы знавших Скорцени и Геббельса

(Я мог бы добавить: и в отличие от Рабоче-Крестьянской Красной Армии, где офицеры получали дополнительный паёк).

– Скорзени умел производить сильное впечатление на солдат, играя истого вожака, – ему помогали его рост и внушительно-твёрдый голос, – проговорив это, рассказчик привёл пример.

Однажды он собрал вокруг себя молодых солдат пополнения и, затянувшись сигаретой, заговорил. Кто мы, мол, такие – люди Ваффен СС? Представьте: грузовик на дороге переехал кошку, она раздавлена – растеклась кровь, мозг наружу. Мы берём её за шкирку, – передавая это, Хансйорг как бы что-то сжал большим и указательным пальцами, – приподнимаем так, чтобы её повисшие лапки касались дороги. Приказываем: «Стой!» И она стоит. Приказываем: «Беги!» И она бежит. Её заставляет бежать сверхволя.

(Поясню: Ваффен СС – части СС, воевавшие на фронте наряду с частями Вермахта).

Ветеран напомнил, что в первые недели войны тяжёлых боёв с Красной армией, как правило, не было, многие русские сдавались в плен, и молодёжи в подразделении Скорцени было приятно воображать – противник пасует перед сверхволей.

– Никто не сомневался, что у нас прекрасный командир, – отметил Хансйорг и продолжил рассказ: – Русские, отступая, оставляли много исправных тракторов. Один офицер говорил Скорзени, что надо взять сколько-нибудь, они нам пригодятся. Скорзени смеялся, называл русские трактора хламом.

Ветеран поведал, что в конце лета Скорцени заболел, его увезли на лечение, и тогда офицер, принявший командование, приказал брать с собой попадавшиеся брошенные трактора. Был сентябрь, было тепло, о русском морозе не думали, а о том, что такое распутица в России, никто понятия не имел. Скорцени вернулся, устроил офицеру выволочку за взятые трактора, которые зря жрут горючие. А тут полили дожди, дороги превратились в кофейную гущу – тогда-то трактора и помогли.

– Колёса, гусеницы нашей техники полностью погружались в грязь, при помощи одних машин мы пытались вытянуть из грязи другие, тонувшие в ней, но отказывали моторы, рвались тросы. Нам с самолётов сбрасывали новые тросы. – Хансйорг, отдавшись воспоминаниям, прикрыл глаза. – А русские трактора выдерживали, не ломались и не так увязали в грязи.

Продолжение истории Хансйорга

– Кажется, суп готов! – ветеран прервал повествование, он и Уве ушли в вагончик, спустя пару минут вернулись, неся кастрюльку, миски, и мы стали есть сварившийся на примусе томатный суп «из пакетика».

Как только покончили с супом, Хансйорг сказал:

– А кто надоумил нашего офицера взять русские трактора? С самого начала наступления нашим механикам требовался хороший помощник, и мы взяли русского парня из пленных. Скорзени называл его, как всех русских, Иваном, но его имя было Олег, – рассказчик сделал ударение на «о». – Мы его уважали как равного коллегу, звали по имени. Он научился объясняться на ломаном немецком, я с ним подружился.

– В люфтваффе лучших лётчиков, которые сбили больше ста самолётов, называли экспертами, – пояснил ветеран. – А наш Олег был экспертом техники! Благодаря ему, трактора служили безотказно, но он и в нашей технике стал прекрасно разбираться.

– А Скорзени не поумнел, – заметил о своём бывшем командире Хансйорг и перешёл к следующему эпизоду.

На подходе к одному городу, в поле с перелесками, оборону заняла советская пехота, пушек при ней не было. Скорцени приказал не тратить снаряды, а отцепить от пушек бронетранспортёры, которые использовались как тягачи, и направить их на пехотинцев, чтобы уничтожать и рассеивать их пулемётным огнём. Но оказалось, поведал ветеран, что какое-то число русских зарылись в землю.

– Такие укрепления называют лисьими норами. Их трудно разглядеть, зато оттуда, из замаскированных лазов, вас видят отлично. И у солдат в этих норах были противотанковые ружья, они продырявили два наших бронетранспортёра. Сколько после этого пришлось истратить снарядов и мин!

– Теперь скажи, – обратился ко мне рассказчик, – был ли Скорзени хорошим командиром?

Впереди ожидало ещё интересное. Немцы, войдя в город, увидели брошенный советский разведывательный бронеавтомобиль. Экипаж вывел его из строя, но Олег привёл его в порядок, и что же? На нём стал ездить Скорцени.

– Скорость – девяносто километров в час, а у нашего аналогичного, – только восемьдесят – сообщил Хансйорг.

– Поэтому Скорзени его и взял, чтобы в случае чего убежать, – сказал Уве и рассмеялся.

Ветеран кивнул, потом сказал:

– Благодаря этой починке, он оценил Олега.

Бабушка

Скорцени, сказал Хансйорг, страдал какой-то болезнью то ли желудка, то ли печени, из-за чего уезжал, как было упомянуто, лечиться, однако болезнь снова давала о себе знать. Подразделение вошло в деревню, о которой Олег сообщил, что бывал в ней и что тут живёт ведунья, исцелившая многих больных.

– А мы слышали, что среди русских есть загадочные колдуны и колдуньи, кому доступны тайны, недоступные науке, – пояснил ветеран.

На это я высказался: известно, мол, что элита нацистской партии и СС увлекались оккультизмом, в особенности верил в сверхъестественные силы и пытался экспериментировать с ними главный эсэсовец Гиммлер.

Хансйорг кивнул и сказал: неудивительно, что Скорзени приказал найти и привести ведунью.

– То была по виду настоящая ведьма! – воскликнул ветеран. – Вокруг головы – чёрная повязка, из-под неё выбивались седые длинные растрёпанные волосы. Лицо в резких морщинах, а глаза такие острые, какие я видел только ребёнком во сне, когда мне на ночь прочитали страшную сказку.

Я поинтересовался, во что была одета старуха, и услышал, что обута она была, как я понял из объяснений, в лапти, до щиколоток доходила длинная юбка с многими карманами, имела их и «куртка из овчины». Я представил тулупчик.

Старуха спросила Скорцени, на что он жалуется. Вопрос был, конечно, задан по-русски и состоял из самых простых слов. Олег его перевёл. Командир, куря сигарету, стал отвечать, Олег продолжал переводить. Старуха заверила, что знает, как вылечить, но надо заплатить. Скорцени, затянувшись сигаретой, прикрикнул: пусть она не принимает его за дурака и сначала покажет своё умение. Тогда бабка протянула руку, потребовала дать ей окурок и объявила: если это будет исполнено, заядлый курильщик больше не захочет курить. Скорцени усмехнулся и бросил ей окурок, она его ловко поймала, не обжёгшись, спрятала в карман. У неё были необыкновенно проворные руки. После этого она ушла.

Через какое-то время Скорцени велел её привести – его не тянуло курить.

– Мы выступили из деревни, старая женщина за деньги согласилась ехать с нами, её посадили в кузов грузовика с солдатами, – рассказывал Хансйорг.

Мне представилась живописная картина: германский грузовик Опель Блиц, в чьём кузове сидят солдаты в касках, и среди них – русская мрачная бабка в тулупчике, вокруг её головы – чёрная повязка, из-под которой выбиваются седые космы.

– Олег называл старуху «бабушка», – последнее слово рассказчик произнёс с акцентом по-русски. – И её стали так называть немцы, включая командира.

Когда въезжали в какой-нибудь населённый пункт, бабушка выбирала избу и, сопровождая русские слова жестами, указывала солдатам выгнать из неё всех. Потом она в избе что-то готовила – чаще на огне. Олег говорил – она варит коренья, травы, он видел у неё древесный уголь, мёд и что-то похожее на засохшую кровь на тряпке. В избу приглашался Скорцени, Олег оставался тут как переводчик. Старуха, говорил он Хансйоргу, давала командиру помаленьку снадобий, шептала непонятные заклинания. И происходил торг.

– Торг? – переспросил я, думая, что не совсем понял ветерана.

– Именно торг! – подтвердил он.

За каждое применённое средство бабушка требовала заплатить рейхсмарками, Скорцени мотал головой, утверждая, что средство стоит гораздо меньше, чем названная ею сумма. Старуха повторяла и повторяла её хриплым голосом, направляла на немца растопыренные указательный и средний пальцы, плевала на пол. Последнее более всего действовало на Скорцени. В конце концов они уговаривались на сумме более той, какую первоначально хотел он дать, но немного меньше того, что требовала бабушка.

– Ему действительно помогало её лечение? – спросил я Хансйорга, и он ответил: – А как же иначе? Ведь она продолжала ехать с нами, и он ей платил.

Но когда, поведал ветеран, немцы были уже недалеко от Москвы, ударил ранний мороз, и бабушка будто узнала: русские начнут их громить. В одной деревушке она потребовала оставить её.

– Скорзени покричал на неё и сдался. Она осталась с накопленными деньгами. Олег передал мне – на прощанье она сказала Скорзени, что многие погибнут, но он даже не будет ранен. Его ждут успехи и слава.

Незабываемая зимняя страда

Морозы под Москвой, вспоминал ветеран, были ужасные. Скорцени, как все заметили, опять стал курить.

– Люди огромного роста обычно умными не бывают, но среди них встречаются очень хитрые, – поделился соображением Хансйорг. – Когда под Москвой русские стали нас бить, мы услышали, что у Скорзени воспалился желчный пузырь. Больного отправили самолётом на родину.

Рассказчик с чувством благодарности произнёс:

– А нас спасал Олег.

Население, объяснил ветеран, прятало от немцев валенки – «в ямах под досками пола, на чердаках, в хлевах под сеном», а заниматься обысками немцам было некогда. Тыловая служба присылала недостаточно еды, ничего из тёплой одежды и обуви, но поезда доставляли вывезенное из Франции вино. Оно превращалось в лёд, бутылки трескались.

– Мы растапливали ледяные цилиндрики в котелках, Олег договаривался с людьми, и в обмен на спиртное ему давали валенки для нас. – Ветеран, улыбаясь от приятного воспоминания, с лаской в голосе произнёс по-русски: – Ва-лен-ки!

И добавил по-немецки:

– Для наших ног это был праздник!