Грация и Абсолют

– Она не могла не сравнить… Альхен, вы замечательно поправили меня, – Ну да, – продолжил он, – от сравнений бывает больно. Чем лечиться? Не забывать войну.

«О, Боже… – девушку облило тоской, – съехали!» Он, разумеется, воевал, и потянется рассказ… На войне были оба её деда, заслужили ордена, медали, один особенно охотно рассказывал, как поднимал роту в атаку, шёл грудью на… как правильно-то – дот? дзот?

Профессор проговорил с едва заметным лукавством:

– Война, о которой я, хм… это осмысленная повседневность…

Алика прохватил острый сквознячок недосказанности, она ждала продолжения. Вдруг Виктор обратился к хозяину:

– А почему вы никогда не рассказываете о той войне? Вы как-то сказали – были в партизанах…

Вопрос окрашивала вкрадчивость, близость некоего намёка. Девушка почувствовала невнятную тревогу. Парень с неотступной настойчивостью ждал ответа. Не выдержав, добавил:

– Вы… убивали?

Лонгин Антонович с осторожностью повёл пальцами по столу, нащупал нож, приподнял его, говоря с фальшивой игривостью:

– Крови!.. После рассказа об избиении нужен рассказ о кровопролитии – по нарастающей… – он издал смешок.

– Интересно, каким вы сами-то были… – невинным тоном обронил Виктор.

Профессор сделал вид, будто сосредотачивается на чём-то необыкновенно значимом и вдруг искренне просто сказал:

– Выпьем за псковские леса!

Он выпил стопку медленно, словно мысленно уносясь в далёкое уединение, молодой человек неохотно хлебнул нарзана, Алик лишь пригубила рюмку.

Беседу следовало возобновить, дабы гостья не решила, что пора прощаться, и хозяин задал ей вопрос с удавшейся непринуждённостью:

– Альхен, если парень вертит в пальцах спичку, а девушка её отнимает, что сие значит?

Удивлённая быстротой перехода, Алик улыбнулась:

– Она согласна с ним дружить.

– Видите, какой я эрудит! – с нарочитым самодовольством произнёс Лонгин Антонович.

9

Хозяин желал затеять чаепитие, но Алик почувствовала в себе тончайшую границу, отмерявшую время визита. Стала прощаться, а он перечислял названия варений, которые она могла бы отведать, и вдруг на её: – Я не в силах, профессор! – воскликнул:

– Назовите меня Велимир-заде!

– Что, что?

– Покличьте Велимиром-заде!

– Ну почему?

– Ум-мереть можно, до чего прелестно это ваше «ну почему»!

Сидя в машине рядом с Виктором, отвозившим её домой, Алик не могла не вспоминать вслух о настроении слепого, столь необычном для калеки.

– Велимир-заде – и придумал же! Ему действительно идёт.

Парень помалкивал, небрежно держа руки на руле. Глядя на дорогу, попросил:

– Можешь дать ему характеристику?

Она взглянула на Виктора сбоку в чувстве: он зол на профессора. Волевой, властный, тот может этим надоесть и предстать деспотом.

– Тебя глубоко волнует моё мнение? – спросила неторопливо.

– Интересно…

Понимая: он изучает её, Алик стала подбирать слова. Её затрудняет его слепота. Если о ней не думать, то налицо: пример птицы высокого полёта. Привык к тому, что преуспевает. Выражаясь по-книжному, произнесла она, светский лев. Добавила: «в прошлом». И заключила:

– Хотя и теперь ещё бабник.

Виктор чуть заметно кивнул и покривил губы, не дав себе улыбнуться. Она спросила:

– Зачем тебе, как он воевал в партизанах?

Остановив «волгу» перед светофором, парень повернул голову и вдруг показался расслабленно-понурым:

– Хотелось услышать что-то…

Дом, где она жила, был уже недалеко, девушка занервничала – миг прощания! – и завернула в фантастику:

– Он был штурмбаннфюрер, прятался в лесах, одичал, обрусел и проник в советскую науку!

Виктор сказал без тени иронии:

– Куда до него штурмбаннфюреру.

Она указала на дом, парень подрулил к подъезду. Вряд ли он дерзнёт с поцелуем, полагала она, но всё же поспешила выпорхнуть из машины и, уже стоя на тротуаре, назвала свой номер телефона и поблагодарила «за всё сегодняшнее».

Он чувствовал, как сердце отсчитывает каждый её удаляющийся шаг, и упрямо хотел быть насмешливым и злым. Вспоминался рассказ профессора о муже, что бросил жену, убегая от хулиганов, и думалось – он обязательно напал бы на них: и лишь потом, наверное, стал бы считать, будто причиной была женщина… Кирпич необходимо метко направлять в голову, как нож – в подреберье. Услышь он это в детстве – чтил бы как зарок.

10

Физически очень развитый, Виктор и в двенадцать лет не допускал неосторожности к себе, особенно при неблагоприятном встречном ветре.

Приятного ему недоставало и чаще – при его избытке, а ветер охотно кидался навстречу, и можно взять мутный зимний день, когда Виктор с приятелями бежал на каток по выглаженному позёмкой скользкому тротуару. Гнулись тонкие ветви деревьев, и мальчики отворачивали лица от прокалённых стужей порывов. Товарищ отчего-то сплюнул на бегу, и плевок прибило к рукаву Виктора. От омерзения натянулась под шапкой кожа головы.

Виновник наспех крикнул: – Случайно! – что надо было понять как извинение.

– Эй! Вытри!