В гуще чужих ощущений

– У вас двадцать минут, – сходу заявил он.

Я положил перед ним распечатки с нашими предложениями и стал давать комментарии по ходу того, как он просматривал их. Ему понравилось то, что мы предлагали.

– Давайте снимем пожарного и подводника, я отдам распоряжения о подготовке к съемкам. Вслед за тем приступим к работе над фильмом о Второй мировой. Самолеты давно заказаны и скоро поступят. Снимем несколько полетов, а потом последний бой. Затем снимем все сцены, которые происходят на земле. Но начнем с пожарного, там проще подготовка. То, что вы предлагаете ввести напарника, это хорошо. Он надеется, что напарник поможет ему, но в последний момент понимает, что напарник не в состоянии это сделать. Испугался, или это выше его сил. Давайте, начинайте работать. Юристы подготовят контракт к завтрашнему дню. А инженерам я звоню прямо сейчас. – Он схватил трубку телефона, набрал номер и вскоре вновь заговорил. – Фредди, сейчас к тебе подойдут ребята, Джон и Майкл, начинай с ними подготовку к пожарному и подводнику. Они все рассчитали. Ребята опытные. Съемки пожарного через два дня. Подводника – через пять. Бассейн свободен. Тебе ничто не мешает. Действуй. – Тут он удивленно глянул на нас. – Вы еще здесь? У меня больше нет для вас времени.

Через двадцать минут мы с Майклом самым непосредственным образом включились в новую работу. При нашем участии смонтировали место будущей трагедии во фрагменте здания – помещение, которое станет ловушкой, падающие балки, призванные отрезать путь к отступлению. Параллельно в бассейне приступили к созданию отсека подводной лодки, его делали по фотографиям и нашим чертежам.

На второй день начались съемки. Рабочие подожгли то, что казалось фасадом старого трехэтажного здания. На пожарной машине мы с Майклом и настоящими пожарными подъехали к пылающему дому. Пока остальные разматывали брезентовый рукав, я и мой напарник ринулись внутрь, потому что метавшаяся у входа женщина в разорванном платье, с перепачканным сажей лицом, кричала, что внутри остались люди.

Все прошло как по маслу – в полном соответствии со сценарием: сначала мы наткнулись на мужчину, потерявшего сознание. Он лежал ничком, держа во рту пластиковую трубку с кислородом, но я видел только его затылок и думал о том, что он всерьез надышался углекислого газа. Мы с Майклом схватили его, потащили к выходу, а там другие пожарные сразу приняли парня, уложили, подключили искусственное дыхание. Я тем временем кинулся назад. Осмотрев первый этаж. Никого не найдя, взбежал на второй. Здесь огонь был сильнее, а жар – куда нестерпимее. Мой костюм пока что защищал меня, и лишь мои щеки чувствовали температуру, опасную для человека.

Мне кажется, что в одной из комнат кто-то есть. Неясный темный силуэт виднеется на полу сквозь языки пламени. Я решительно двигаюсь в ту сторону. Еще несколько мгновений, и я вижу нечто похожее на тело, но, приблизившись, понимаю, что это черный плед, лежащий на светлом паркете подле дивана кремового цвета, верх которого уже занялся огнем, подступающим со стороны окна, едва различимого в огненном смерче. В этот момент раздается грохот. Повернувшись, я вижу, что обрушилась подгоревшая деревянная балка вместе с частью пола верхнего этажа, отрезав меня от выхода. Я в ловушке – вокруг меня сплошное пламя. Даже мой костюм не спасёт меня. Я чувствую жар, подступающий к телу. Он стремительно нарастает…

Разумеется, меня спасают. Подобно ангелу, Майкл с помощью специального приспособления лихо спускается с третьего этажа, подхватывает меня, утаскивает наверх, туда, где нет огня, где спасительная прохлада. Но эти ощущения не попадут на сенсозапись. Потому что она про гибель пожарного, а не про чудесное спасение, тщательно подготовленное заранее.

Вечером мы с Майклом поехали в наш любимый ресторан – следовало передохнуть, расслабиться. Перед этим я позвонил Элизабет. Мне хотелось увидеть ее.

Мы выпивали с видом на океан. Я и Майкл – виски с содовой, а Лиз – джин с тоником. Мы с Майклом по очереди рассказывали ей о наших последних съемках, а она удивлялась, охала, причитала. Потом я поехал к ней, и мы провели прекрасную ночь.

Нас устраивали такие отношения. Мы оставались абсолютно свободными людьми, но время от времени трахались к взаимному удовольствию. Лиз была художником-декоратором и, когда не было срочных заказов, располагала временем. Порой она становилась инициатором нашего очередного свидания, порой – я. Возможно, у нее имелись другие мужчины, меня это не интересовало. Но я встречался только с ней. Она была красивой, весьма неглупой. И, сознаюсь, мне очень нравилось, когда, прощаясь, она повторяла одни и те же слова: «Постарайся не угробить себя. Это меня очень расстроит».

Следующий день мы с Майклом провели в бассейне, пока что лишенном воды. Здесь уже воспроизвели центральный пост управления подлодкой. Это был четвертый отсек немецкой лодки времен Второй мировой. Смонтировали электрические и ручные приводы для управления вертикальными и горизонтальными рулями, станцию погружения и всплытия, перископы, управление торпедной стрельбой, одну из воздуходувок для продувки главного балласта. В ходе съемок на центральном посту, помимо меня, будут еще семь подводников. Их роль исполнят обычные каскадеры – им далеко до сенсохантеров, но не всем же заниматься столь опасным, хотя и безмерно увлекательным делом.

Мы регулировали клапаны, через которые в отсек будет поступать вода, устанавливали миникамеры, которые помогут Майклу управлять процессом затопления отсека. Камеры надо было замаскировать так, чтобы их не заметил опытный взгляд подводника сороковых годов. Потом устанавливали подводные звукоизлучатели, призванные создавать нужные звуковые эффекты. После этого я репетировал вместе с каскадерами: кто, когда и что делает.

За день до съемок бассейн заполнили водой. Проверка подъемников прошла успешно – отсек поднимался и опускался, имитируя всплытие и погружение лодки. Звукоизлучатели тоже работали нормально, создавая эффект близкого взрыва глубинных бомб. При этом компьютер создавал нужные движения отсека: его мощно подбрасывало. Протечек при этом не возникало. Оборудование было готово к сенсосъемкам.

Наступил момент, когда я и мои напарники, одетые в немецкую форму подводников, спустились в отсек. Я и еще трое были в офицерской форме, с белыми рубашками и черными галстуками, а четверо – в матросской с наглухо застегнутыми кителями. Я сам задраиваю люк и обращаюсь к напарнику:

– Майкл, мы готовы.

– Понял, – раздается из динамика знакомый голос. – Опускаю.

Я чувствую медленное перемещение – отсек погружается. Каких-то двадцать секунд, и мы под водой. Все на своих местах. Мое – у перископа. Я – командир большой океанской лодки U-182 капитан-лейтенант Николай Клаузен. Мы начинаем съемку.

Лодка только что поднялась на перископную глубину. Осмотрев горизонт, я вижу в окулярах то, что должен был увидеть: несколько английских и американских судов, эскортирующие их эсминцы. Дистанция великовата, но конвой приближается. Надо немного выждать.

– Вражеский караван, – с абсолютным спокойствием говорю я, оторвавшись от окуляров и оглядывая находящихся рядом подчиненных. – Ждем. Они подходят. Будем атаковать. – И теперь в переговорное устройство. – Господа, есть работа. Приготовить носовые аппараты.

Медленно тянется время. Наконец караван выходит на дистанцию стрельбы. У меня уже введено упреждение. Я выбираю самое крупное судно, как только оно попадает в перекрестие, я даю команду выстрелить из носового торпедного аппарата. Слышу густое шипение, с которым пневматический поршень выталкивает торпеду, и вновь ожидание. Попал или нет? Лишь через полторы минуты я вижу вспышку и взрыв, который разламывает судно. Некоторое время спустя приходит его звук, сильно ослабленный. Вторая торпеда не понадобится.

– Есть попадание. – Громко сообщаю я. – Господа, поздравляю. Пятое вражеское судно, потопленное нами за этот поход. Срочное погружение. – Я убираю перископ.

Лодка уходит с малой, перископной глубины на заметно большую. Теперь надо затаиться, выждать.

Полная тишина воцаряется в лодке. Мой экипаж вышколен. Никто не издает ни звука в ситуации, когда враг ищет нас, когда его акустики изо всех сил пытаются поймать издаваемые нами шумы.

– Вражеский эсминец, – негромко сообщает Ганс, мой акустик. – Шум приближается.

Внезапно раздается взрыв, мне ударяет по ушам. Потом еще взрыв, еще. Англичане или американцы начали бросать глубинные бомбы. Взрывы становятся все громче. «Только бы прошли мимо, – думаю я, как и, наверно, каждый член моего экипажа. – Только бы не попали».

Но взрывы только усиливаются. Внезапно лодку подбрасывает. Я с трудом удерживаюсь на ногах. Уши заложило. Попали!

Звенящий звук торчит в ушах. Внезапно я слышу тревожный голос Курта, старшины:

– Лодка погружается!

– Держать глубину! – кричу я. Надо разобраться, что произошло. Приказываю в микрофон. – Доложить ситуацию в отсеках.

Мне никто не отвечает. Гнетущая тишина обволакивает меня. Мне трудно молчать.

– Первый отсек. – Обращаюсь я. – Первый отсек… Второй отсек. Третий.

Вновь тишина, и лишь через какое-то время из динамика звучит:

– Господин капитан-лейтенант, в пятом отсеке поступление воды!

– Господин капитан-лейтенант, в шестом отсеке все в порядке.

– Господин капитан-лейтенант, в седьмом отсеке все нормально.

Первые отсеки не отвечают. Похоже, это было прямое попадание. Часть моего экипажа, скорее всего, погибла. Мои боевые товарищи…

– Николай, – раздается рядом осторожный голос штурмана, моего давнего приятеля Вольфганга. – У нас тоже вода.

Я смотрю вниз и вижу воду, которая подступает к моим туфлям. Она прибывает. Несколько секунд, и туфли залиты ею, холод касается моих лодыжек. Что делать? Дать команду на всплытие? Это, может быть, еще удастся осуществить – поднять лодку на поверхность. Но это сдача в плен. Это позор. Хотя всплытие сохранит жизнь тем членам моего экипажа, кто еще жив. Спасет часть моих боевых товарищей.

– Дифферент на нос! – проникает в мое сознание голос Курта. – Удержать не получается!

Я и сам вижу: лодка наклонена в сторону носа. Медлить нельзя. Я принимаю решение.

– Продуть цистерны! – командую я. – Всплываем.

– Продуваю цистерны.

Раздается знакомое шипение воздуха. Дифферент резко увеличивается. Пол по-настоящему уходит из-под ног. Меня и моих товарищей бросает на переднюю стенку – на приборы, краны, трубопроводы, на люк, ведущий в третий отсек. Туда же устремляется вода. Еще немного, и мы стоим на стенке, точнее, на многочисленных трубах, уже по колено в воде. Только бы лодка всплыла. Только бы всплыла. Мне вовсе не страшно умереть. Но я хочу, чтобы выжили мои товарищи. Те, кто еще может выжить.

К счастью, свет продолжает гореть.

– Курт, мы всплываем? – спрашиваю я.

– Простите, господин капитан-лейтенант, я упал, – слышится сконфуженный голос. – Сейчас посмотрю… Нет, господин капитан-лейтенант. Мы медленно погружаемся.

Значит, никого уже не спасти. Мы все погибнем. Что ж, это возможный вариант для каждого, кто борется за свою родину. Мы – воины. Наш долг – добиться победы или умереть. Вода уже по пояс. И она прибывает все быстрее. Я чувствую, что надо сказать какие-то слова. Переговорное устройство теперь недоступно. Я говорю для тех, кто рядом, в командном отсеке.

– Господа, мы выполнили свой долг. Мы сражались храбро и умело. Удача много раз сопутствовала нам. И пусть сегодня нам не повезло, победа будет за Германией. Прощайте, боевые друзья. Прощай, Вольфганг. Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер! – нестройно звучит в ответ.