Темь. В поисках истины

Темь. В поисках истины
Игорь Киселев

На Землю наползает непонятная Темь, грозящая человечеству катастрофой. Люди становятся особенно жадны, агрессивны, конфликтны. Поисками причин появления Теми занялась сборная команда, в которую вошли славянские боги, домовые, лешие, маги, прочий любопытный народец и два простых парня из российской глубинки. Удастся ли им остановить надвигающуюся на весь мир, в особенности Россию, темную сеть злобы, жестокости и растерянности? Ведь такое уже было в истории Земли… Надежда есть, и она никогда не угаснет!

Глава 1

…– Что, обули? – жизнерадостно спросил кто-то сверху.

Вопрос приплыл словно из тумана, и чтобы прояснить багровый полусумрак, Антон разлепил левый глаз. Правый почему-то остался протестно закрытым.

– Живой – уже хорошо, – с удовлетворением констатировал все тот же голос. – А то валяешься, как чурка на лесосеке. Я уж думал: отыгрался жмурик.

И над головой немузыкально забурчало: «Что тебе снится, что тебе снится…». Хозяин голоса явно был в некотором раздумье.

Попытавшись сфокусировать глаз на чем-то определенном, Антон закряхтел и попытался сесть. Тело было относительно послушным, но в голове немедленно забухал набат, а в затылок со злорадным визгом вонзился раскаленный бурав. Зато стало ясно, что он некомфортно расположился в холодной и слякотной яме, вокруг темно, и лишь бледные отблески фонарей освещают склонившуюся к нему темную фигуру, от которой далеко и добротно несло свежеупотребленным пивом.

– Ладно, братан, – хрипловатым баском молвила фигура. – В одном поезде ехали… И вижу – в яме. Ладно, тут тебе не отель с пятью звездами, и давай-ка я тебя выволоку. Только помогай мне: здоровый ты и несуразный какой-то… В натуре бегемот, прикинь, а?

После долгих усилий, сопряженных со стонами, кряхтением и народными пожеланиями по матушке, Антон обнаружил, что может стоять, хотя и покачиваясь. Правый глаз слегка образумился, решил приоткрыться и вернул ему стереоскопическое зрение.

– Видуха у тебя, – знающе сказал ему невысокий парень в старой кожаной куртке с множеством заклепок, в кожаной бейсболке и с ухмылистой худощавой физиономией. – Фонарь справа будет классный. С прибытием в славный город Санкт-Петербург, культурную столицу России!

– С-спасибо, – машинально выдавил Антон, озираясь вокруг.

– На здоровье, – вежливо ответствовал собеседник и медленно обошел вокруг сгорбившейся на стылом ветру скорбной фигуры, придирчиво производя ей смотр, словно службист-прапорщик перед парадом.

А потом правой рукой принялся счищать с длинного пальто Антона снег и грязь, в то время как левая рука независимо от этого занятия подносила к его губам бутылку с пивом, после чего слышалось глубокое и здоровое бульканье.

– В общем, порядок, – критически подвел итог незнакомец. – Котелок цел, крови нет, и вообще – больше мокрый, чем грязный. Яма была качественная, бомжи истают от зависти. Кстати, советую: как прибарахлишься, пальто им подари. Они такие любят.

Отвечать на этот сомнительный комплимент у Антона не было сил. Они стояли возле отгороженной с одной стороны ямы, позади торговых палаток. Справа, как теперь понял Антон, высилось здание Московского вокзала. За палатками темным покрывалом стлалась площадь, на которой изредка маячили люди – судя по этому, следовало заключить, что была глухая ночь. Февральская, по-питерски слякотная, с промозглым ветром и секущей ледяной крошкой.

Огляделся и незнакомец, оценивая местность и ситуацию. Затем сунул Антону бутылку:

– Глотни-ка, легче будет. Только вот куда нам теперь? Чемодан твой уволокли, с ментами у меня антагонизм… Кстати, держи, – и он вытащил из-за пазухи завернутый в пергаментную бумагу пакет. – Это твои ксивы. Те, кто тебя по башке ошарашили, их в мусорную урну выбросили. Как обычно. Ну, а я подобрал. И даже в ту же бумажку завернул. Цени.

Пиво определенно помогло. Колокола в голове зазвучали умиротвореннее, а потом и вовсе стали засыпать. Зато под толстый ворс пальто начал проникать ветер. Хорошо при этом было только затылку: сверлящий бурав превратился в ледяное шило, от которого затылок попросту онемел.

– Как это я? – недоуменно просипел Антон. – А ты – если видел, почему не помог?

– Еще чего, – сварливо отозвался собеседник. – Я не идиот. Это, по всему, вокзальная братва, а я сам не местный. Зачем мешать чужому бизнесу? И по-моему, прикинь, тебя еще в поезде пасли. Тут расклад темный, а я в лохах не хожу, в натуре. Мог бы и за так тебя в этой гадючей яме оставить.

– Чего ж не оставил?

– Да так…– уклончиво пожал плечами незнакомец. – Имею я право гуманность проявить? Когда безопасно… Ты, кстати, не из деревни, а? Ладно, это потом. Вот что, братан, надо отогреться. Пойдем вон в тот крайний гадюшник, ударим по пиву и шаверме…

И, галантно взяв Антона под руку и прихватив лежавшую на земле большую, смахивающую на бурдюк сумку, напористо направился к огоньку самой дальней от вокзального входа закусочной. Антон решил, что ему терять уже нечего, и покорно поплелся за целеустремленной кожаной бейсболкой.

Закусочная, на фасаде которой просматривалась гордая вывеска «Кафе», была по-ночному пуста, если не считать двух продавщиц да восседавшего на корточках за приоткрытой занавеской типа с вызывающе восточной физиономией – традиционного специалиста по шаверме. Антонов спаситель неодобрительно покосился на него и грамотно выбрал столик, стоящий подальше от окон, выходивших на площадь. После чего снял бейсболку, обнаружив белобрысый стриженый затылок и ранние залысины, и посоветовал:

– Ты бы скинул свой тулуп. Глядишь, и подсохнет. А я жратву принесу.

Шаверма оказалась весьма кстати, и не важно было, какое именно городское животное пало ее жертвой. Антон почувствовал, что возвращается к лучшим сторонам жизни. Это благостное чувство слегка портило лишь пальто, издававшее по мере сушки все более явственный запах псины.

– Качественная вонь, – прокомментировал сей факт лысоватый любитель пива, вновь окруживший себя бутылками. – Чувствую – отечественная. Уважаю. Я, между прочим, Леха. Ну, а ты – Антон, я в твои ксивы заглянул.

Знакомство состоялось. Антон после второй бутылки «Невского» совсем отогрелся и поведал печальную историю своего падения в гостеприимную яму, которой его встретил славящийся своей приветливостью город Питер.

…Вначале не было ничего странного. Час ожидания на станции небольшого городка – и железная дорога встретила его обычным сервисом раздолбанного плацкартного вагона с хлопающими дверьми и специфическим туалетным запахом. Транзитный поезд, следовавший из стылых глубин России, равнодушно принял очередного скитальца в свои недра и завихлял по волнам рельс дальше, в надвигающийся зимний вечер.

Публика в вагоне тоже была обычной. На верхних полках торчали разнообразные пятки с вызывающими запахами, на нижних профессионально судачили о погоде, инфляции и с увлечением ругали власть. Кое-где вдумчиво пили водку. На длинного, мрачного русоволосого парня лет двадцати в черном пальто со спортивной сумкой внимания не обратили. Мало ли по стране сегодня шляется неприкаянной молодежи?

Лишь низенький, тощий кавказец, сосед по нижней боковой полке, странно оживился. Едва Антон собрался было влезть наверх, на свое место и предаться раздумьям на сыром, кочковатом матраце, как сосед, плотоядно сияя золотыми фиксами, предложил ему поужинать с вином («Со своего винограда, понимаэшь») и долго рассказывал, как трудно вести торговлю в Питере.

Что-то уже тогда насторожило Антона. Наверное, странная настойчивость такого радушия. Да и глаза кавказец, назвавшийся Гогой, прятал, а когда пару раз Антон все же поймал его взгляд, в желудке у него возникал странный холод. Нехорошие были эти глаза – с черной искрой, если черное может вспыхивать на черном. Кроме того, на клювообразный нос Гоги вызывающе уселась темная паукообразная родинка, жившая, казалось, своей собственной жизнью и нахально отвлекавшая слишком пристальное внимание любопытствующих граждан.

Все это Антону интуитивно не понравилось, да и настроение было скверным, поэтому поползновения кавказца к задушевной беседе он отверг. Хотя, к сожалению, и не сразу. Тому все-таки удалось выведать имя Антона и название городка, из которого он отправился в путь, заставить ополовинить стакан кислющего вина, после чего, наконец, Гога милостиво отпустил соседа на его кочковатое лежбище. Полка была боковая, в купе напротив расположились две мирные семейные пары, и можно было, наконец, спокойно вздремнуть.

Правда, в купе неподалеку оживление нарастало, и кто-то нарочито громко трепался насчет «Да чтобы я когда у чурки яблоко на рынке купил? Западло!», явно имея целью достать притихшего обладателя золотых фикс. Тут Антон вспомнил злорадную физиономию, несколько раз высовывавшуюся из веселого купе и значительно озиравшую паукообразную родинку. Хозяин физиономии был полуголым, а его отнюдь не шварценеггеровские длани и торс украшали живописные татуировки – что, собственно, и запомнилось. Тем не менее, Антон вполне соотнес эту воинствующую личность с восседающим сейчас напротив Лехой. Правда, Лехина картинная галерея в настоящий момент была закрыта по причине неподходящего температурного режима.

Судя по всему, Лехе тогда разгуляться не дали, потому что веселье в купе вскоре затихло. Поезд прибывал в Питер около полуночи, и народ запасливо впал в дрему.

Дальше Антон мало что помнил. В памяти осталось, как вышел на перрон с непонятно почему тяжело гудящей головой. Как туго соображал, что надо куда-то позвонить. Похоже, что его, растерянно искавшего запропастившийся мобильник, заметили вокзальные жучки, радостно предложившие ему телефон, чтобы позвонить. Только вот зачем они повели его к этой яме, Антон не понял.

– Да пошмонать решили! – с удовольствием просветил его Леха. – А по башке съездили – чтобы не выражал протест из-за нарушения прав личности. Хотя лично я удивляюсь: эти хмыри обычно такого не позволяют, в твоем состоянии обнести тебя можно было спокойно и правильно, зачем себе еще грабеж клеить? Им лохов и без того хватает. Россия-мать, как-никак. Сегодня ты лох, завтра – я. А зачем вообще ты с ними пошел? Нет, ты мне все-таки скажи, в натуре, у вас в деревне интернет есть, чтобы там посмотреть, как лохов разводят?

Антон удивленно размышлял, сколько же пива влезает в эту разукрашенную личность и куда оно девается в таком тощем теле. В ехидство превращается, что ли? Но память спасенного из ямы была еще жива и требовала некоторой дипломатичности.

– Я не из деревни, – сердито просветил он собеседника. – Из города, хотя и небольшого. Жил с теткой. Она скончалась. Теперь еду в Питер. Определяться. А ты-то кто такой?

Леха многозначительно посмотрел по сторонам и таинственно снизил голос:

– Я – скинхед, – и неожиданно застеснялся. – Слышал о таких?

Похоже, стеснение было вызвано тем, что для скинхеда Леха выглядел несколько излишне пожилым. Антон краем уха слышал о буйствующих подростках, не уважающих пришельцев с природной смуглостью кожи, еще не так давно громивших при особых припадках неуважения иномарки и малевавших наивные лозунги на заборах. Еще они носили бритые головы и тяжелые ботинки, но этой амуниции у Лехи не было. Он походил скорее на скинхеда в отставке, мирно вспоминающего бурную и небезупречную юность, оставившую в наследство относительной зрелости неизбывную приязнь к пиву. Такая версия по крайней мере объясняла его картинную галерею. Та новость, что он, оказывается, еще учился в институте культуры, делала эту личность совсем загадочной.

– А вообще я родом из Архангельской области, – тоном завзятого мемуариста продолжал Леха, прикончив третью бутылку, упиваясь собственной значимостью и закатывая глаза, словно тетерев на токовище, – и до моего города надо лететь на вертолете, потому как летом иначе не добраться. Это круто, прикинь, это тебе не Сан-Франциско, и не говори, что не слышал…

– А там зоны, случайно, рядом с вашей деревней нет? – невинно прервал его самозабвенное токование Антон. – Фраера, паханы, в натуре, понимаешь…

Леха медленно и злобно стал краснеть. Казалось, в нем начинает булькать рожденный из хмеля напиток, продолжая прерванный процесс варки.

– На хрена я тебя из ямы вытаскивал? – свирепо вопросил он. – Ну, есть там условно освобожденные, зато деревни нет, а город. Хоть и небольшой…

Оба приятеля уставились друг на друга, а затем сонную забегаловку потряс здоровый хохот…

– Попал, попал, признаюсь, – отдышавшись, смиренно покаялся Леха. – Не столичные мы… Зато они, из столиц которые, все лохи и козлы. Или почти все…

Завершить тираду по поводу сомнительных свойств столичных жителей ему не позволила картинка, появившаяся в дверном проеме забегаловки. Она представляла собой двух блюстителей порядка при полном параде: в серо-мышином полицейском камуфляже, с рациями, ремнями и «демократизаторами», то бишь дубинками. Уцепистые глазки блюстителей явно свидетельствовали об их немалом житейском и служебном опыте.