НИКТО, НЕКТО и ВСЁ. Забавный черновик – 2

Когда НИКТО положил трубку на телефонный аппарат, он вспомнил, как библиотекарша, похожая на Одри Хепбёрн, сказала, что, в отличие от аксиом, идиото-омы нуждаются в подтверждениях. Опровергать, во что бы то ни стало, идиото-омы – любимое занятие всех идиотов…

Разгрузка вагона со шпоном стала мистическим Рубиконом, который разделил события в летописи о «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» на две половины: до 26 октября 1975-го и после 26 октября 1975-го.

22. Дюжина композиций НИКТО.

Неделю НЕКТО и ВСЁ находились под домашним арестом.

Потом всё вернулось на круги своя. НИКТО написал дюжину композиций на Бёрнса. Это вызвало открытый восторг Мари. И тайный не восторг Йоко. Про Пат говорить не имеет смысла, поскольку все сочинения были посвящены ей – она была музой.

Потом тихое недовольство Йоко переросло в тихое и негодующее противостояние: как это так, что она оказалась на обочине творчества «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ», а вместе с ней не оказался в самом центре и НЕКТО? И, разумеется, разразилась привычная разборка, подобная той, которая случилось год назад на домашнем концерте у ВСЁ по поводу «Битлз» и «португальского» портвейна».

– Что не так? – спросил ВСЁ, свято выполняющий свою миссию миротворца.

– Всё не так! – рявкнула по-фельдфебельски Йоко. – Это не рок-музыка! Это какие-то финтифлюшки! Это средневековая камерность, где нужны скрипочка, виолончелька и фортепиано!

– О, я не готов стать виолончелькой, – сказал НЕКТО. – Это не моё.

– А я готов взять в руки скрипочку, – сказал ВСЁ. – Что здесь дурного?

– В прежнем составе нам здесь делать нечего, – сказал НЕКТО. – Ни раскатов грома тебе, ни запаха озона, ни всего такого другого, что являлось нашим фирменным стилем.

– И не попахивает мертвечиной, как на товарной станции, когда мы искали кассу? – спросил НИКТО.

– Мертвечиной? – переспросил НЕКТО. – Ну, давай, вали всё в кучу. Вместо того, чтобы делать дело. Давай, подбрось ещё страшилок. Это у тебя хорошо получается.

– Раскатов грома, запаха озона у НИКТО вместе с Бёрнсом более, чем предостаточно, – сказал ВСЁ. – Их только надо услышать. Вытащите вы с Йоко, наконец, бананы из ушей.

– Громкие и голые слова, – сказала Йоко. – Где аргументы?

НИКТО сел за пианино и сыграл «Я пью твоё здоровье». ВСЁ великолепно спел.

– Это же классический вальс! – вынес обвинительный приговор НЕКТО.

– Вальс, – согласился НИКТО. – А что же ещё? А почему ты не обратил внимание на слова: «Прощай, красавица моя, я пью твоё здоровье. Надоедать не стану я тебе своей любовью…»? Ни на какие ассоциации не наводит?

– Наводит! – свирепо ответил НЕКТО. – На ассоциации сумасшествия!

– «Старый мир! Вот и окончен пир! Все разошлись давно! Скучно и чинно! Зря мы явились в него…» Твои слова?

– Мои.

– Созвучия с Бёрнсом не слышишь?

НЕКТО ничего не ответил. Йоко ответила ледяным взглядом: без комментариев.

– А продолжения темы тоже никто не слышит? – спросил НИКТО. – Как и раскатов грома?.. Запаха озона?.. Этого ничего нет?

– Не слышу, не вижу и не ощущаю, – упрямо стоял на своём НЕКТО.

НИКТО подошёл к инструменту. И, не присаживаясь на стул, исполнил «Красавицу», без вокала. Репетиционная наполнилась раскатами грома, и не только. Он сыграл жёстко, предельно жёстко: на септаккордах, в сопровождении басовой партии на самых низах, как нельзя, более форте. Показалось, что старенькое пианино не выдержит этой мощи, этого напора звуков и превратится в хлам.

– Я даже предложил бы другое название этой песне, – сказал НИКТО, когда звуки стихли. – «ПРОЩАЙ, РУСКАЯ АЛМА-АТА, ЗАТЕРЯВШАЯСЯ НА БЕСКРАЙНИХ ПРОСТОРАХ СССР, АГОНИЗИРУЮЩЕГО СУЩЕСТВА, БОЛЬШЕ ИЛЛЮЗОРНОГО И ЭФЕМЕРНОГО, ЧЕМ ЖИВОГО».

– Причём здесь руская Алма-Ата? – фыркнула Йоко. – Почему не солнечный Магадан?

– Я знаю – потому что Магадан солнечный! – сказал НЕКТО, язвительно.

После этого все, за исключением НИКТО, должны были дружно повеселиться, поскольку предложение о переименовании «Красавицы» никем не воспринялось всерьёз. Но этого не произошло. Рассмеялся один НИКТО. Остальные смотрели на него – понятно, как на кого.

– НИКТО, мой добрый совет тебе, – саркастически отреагировала Йоко, – никого, кроме нас, в свои идеи больше не посвящай. Чтобы не случился конфуз!.. Теперь относительно Бёрнса: может, нам хором засесть омузыкаливать всего шотландского Пушкина, от начала и до конца? Лет на пять, я думаю, работы хватит.

НИКТО никак не оценил ядовитую доброту Йоко к себе и к Бёрнсу. (Ему было безразлично, что она думает на этот счёт.) ВСЁ оценил её в полной мере:

– А что: омузыкаливать можно только НЕКТО? И то, что порекомендует Йоко?

– А хоть бы и так! Неужели не видно, что мы движемся в пропасть? В дилетантство?! В самодеятельность?

– Ответить откровением на откровение? – спросил ВСЁ.

– Валяй.

– Знаешь, какая самая светлая мысль рождается после общения с тобой?

– Не знаю, – Йоко пожала плечами. – Столько позитива и доброты исходят от меня, что я теряюсь в догадках.

– Застрелиться! – сказал ВСЁ.

Непонятно было: поразил этот выстрел цель или нет, но Йоко не произнесла в ответ ни слова.

В репетиционной установилась звенящая тишина…

«КОНЕЦ УЖЕ СОДЕРЖИТСЯ В НАЧАЛЕ». Д. Оруэлл, «1984».

– Ты похожа на проститутку, – сказал ВСЁ, беззлобно, – которая ещё в совершенстве не овладела профессией, но хочет продать себя только за самую высокую цену. А эту цену пока никто не даёт.

– Ну, как же так? – спросил НИКТО. – Разве НЕКТО эту цену не дал?

– НЕКТО – кролик, который добровольно пропрыгал в пасть удава… – сказал ВСЁ в микрофон, который стоял пред ним на стойке. – Пасть удава… Пасть удава… Пасть удава… – ревербератор, эхом, с затуханием, повторил его слова.

Йоко имела вид разъярённый. Она хотела ещё кролика. И не одного.

– А кто же, по-твоему, не дал, назначенную мной цену? – процедила она сквозь зубы.

– Не дал я!.. – сказал ВСЁ. – Я!.. Я!.. Я!.. – отозвался ревербератор.

Комичность ситуации заключалась в том, что ВСЁ говорил в микрофон. Йоко говорила без микрофона, автоматически стараясь произносить слова на том же уровне громкости, как звучало из акустических колонок. Так бы это продолжалось и дальше, если бы она, наконец, не продефилировала, чеканя каблучками по деревянному полу, к голосовому усилителю и свирепо не вырубила его…

– ЭХ, ТВОРЧЕСТВО, ТВОРЧЕСТВО! – сказал НЕКТО. – ГДЕ ОНО, ЭТО ЧУДО-РАСЧУДЕСНОЕ, НАЧИНАЕТСЯ И ГДЕ ОНО ЗАКАНЧИВАЕТСЯ. ЗНАТЬ БЫ…