Рыцарь-маг

– Да уж.

В зале воцарилось уныние. Кто-то попытался расшатать решетку на окне, хотя, пожалуй, только самый щуплый из них смог бы пролезть через эту бойницу, и то вряд ли. Но прутья крепко держались в камне.

А тем временем на борт галеры, потихоньку приводимой в порядок слугами, поднялся посланник императора Комнина. Это был круглолицый, жирный, как евнух, черноволосый грек в богатых ярко-красных одеждах и золотых украшениях, показавшихся английским солдатам женскими. Его для порядка и престижа сопровождали четверо стражников, которые остались в лодке – их никто не пригласил подняться на борт. Для посланника сперва сбросили веревочную лестницу, но потом, поняв, что толстяк при всем желании не сможет воспользоваться ею, спустили маленькую деревянную платформу на канатах, которую использовали для подъема грузов. Подняв на борт, его проводили к Стефану Турнхаму.

Грек низко кланялся, разливался соловьем и говорил так сладко, что слушать его было одно удовольствие. Но все его красноречие пропало втуне – греческого, равно как и кипрского наречия, здесь никто не знал, великолепие его латыни не смогли оценить, а французский был так плох, что воплотился лишь в самые простые фразы. Суть сказанного командир гвардии принцессы понял – посланник передавал гостям приглашение спуститься на берег и насладиться гостеприимством императора. Разумеется, всем англичанам гарантировали полную безопасность.

Второй раз за день Турнхам задумался. На берег ему хотелось, но что-то в поведении посланца показалось подозрительным. Должно быть, рыцарь просто терпеть не мог толстяков, которые походили на скопцов. Скопец – почти что женщина, а женщинам благородный рыцарь не доверял. Причем настолько, что на время своего похода заточил жену в стенах надежного монастыря со строгим уставом, пригрозив, в случае чего, сжечь дотла и монастырь, и монахинь. Подобная угроза сошла ему с рук, потому что у Ричарда он ходил в любимцах.

Поэтому знатный сеньор ответил греку, что без позволения короля принцесса Беренгера никак не может сойти на берег, а вместе с ней и ее люди, так что разговаривать тут не о чем. Поразмыслив, он добавил, что невеста короля Английского и ее воины были бы благодарны императору Комнину, если б он прислал им провизии и воды. При этом посмотрел многозначительно, пытаясь дать понять, что императору лучше исполнить просьбу. Посланник, впрочем, понял только то, что припасов на галере в обрез, и куда настойчивей стал предлагать сойти на берег и выбрать все самим.

Принцесса Наваррская подглядывала через окошко, но в конце концов не выдержала и пожелала посмотреть на любопытного грека. Посланнику пришлось повторить свою тираду снова, на этот раз он напирал на комплименты, которые любая греческая или итальянская женщина посчитала бы проявлением вежливости. Беренгере же это показалось дерзким. С другой стороны, слышать это было приятно, да и далеко не все грек смог выразить на своем дурном французском, который будущая королева Английская, как женщина образованная, конечно же, понимала.

Но, несмотря ни на что, Беренгера повторила то, что уже сказал Турнхам, добавив, что будет рада полюбоваться прекрасной долиной Лимассол позже, когда прибудет ее будущий супруг и повелитель. Грека, садящегося в лодку, только многолетний опыт придворной службы удержал от того, чтоб не выругаться с досады. Он прекрасно понимал, какое раздражение у императора вызовет привезенный им ответ. Но тут уж ничего не поделать. То ли гости разгадали намерение Комнина, то ли просто осторожничают.

– Нет никаких сомнений в том, что Плантагенет задумал захватить Кипр! – еще долго гремел раздраженный Исаак после того, как сорвал всю злобу на неудачливом посланце. – Если б он не собирался этого делать, с чего бы ему предостерегать свою свиту? В этом виден злой умысел!

– Возможно все-таки, что принцесса просто не уверена в хорошем приеме, – предположил стратиг. – Если убедить ее, что все в порядке... Как каждая женщина, ее высочество наивна, и, думаю, подарки и изъявления приязни убедят ее в наших добрых намерениях. Если же потом Плантагенет захочет напасть на вас, ваше императорское величество, возможно, тот факт, что его невеста и его сестра в наших руках, изменит его решение.

Невыразительное лицо Комнина неожиданно оживилось. Алчность вдруг завладела всем его существом. Эта страсть, одна из самых сильных в человеческой натуре, у тех, кто всю жизнь держит в руках нити власти, она особенно сильна. Исаак сразу представил, что можно получить тем или иным путем, если у него в руках окажутся две такие знатные дамы. Только надо действовать осторожно, делая вид, что ничего на самом деле не хочешь. Да, впрочем, Ричард Плантагенет славится тем, что умеет вытягивать золото из кого угодно, так что он-то как раз все поймет. Известное дело, если не женится – не получит приданое Беренгеры. Не освободит Иоанну – не сможет управлять ее имуществом и прикарманивать доход. Обе женщины ему нужны. А значит, он и сам раскошелится. Но самое главное – Кипр будет в безопасности. А там, глядишь, подоспеет Саладин, вышибет Филиппа Августа из Палестины, и тогда королю Английскому будет уже не до острова.

Император, сдвинув брови, многозначительно посмотрел на палатина и стратига и жестом предложил высказывать соображения, как именно можно заманить принцессу на сушу. Хотя здесь все и так было очевидно.

На следующий же день от имени Комнина на галеру доставили провизию, причем с умыслом – роскошную, изобильную, но рассчитанную на то, чтоб ею лакомились только знатные дамы или лорды. Здесь были фрукты, свежее козье мясо, которое следовало съесть как можно быстрее, потому что на такой жаре оно должно было тут же начать портиться, пышный хлеб, который сохранял вкус только свежим и быстро черствел, и вино. Воды при этом было подвезено совсем мало, в обрез.

– Ну и что ты по этому поводу скажешь? – спросил у Дика Турнхам – как-то так получилось, что никого более знатного рядом не оказалось, а желание побеседовать появилось у сиятельного сеньора внезапно. В конце концов, в походе посвящение в рыцари уравнивало графа и незнатного сынка какого-то мелкого барончика. – Император, кажется, весьма любезен.

– У императора могут быть свои резоны, – ответил Дик. – То, что он послал провизию, ни о чем не говорит, так поступил бы любой государь по отношению к столь знатным гостям. А вот то, что за эти три дня ни один из спасшихся англичан не явился представиться вам, милорд, как самому высокопоставленному офицеру, странно. Неужто никто с двух судов не уцелел? При такой близости к берегу? Взгляните, от рифов до берега чуть больше полумили. Не могло быть так, чтоб никто не выплыл.

Турнхам с интересом покосился на рыцаря. Сам он прежде не думал об этом, но теперь, когда ему указали, решил, что это и в самом деле странно. Долго ли протянешь на берегу без денег и вещей? Кто-то должен был явиться с просьбой о помощи. Но никто не явился. То, что он не додумался до этого первым, Турнхам показывать не собирался.

– Верно соображаешь, – находчиво похвалил он. – Точно заметил. Считаешь, император похватал всех англичан в заложники?

Дик пожал плечами. Семя сомнений посеяно, более точно он не решился бы передать мысли соратников, которые смог почувствовать. Как скажешь, что способен при помощи нетрудного заклятия узнать, что именно происходит на берегу? Даже то, что собирался предпринимать Комнин, молодой рыцарь, поднатужившись, взялся бы прочесть в головах его слуг или, может быть, даже у него самого. Но проблема в том, как передать полученную информацию и не позволить заподозрить себя в колдовстве. Однако настораживающие признаки всегда можно найти, если постараться.

– Я ничего не могу сказать.

– Зато я могу. Если они не появятся в ближайшие же дни, следует смотреть в оба. Запомни, телохранитель. Ты служишь королю Ричарду, но сейчас короля здесь нет, и твоя прямая обязанность – хранить от любой неожиданности его невесту.

– Да, милорд. – Дик спрятал улыбку. – Непременно, милорд.

Он уже умел говорить со знатными особами. Главное – не спорить и почаще повторять «милорд» или «государь». Ничего сложного.

Серпиана скучала на корме, на солнышке. Судя по тоскливому взгляду, ей очень хотелось поохотиться, но было нельзя. На свежее козье мясо она смотрела грустно, кажется, даже успела стянуть кусок, но, судя по всему, осталась недовольна. Дик только радовался, что его спутница уже привыкла к местным порядкам и не станет действовать опрометчиво. Он присел рядом с ней в тени свисающего паруса. В конце апреля в Корнуолле было, конечно, уже тепло, но не настолько. В Англии в это время все цвело, здесь же отцветало, и в полдень солнце припекало так, что кожа шла пузырями. Что-то будет в Палестине, говорят, там еще жарче.

– Почему ты здесь? – спросил он девушку. – Я прежде слышал, ее величество Иоанна приглашала тебя в свою каюту.

– Я была там, – равнодушно ответила она. – Посидела, послушала. Скучно – сиди, вышивай. Я не умею вышивать.

– Тебя пригласила королева. У нас королевам не принято отказывать.

– У нас тоже. Но меня там все равно никто не замечал. И отсутствия, конечно же, не заметят. Там предостаточно придворных дам.

Он любовался ею, ее темными, почти черными волосами, которые даже на солнечном свете не отливали золотом, тонкими чертами лица и гибким ладным телом, подобного которому он не видел ни у одной знатной англичанки или француженки. Иногда ее красота казалась ему слишком нездешней, и оставалось лишь дивиться слепоте окружающих. Как же они не видят, что она чужачка, что она – совсем иная, чем женщины их мира? Слишком совершенная, слишком нежная и в то же время уверенная в себе. Здешние красавицы такими не бывают, они с детства привыкают к своему униженному по сравнению с мужчинами положению. Сидевшая рядом с ним девушка прекрасно знала о своей независимости от чьей бы то ни было воли, не просто знала, но, пожалуй, даже изумилась бы, попробуй кто-то убедить ее в обратном.

А потому – так казалось Дику – она могла быть ему не только супругой, но и настоящим товарищем. Ни у одной из прежних возлюбленных молодому рыцарю не пришло бы в голову спрашивать совета, а с Серпианой он советовался часто. И дело было не в том, что девушка знала что-то такое, чего не знал ее спутник. Она умела держаться так, что ее волей-неволей приходилось уважать.

– Ты уже закончил осмотр?

Она смотрела на него и улыбалась. Ни следа стеснительности, наоборот, Серпиана, кажется, наслаждалась его восхищенным взглядом, даже развернулась немного, чтоб было лучше видно.

– Нет. А тебе неприятно?

– Приятно. Надо признать, так, как ты, на меня никто никогда не смотрел.

– У твоих соотечественников проблемы со зрением. Или со вкусом. – Он скользнул взглядом по ее стройной ножке и вздохнул: – Все равно здесь больше нечем заняться.

В самом деле, на галере скучали. Солдаты, сгрудившись в укромных уголках корабля, чтоб не обнаружило начальство, кидали кости на остатки жалованья или на будущую добычу, служанки лениво вытряхивали высохшие господские платья, изрядно подпорченные морской солью (за неимением лучшего двум королевам, будущей и бывшей, приходилось надевать что осталось), и сплетничали. На охрану посланного императором вина Стефан поставил самых стойких солдат и пригрозил – если почует от кого-нибудь из них запах вина, выкинет за борт прямо в доспехе. Пока угроза помогала.

Два дня совсем ничего не происходило, и солдаты сходили с ума от тоски. Каждый уже проиграл по сумме, достаточной для покупки небольшого имения, то есть больше, чем рассчитывал привезти из похода, и они не знали, чем бы еще заняться. Щупать служанок Беренгеры и Иоанны было боязно, драться друг с другом – тем более, а ну как Турнхам в самом деле отправит за борт? Утром третьего дня снова явился посланник от императора, повторил приглашение, снова гарантировав безопасность, но при этом сообщил, что находящиеся в Лимассоле англичане с двух погибших кораблей просят передать им теплые вещи и провизию.

– Это зачем же им, интересно, теплые вещи? – проворчал командир небольшой гвардии принцессы Наваррской, косясь вверх, откуда, несмотря на раннее утро, вовсю жарило солнце.

– В подземельях Лимассола, наверное, холодно, – задумчиво произнес по-английски Дик, который как временный телохранитель будущей королевы был допущен на небольшой совет.

Турнхам покосился на него, но обрывать не стал. Вместо этого приказал собрать вещи и передать их через посланника. Никого из своих людей он на берег не отпустил, и Дик даже не сомневался, глядя во внимательные, умеющие быстро подсчитывать ценности глазки посланца, что собранное вряд ли дойдет до тех, кто в нем нуждается. О византийцах ходили слухи, что даже самые богатые из них не гнушаются никакой мелочью.

На берег англичане снова отказались сойти, несмотря на все заверения и сладкие улыбки. Отметили, что посланник на сей раз был другой, похудее и побойчее, куда лучше болтал на французском, а вот латынь, похоже, знал очень плохо. На просьбы послать все-таки необходимое количество пресной воды он отвечал невнятным бормотанием, улыбкой или делал вид, что не понимает, твердил только, что уж на берегу-то дорогие гости найдут все, что их душе будет угодно. Старался он изо всех сил, так что даже Турнхам, с трудом терпевший безделье на корабле, уверился, что дело нечисто.

Вместе с посланником император отправил на галеру целую шлюпку, груженную бочонками вина, самого лучшего и, похоже, самого крепкого.

– Что он, хочет, чтоб мы перепились тут? – недовольно и озабоченно проворчал Стефан, которому и так-то тяжело стало охранять дареные винные запасы от изнывающих от скуки солдат. Теперь забот прибавилось. Не вышвыривать же, в самом деле, за борт упившегося гвардейца, если их всего-то двадцать человек и каждый на счету? А отправить в море бочки он не решался – все-таки это было вино, прекрасное кипрское вино.

– Может, и так, – отметил его оруженосец, за время похода слегка обнаглевший.

– Зачем это ему понадобилось? – Рыцарь с подозрением взглянул на своего слугу. Не подбирается ли он сам к винному изобилию?

– Посмотрите, граф. – Молодой француз ткнул пальцем.

На берегу деловито мельтешил народ, люди, маленькие, как муравьи, тащили короткие бревна и камни к берегу, громоздили друг на друга, сооружая что-то массивное. На пристанях тоже вовсю шла работа – моряки вытаскивали из-под крыши длинные и низкие гребные суда, возились с ними. На сбитых из огромных бревен накатах, где мастера-корабелы обычно занимались судами, то и дело появлялись люди императора. Правда, разглядеть это было сложно, удавалось не всегда и только самым зорким. Но предательский солнечный свет то и дело отскакивал от полированного металла, выдавая тем самым шлемы и кольчуги стражи.

– Вот не жалко парням своих голов, – пошутил кто-то из английских солдат, несмотря на строгий приказ командора отказывавшихся носить днем шлемы. Какое там – даже надетый на подшлемник, он нагревался так, что голову напекало и появлялось ощущение, что дымится мозг.

– Привычные, наверное, – высказался второй. – Вот кому бы воевать в Палестине. Ведь они тоже христиане.

– Какие они христиане! Не признают Папу Римского, и, говорят, как-то по-другому постятся, и праздники иначе справляют. Видно, они настолько беззаконны, что им и до Гроба Господня нет никакого дела.

Жестом Турнхам приказал им молчать. Он думал. Потом с нижней палубы поднялся Дик, тоже с интересом наблюдавший за возней на берегу, и встал сбоку. В отличие от остальных присутствующих он прекрасно понимал, что происходит, но предпочитал промолчать. По крайней мере, пока. Но командир гвардии принцессы Наваррской заметил его и, припомнив, что, кажется, молодой телохранитель сообразителен и неглуп (и думает почти так же, как сам граф), спросил у него: