Записки ритуального агента и другие истории

– Это моя земля, и я на ней работаю, – опять хрипит он в самое лицо, но меня этим не напугаешь.

– Твоя земля может быть только на кладбище, – спокойно отвечаю я. – Могу показать дорогу. А если ещё раз тебя увижу – напишу заявление в полицию о том, что ты мне угрожал.

Даже в темноте я вижу, как его лицо искажается злобой.

– Ладно, посмотрим, – ухмыляется он.

– Всего хорошего.

Агент разворачивается и вразвалку уходит. Я стою и жду, пока он скроется из вида, чтобы он не запомнил машину, в которой я приехала. Бывали случаи, когда конкуренты резали шины или разбивали стёкла. Правда, со мной пока такого не было, но надо соблюдать осторожность.

Я сажусь за руль и включаю зажигание. В этот раз двигатель завёлся с первого раза.

Часть вторая. Афганец

Приезжаю на адрес и как всегда, прежде чем войти в подъезд звоню диспетчеру.

– Умерла женщина семидесяти пяти лет, – говорит мне диспетчер. – В квартире её сын. Зовут Алексей. По-моему, он не очень вменяем, но ты попробуй с ним поговорить.

Сколько раз я слышала такие слова. Диспетчеры должны постоянно быть на телефоне и общаться с родственниками умершего, но у них не всегда это получается. И тогда они говорят агенту: «Ты попробуй…». Эти слова означают, что почти наверняка тебя не пустят в квартиру, но я уже приехала. Не поворачивать же назад.

Я поднимаюсь на пятый этаж и нахожу нужную квартиру. Звоню в дверь, но мне никто не открывает. Звоню ещё, с тем же успехом. Тогда берусь за ручку, нажимаю её вниз и понимаю, что дверь оказалась открытой.

– Можно войти?! – громко говорю я, но в ответ слышу лишь тишину.

– Кто-нибудь есть?! – опять спрашиваю я и вхожу в прихожую.

В коридоре на стене горит яркая неоновая лампа. Бежевые обои аккуратно поклеены, а потолок безупречно белый, как будто только что сделали ремонт. Замечаю, как на кухне блестит белый кафель, а на полу лежит совершенно новый линолеум. Обе полированные двери в комнаты закрыты, и я берусь за ручку одной из них, той что справа от меня. Я приоткрываю её и заглядываю в комнату.

– Можно войти?!

Посреди комнаты стоит огромное кресло, в котором неподвижно сидит мужчина лет пятидесяти в зелёной майке и смотрит прямо перед собой. Перед ним стоит журнальный столик, на котором стоит почти пустая бутылка водки и стакан, а сбоку от него, прислонённое к креслу прикладом вниз, стоит двуствольное охотничье ружьё. Я успеваю заметить на плече татуировку, «ВДВ, Афганистан 1984-1986» и вижу, как мужчина начинает медленно поворачивать голову в мою сторону.

Но меня уже нет в квартире. Я сбегаю вниз, перепрыгивая через две ступеньки, начисто забыв про лифт. Кто знает, что на уме у этого убитого горем человека и что он сейчас может сделать. Я конечно хочу помочь каждому, но в данном случае рисковать жизнью не готова.

Я выскакиваю из подъезда и нос к носу сталкиваюсь с капитаном полиции. Я резко останавливаюсь, пытаясь отдышаться, а он удивлённо смотрит на меня.

– Вы в девятнадцатую квартиру идёте? – спрашиваю я, переведя дух.

– Да, – отвечает он. – А вы кто? Родственница?

– Нет. Я сотрудник социальной службы.

– Понятно, – сразу говорит он. – Ну, пойдёмте.

Он хочет пройти к подъезду мимо меня, но я хватаю его за рукав.

– Подождите. Там в квартире человек, наверное, сын умершей. Он пьяный и у него ружьё!

Он опять посмотрел на меня, а я на него. Я вижу, что участковый – человек уже в возрасте, и ему, наверное, около пятидесяти лет. В это время от полицейской машины, стоящей возле подъезда, подходит совсем молодой сержант.

– Какие проблемы, дамочка? – спрашивает он.

– Никаких проблем, Коля, – отвечает капитан. – По крайней мере, пока.

Он снимает фуражку и вытирает внутри неё носовым платком. Потом одевает фуражку на голову и кивает мне.

– Пойдёмте, посмотрим.

Мы заходим в подъезд и вызываем лифт, а сержант неуверенно идёт за нами.

– Так что случилось? – спрашивает он, как видно чувствуя недоброе.

– У него ружьё, Коля, – говорит участковый.

– Так давай ОМОН вызовем! – воскликнул сержант.

– У человека горе, – отвечает капитан. – Потом одумается – жалеть будет. Да и вообще… Ещё ничего не произошло.

– Ну ты даёшь, Михалыч! – опять восклицает сержант. – А если стрельнёт!

– Говори тише, Коля, – поморщился участковый. – И, наверное, пойдёмте-ка пешком.

Мы поднимаемся по заплёванной лестнице и останавливаемся перед последним пролётом возле пятого этажа.

– Значит так, – говорит капитан. – Я пойду один, а вы пока здесь подождите.

Он поднимается и заходит в квартиру, а мы с сержантом остаёмся вдвоём. Коля заметно нервничает. Он вдруг расстегнул кобуру и вытащил пистолет, но, посмотрев на меня, убирает оружие обратно. Мы молчим, но я скоро не выдерживаю и поднимаюсь на несколько ступенек наверх. Я пытаюсь услышать, что происходит в квартире, но оттуда доносится только голос участкового. Слов не разобрать, но по интонации понятно, что он кого-то уговаривает. Так проходит несколько минут, которые кажутся такими долгими.

Наконец капитан выходит из квартиры и спускается к нам.

– Ружьё он на коленях держит, – тихо произносит он. – Не хочет отдавать.

– Хватит дурить, Михалыч, – так же тихо говорит сержант. – Вызовем ОМОН – и дело с концом.

– Разговорчики! – вдруг повысил голос участковый. – Забыл с кем разговариваешь!?

– Виноват, товарищ капитан, – сразу успокоился Коля. – Вы, конечно старший и вам решать, но всё равно подумайте.

– Если ОМОН приедет – разбираться не будет, – проговорил участковый. – Произведут захват, и парень сядет надолго.

Он смотрит на меня и видит в моих глазах немой вопрос.

– Я этого парня знаю, – говорит он мне. – Лёшкой зовут. Мы в школе вместе учились, и родителей я его знал. Он сейчас в подавленном состоянии, и я дал ему пять минут, чтобы успокоиться. После этого попытаюсь опять с ним поговорить.

Капитан опять снимает фуражку и протирает её носовым платком. Внешне он выглядит спокойным, но я вижу, как дрожат его пальцы.

– Он правда служил в Афганистане? – спрашиваю я.