Рассказы 9. Аромат птомаинов

– Мы тут просто живем и никого не трогаем. Да! Пик! А Джорджи, сын шлюхи, пришел и стал нас пилить. За что, Джорджи? Скажи, что мы тебе сделали?

Но Джорджи не отвечал. Он пытался взять себя в руки и продумывал план побега, попутно прислушиваясь к нарастающему шуму в овраге. Решение не приходило, но беличий вопрос его озадачил.

На кой черт он сюда пришел?

– Пик-пик! Просто Джорджи любит деньги. Он любит брать и не любит отдавать, пик. Но ему придется что-нибудь отдать, пик-пик. Или Джорджи останется здесь навсегда.

Обе беличьи головы захохотали. Зверек стал пританцовывать на месте, словно предвкушая, как будет пробовать человеческий мозг вместо птичьего. «Ублюдок уже пробовал, – подумал Джорджи, – и не раз».

Джорджи глотнул воздуха.

– Что отдать?

– Ты отпилил две большие ветки, Джорджи! Пик-пик! И кусок ствола! Две большие ветки и кусок ствола! Отдай нам это и убирайся. Пик-пик-пик… – белка-мутант вдруг замерла. Оба носа вздрогнули. Зверек принюхивался.

– Пошел ты! – Джорджи швырнул в белку пилой и попал. Впрочем, твари это не повредило. Она взбежала вверх по стволу и скрылась в листьях, понося Джорджи последними словами.

– Пошел на хрен! – сквозь зубы просипел Джорджи.

Несмотря на то, что белка требовала две большие ветки и кусок ствола, на самом деле она имела в виду нечто другое. Понимание двойного смысла речей мутанта пришло легко и быстро. Словно кто-то телепатически отправил образы в голову Джорджи.

– На хрен! На хрен! Двухголовый урод! – Джорджи не собирался выполнять беличьи требования. По крайней мере пока над оврагом не поднялось нечто потрескивающее, извивающееся, пахнущее почвой и чем-то вроде протухших фруктов.

Джорджи не оборачивался. Ему хватило одного взгляда на землю, где в свете трех красных лун извивались тени. То, что их отбрасывало, походило на исполинское переплетение древесных корней с насаженными на них человеческими скелетами.

Тук-тук, клац-клац, щелк-щелк…

«Это кости тех, кто был до тебя, – подумал Джорджи. – Просто кости…»

Движущиеся тени скелетов и корней сливались, и было не разобрать, кто кого шевелил, а Джорджи не собирался оборачиваться, чтобы уточнить.

Тихо молясь, он сел на землю, чтобы расшнуровать свои армейские ботинки.

Тук-тук, щелк-щелк…

В кроне скрипуче захохотала двухголовая белка.

А потом все это перекрыл рев бензопилы.

Хей-хо, мы пьем и пьем всю ночь.

Хей-хо, к утру свежи как огурцы.

Хей-хо, трактирщик, где твои жена и дочь?

Хей-хо, мы парни-удальцы!

Впоследствии, лежа на больничной койке, Джорджи рассматривал перебинтованные культи, оставшиеся от его ног, и раз за разом прокручивал в памяти случившееся. Он совершенно четко помнил, как полз по тропинке, ведущей от дерева к дому, и на ней оставались две жирные красные полосы. Помнил боль. Она была похожа на два котла с тлеющими угольками, в которые кто-то поместил обрубки ног Джорджи.

Он помнил, как боялся, что шнурки ботинок, играющие роль жгутов, лопнут или развяжутся, и вся кровь моментально вытечет.

Была жуткая слабость и сонливость. Где-то впереди он увидел приближающегося старика.

Самым четким и одновременно расплывчатым воспоминанием стала песня лесорубов.

«Хей-хо, мы пьем и пьем всю ночь…»

Джорджи преодолел путь от дерева до таблички под аккомпанемент веселенького напева, но даже спустя недели, окончательно придя в себя, он не сказал бы точно, кто ее пел…

Он сам или говорящее двухголовое чудовище, похожее на белку.

***

Вошла медсестра. Она принесла поднос с тарелкой куриного бульона, хлебом и сваренным вкрутую яйцом.

– Мистер Вуд, пора завтракать. – Она улыбнулась, и Джорджи ощутил благодарность. Красивая молодая женщина улыбалась ему и приносила еду, не замечая перебинтованных обрубков вместо ног Джорджи. Пусть это была ее работа, тем не менее…

– Благодарю вас! – Он оперся на локти, чувствуя, как запах бульона заставил слюнные железы работать на износ.

– И еще… – Из кармана халата сестра извлекла небольшой белый конверт. – Это от отца Брауна. Он просил передать его вам и сказать, что оплатит все расходы на лечение.

– От кого? – Джорджи вскрыл конверт и тотчас понял, от кого именно. Внутри лежала пачка банкнот. Он не пересчитывал, но был уверен, что там ровно тысяча долларов.

Хей-хо, мы парни-удальцы!

– Святой отец Браун – вы пилили дерево на его участке, когда произошел несчастный случай. Он сказал, что в ближайшее время навестит вас.

Джорджи отпил бульон и закрыл глаза.

Значит, святой отец. Это объясняет рубашку с колораткой. Святой отец, захотевший чужими руками свалить проклятое дерево. Святой отец, оставивший Джорджи без ног. Мистер «исключительно из жалости я заплачу вам тысячу баксов, хоть вы и не сделали свою работу…»

Хей-хо…

Тогда, выбравшись из-под сени дерева, он увидел отца Брауна, очень-очень медленно – как на пленке, которую заклинило в киноаппарате – бежавшего навстречу. Браун перевернул Джорджи, сорвал с себя рубашку и стал перебинтовывать обрубки ног.

– Вы выбрались… Слава Всевышнему! Вы первый, кто выбрался! Значит, не все потеряно. Значит, оно не всесильно забирать жизни и расти, рассыпая семена зла в порывах ветра, разносящего их по земле Господней.

Джорджи хотел спросить, слышит ли отец Браун песенку лесорубов, но стал отключаться.

– Лежите здесь, я вызову скорую! – старикашка, похожий на вампира, только что вернувшегося с кровавой вечеринки, вскочил и прихрамывая побежал к дому. Джорджи проследил за ним взглядом, а потом глаза заволокло мглой.

Очнулся Джорджи в другом месте. Футах в десяти левее. Он обнаружил себя ползущим в траве у дороги. Сзади тянулся кровавый след и валялась мокрая грязно-красная рубашка Брауна.

Прямо перед Джорджи высился старый деревянный колышек с табличкой, настолько трухлявой, что казалось, тронь ее пальцем, и она рассыплется, как высохший песочный комок.

Где-то вдалеке маячили голоса и люди. Джорджи понял, что помощь близко. Над головой висела полная желтая луна. «Слава Господу, – подумал Джорджи, – что она в одном экземпляре». Луна отлично освещала табличку, и Джорджи сфокусировал взгляд на словах, слабо проглядывающих из-под налета пыли и времени.

«Это дерево посажено как символ нерушимости партнерского договора между мистером Вельзевулом и господином Вендиго. В знак искренности намерений и вечного уважения между ними.