Вторник. №16, ноябрь 2020. Толстый, зависимый от дня недели и погоды литературно-художественный журнал

– Ну, не важно, – хмуро дёрнул головой Сергей. – Рассуждаешь, говорю, как мальчик. Романтические сопли какие-то. Ты уж не обижайся. Вот ты меня лучше пойми: не нужно такое кино сейчас. Поколение next выбирает Pepsi. Им развлекаться-отвлекаться хочется. На хрен им о смерти думать и смотреть, страдать там, сопереживать. Как это? Пить будем, гулять будем, а смерть придёт – помирать будем. И всё! Им как в компьютерной игре надо: снаряд полете-э-эл, полете-э-эл, полете-э-эл, медленно так, как в масло, в танковую броню влип – во кино! Или там танкист обгорелый… Ничё ему больше не надо, только свои сиськи, санитарка, покажи. О, последнее предсмертное желание! Настоящий-то сгоревший в танке боец на том свете обхохотался. Но ему доходчиво объяснили, что наш уважаемый режиссёрище этот аттракцион не во имя него и памяти о нём, а во имя зрителя придумал! Это зрителю такая херовина с изысканным пафосом подаётся. И всех устраивает. Забавно! Цирк на дроте! Как, кстати, выражаются наши украинские коллеги. Когда-то работал на Довженко. Вот. А ты хочешь, чтоб они думали, зрители наши бедные, переживали, помнили. Да они уже разучились. Им кино подавай, подобное чёртову колесу, то есть колесу обозрения: вроде высоко, вроде страшно, но без полёта и без крыльев. Их так уже приучили, точнее – приручили. Нашему государству-то такой пипл выгоден. УОП – умственно ограниченный потребитель.

Они опять оказались на мосту. Стояли, опершись на его перила, стояли и смотрели на воду. На ней то и дело играли солнечные зайчики или вдруг проплывало, играя мрачными лиловыми оттенками, большое маслянистое пятно.

– Ладно, давай прощаться, – разворачиваясь к Просекину, Сергей выпрямился, выпятил грудь, разминая плечи, и протянул руку. – Мне пора в мой «Домашний уют», в норку мою.

– А может, всё-таки попробуем? – грустно спросил Юрий Кириллович.

– Нет, нет и нет, – отрицательно покачал головой Сергей. – Пойми, это огромная и неблагодарная сегодня работа. Как ты себе представляешь? Надо же сценарий делать, а рукопись, воспоминания те, утеряна.

– Я вспомню, – уже теряя надежду, всё же пытался настаивать Юрий Кириллович. – Начнём работать, и я всё вспомню.

– Да брось ты! Ладно, всё, прощай!

Юрий Кириллович удержал его руку:

– А я, Сергей, жить не смогу, если всё-таки не сделаю это. Меня будто кто-то молит об этом.

– Ну, Бог тебе в помощь, – Сергей опять перекрестился на надкупольные кресты храма Христа Спасителя. – Дерзай, пытайся. Знаешь анекдот? Сталин говорит Горькому: «Алэксэй Максымовыч, ви напысалы замэчатэльный роман „Мат“. Настало врэмя напысат роман „Отэц“». Горький говорит: «Вряд ли я уже смогу, Иосиф Виссарионович». А Сталин: «А ви попытайтэсь. Попытка нэ пытка, правыльно я гавару, товарыщ Бэрия?»

Он рассмеялся, отнял свою руку:

– Ну, будь здоров! Здоровье, кстати, главный капитал: без него фиг чего добьёшься. Удачи тебе и прощай.

– До свидания, – нехотя ответил Просекин. – А я вот верю, что не забудешь ты наш разговор.

– О-ой, верь, пожалуйста, только у меня столько всего… Мне бы твои заботы. Пока!

Он решительно развернулся и быстро удалился по мосту.

Со своей возвышенности замечаю шофёра одной из машин в форменной фуражке НКВД. Значит, здесь есть наши сотрудники. Спускаюсь, стараясь не упустить эту машину из виду. Подхожу к тому месту, где она замаскирована. От шофёра узнаю, что это автомашины комендатуры НКВД, гружёные разным барахлом. Водитель поменял мне мою винтовку на полуавтомат, и я устроился в кабине его машины.

Водитель информирует меня об обстановке. Впереди переправа и село Борщёв. Противник нажимает на это село, стремясь отрезать нам путь на Барышевку. Командование полагает, что переправа находится под прицельным огнём немцев.

Томительные часы ожидания. Неимоверно хочется спать. Без сна и еды вторые сутки.

В два часа дня всех вооружённых людей снимают с автомашин и формируют в воинское подразделение для наступления на село. Оно лежит по левую сторону от переправы и занято немцами. Вражеский самолёт-разведчик уже обнаружил скопление наших автомашин в поле. А дальше этого села висит ещё немецкий аэростат с наблюдателем.

Комендант и с ним лейтенант пограничных войск спорят с полковым комиссаром по поводу посылки штата комендатуры в бой. Но тщетно, комиссар настоял на своём и приказал выстроить людей и направить на сборный пункт. С людьми комендатуры иду и я. Бойцы довольны, что с ними лицо командного состава из числа НКВД. Комендант же и с ним лейтенант тут же провалились как сквозь землю. Из командного состава я остался один. Назначаюсь командовать взводом.

На сборном пункте получаем ручные пулемёты, один «Максим», ручные гранаты. У кого плохие винтовки, меняют на исправные. Получаем задание двигаться взводом по левую сторону от болота. Прямо на село N. Мы должны выбить из него немцев и таким образом освободить путь для автомашин на переправу. Вместе с нами с правой и левой стороны наступают и другие взводы.

Как только выступили с пункта, тут же подверглись ураганному миномётному и артиллерийскому обстрелу. Немцы всеми силами стремятся преградить нам путь. Во взводе, направившемся правее нас, есть уже убитые и раненые. Нам предстоит проскочить сплошную завесу огня. Движемся врассыпную, отстаёт станковый пулемёт. Перебегаем из одного окопа в другой. Оглушают разрывы мин. Вот глубокие окопы закончились. Впереди первичные ячейки, в которых можно упрятать только голову и грудь. В первой же ячейке, как только совсем рядом разорвалась мина, почувствовал сильный толчок в ногу без всякой боли, но тут же перестаю ощущать всю правую ногу. Стараюсь сообразить, угадать, что случилось, отчего нога потеряла чувствительность. Пытаюсь, не поднимая головы, ощупать ногу и найти место ранения. На ощупь определяю, что нога цела, но она мне, однако, не подчиняется. Подняв голову, вижу взрытую землю у самой ноги и рядом большой осколок мины. Машинально схватил его и тут же обжог пальцы. Постепенно ногу начинает покалывать, и возвращается чувствительность. Крови не видно, значит, в конце концов, всё в порядке. Пробую дальше ползти, не отставая от товарищей, и опираться на онемевшую ногу. Она поначалу всё же не слушается, но потихоньку мне удаётся согнуть её в колене. Как только попытался осуществить перебежку, ощутил жгучую боль в ноге, но всё же не упал, а продолжал бежать. Стало вдруг весело, что так удачно всё закончилось. Ведь поначалу не на шутку испугался и решил, что теперь капут, раз разбило ногу: ползком далеко не уйдёшь, а участь раненых я уже видел.

Полоса огня осталась позади. Впереди, примерно на расстоянии в полкилометра, село. Там враг, но он молчит, огня не открывает. Выгодный для нас подступ к окраинным огородам села – болотная по пояс трава и мелкий кустарник. Отчётливо вижу: в сарае немцы устанавливают миномёты и вот оттуда начинают бить по полю, чтобы остановить наше наступление. Видны вспышки огня. Эх, как жаль, что никак нельзя скорректировать цель нашей батарее. Она бьёт, но бьёт с большим перелётом, а мой пулемёт Дегтярёва не достаёт этой цели. Решаем подтянуть «Максим» и с его помощью заставить противника замолчать.

За леском, виднеющимся левее села, слышны выстрелы немецких орудий. Понятно, что ведут они огонь по нашей батарее. Вот ведь тоже цель определяется, а сообщить о ней нашим артиллеристам нет никакой возможности. И вот получается, что наш ответный огонь для немцев совершенно безвреден. Обидно. Подумал: «Уж такие мы вояки, видимо, собравшиеся наскоро победить врага, а дальше собственного носа не видим».

Подтянули «Максим», и он «запел» своим приятным голоском по указанной цели. Пулемёт работает безупречно. Видим, как враг забегал, засуетился и прекратил огонь миномётов. Понимаю, что «Максиму» ещё немало предстоит поработать, поэтому патроны надо поберечь. Тем более что цель поражена. Командую прекратить огонь. Пулемётчики хотя и трусливы оказались, но стрелять умеют хорошо. Я остался всё же доволен ими, злоба моя на них за робость при переходе линии миномётного огня улетучилась.

Немцы, заслышав наш пулемёт, но, видимо, не определив его месторасположение, открыли огонь из автоматов. Свиста пуль не слышно, значит, бьют куда-то мимо нас.

Прежде чем продвигаться дальше в село и подставлять себя под немецкие пули, решаю открыть огонь из всех трёх пулемётов по крышам хат, по огородам с зарослями кукурузы. И под этим прикрытием подтягивать вперёд бойцов.

Работой наших пулемётов привлекли на себя внимание противника. Весь свой огонь немцы теперь направили на наш взвод. Другие взводы, ободрённые нашим огнём, начали активно наступать в обхват села. Мы в центре внимания немцев, отвлекаем на себя весь их огонь. Наконец, они замечают движение наших войск справа и слева. Стрельба их в нашем направлении становится более редкой, ибо теперь они должны отстреливаться с флангов.

По-пластунски мы достигли огородов. Среди густой кукурузы хорошо продвигаться до самых хат. Не принимая боя, немцы удирают. Мы вступаем в село.

В первую очередь обыскиваем чердаки хат, погреба и огороды, где, возможно, спрятался враг. Находим только одного старика, местного жителя. Он указывает нам, в каком направлении бежали немецкие солдаты. Итак, задание нами выполнено, немцев мы прогнали.

Как только отбили село, столкнулись с новой проблемой: а что же делать дальше? Ведь нового задания нам никто не дал. То ли надо было закрепиться в селе и этим ограничиться, то ли продолжать наступление, но в каком направлении. Во всяком случае, задача была дана неполной, а теперь дополнить её было уже некому.

Вдруг немец начал миномётный обстрел села. Нам пришлось снова отойти обратно на поле, на удобный рубеж, откуда уже нам было удобно держать под обстрелом село. Удержаться кучно тремя взводами в селе, тем более ночью, нам было бы сложно. Оставаться – представилось катастрофически опасным.

Как только стало ясно, что село очищено от немцев, колонна автомашин, артиллерия на конной тяге, санитарный батальон – все двинулись к переправе, надеясь на благополучный исход. Однако тут только всё и началось.

Ничем не обнаруживший себя противник установил за лесом миномёты, артиллерию и заранее пристрелялся к переправе. Пропустив наш поток к концу переправы, немцы обрушились на него всей силой своего артиллерийского и миномётного огня. Загорелись подбитые машины во главе колонны. Наглухо закрыли путь всему остальному транспорту. Возникла сплошная полукилометровая пробка, а в результате – давка. Автомашины, кони, люди так столпились на дороге, не имея возможности уйти по болотам ни вправо, ни влево, что представляли теперь для врага удобную, никем и ничем не защищённую, совершенно беспомощную цель. И бойня началась…

    Продолжение следует

Станислав ГОЛЬДФАРБ

Капитан и ледокол

Повесть-иллюстрация

(Продолжение. Начало в №15)

Ледокол

Он, я и ёлка…

Ледокол услышал, что Капитан уснул: все звуки, которые мог издавать человек, прекратились враз. Прислушался всем корпусом – тихо. В другое время тоже замер бы, войдя в свою родную причальную вилку, которую строили специально для старшего брата, парома-ледокола «Байкал», и для него – ледокола «Ангара». Люди знающие понимают, как выглядит эта самая вилка, а тем, кто услышал о такой впервые, стоит глянуть на фотографии, там в кают-компании чуть ли не музей – по стенам в рамочках и брат «Байкал», и он, и причальные стенки, и вилка, конечно…

Как же приятно бывает просто постоять после ледового рейса, когда натруженная машина постепенно остывает от работы, когда все механизмы осмотрены и тщательно смазаны. Главный механик Тарасик лично проверит самые важные узлы, скажет каждому что-то особенно приятное, потрогает, погладит их, потом пропишет всё необходимое для жизни.

И вот тебе, перед самым новым годом самая настоящая беда.

И хотя в нынешние времена Новый год, как раньше, не встречают, я воспитан по старым правилам. Капитан это знает. Он традиций не нарушает. Дождётся, пока часы пробьют полночь, откупорит бутылку и наливает в особый стеклянный фужер. Он не простой – уложен в бархатную коробку, на которой красуется царственный орёл. У «орелика» своя история. «Птица» подарочная! Сам князь Хилков, министр путей сообщения, вручал прямо на пристани за работу на ледяной дороге. Позже расскажу подробнее.

Так вот, этот самый бокал Капитан наполняет настойкой собственного приготовления. По запаху то ли вишнёвая наливочка, то ли смородиновая. Сами понимаете, точно сказать не могу, у меня внутри за каждым поворотом свои запахи.

Значит, наполняет бокал, встаёт, молчит, я думаю, что тост он произносит про себя, и выпивает. Потом просто сидит расслабленный и никуда не спешит.

Такой «молчаливый» тост Капитан мысленно произносит трижды.

Семьи у Капитана не было, так что встречали праздник обычно на троих: он, я и ёлка. Мне кажется, Капитану было не очень весело, но и не так чтоб уж очень грустно. В конце концов я-то рядом. Со мной всегда можно помолчать или молча поговорить… В полночь, после первого тоста, Капитан выходил на палубу и бил в сигнальный колокол, а после третьего тоста спускался на берег и шел в посёлок – Порт Байкал.

Раньше, когда я был ещё молод, на палубе ставили большую ёлку, которую наряжала вся команда. Было весело. По традиции каждый мог повесить свою игрушку. Некоторые шутники умудрялись оставить на ёлке гайки, ключи, манометры и термометры, даже кусочки угля превращали в смешных зверюшек. За лучшую игрушку давали право поздравить команду у ёлки.