С одной (для меня) пересадкой.
Проще добираться никак не выходило.
Ибо в легковушке расположить болезную ногу было едва ли возможно.
По причине отсутствия для неё, вынужденно протянутой, надлежащего свободного пространства…
Каким образом и с какой скоростью я передвигался на своих троих (в роли третьей опоры выступала деревянная аптечная трость) – это отдельная (довольно заунывная) песня.
Отчасти созвучная другой, скорбно повествующей о том, каких моральных усилий и физических мучений мне вообще тогда стоило ежедневно вставать с кровати – и нелепо шкандыбать в сторону светлого будущего.
А ещё – перманентным фоном возрождающейся (собственной) жизни – маячила история с выматывающими реально-виртуальными битвами вокруг стремительно приближавшегося первого Фестиваля Чуковского…
Мастер Чен-Хун-Бин к моменту нашего знакомства активно оперировал всего лишь парочкой русских слов.
Правда, практически по всякому поводу.
Мастер закатывал азиатские глаза, вылепливая горячими губами всеохватное:
– Сучьба!
Что означало: судьба.
Или – простирал крепенькие ладошки к потолочному небу и сладко выговаривал столь же всеобъемлющее:
– Косы-мосы!
Что означало: космос.
Ближе к завершению последнего, десятого, сеанса цигун-массажа вдруг выяснилось, что мастер Чен-Хун-Бин хотел бы со мной сфотографироваться.
Потому как почувствовал во мне что-то, чего не почувствовал ни в ком из прочих пациентов.
Раньше.
К тому же мастер Чен-Хун-Бин выразил желание подарить мне ватманский лист с начертанным на нём собственноручно магическим иероглифом.
– Это уникальный случай! – перевели мне. – До сих пор ничего подобного мастер Чен-Хун-Бин никому не предлагал.
Мы сфотографировались.
После чего мастер Чен-Хун-Бин (через переводчика, вернее, через переводчицу, коей оказалась Дина Крупская) сообщил, что готов предложить мне только один из двух магических иероглифов – на выбор.
Либо иероглиф, изображающий вселенское могущество и безграничное богатство.
Либо иероглиф, олицетворяющий внутреннее умиротворение и душевное спокойствие.
Я выбрал второй – и мастер Чен-Хун-Бин удалился его рисовать.
В дальнюю подвальную тренерскую…
Через четверть часа ватманский лист с магическим иероглифом был мне вручён самим исполнителем.
Впрочем, тут выяснилось, что за подарок следует заплатить.
Две с половиной тысячи рублей.
Меня это нисколечко не смутило…
Ватманский лист с иероглифом предписывалось трогать руками лишь за краешки.
А по возвращении домой обрамить и пристроить в головах личного спального места.
Инструкция была соблюдена мной в точности…
Помню, нога моя ещё еле ходила, а мы с Ольгой Радзивилл уже ездили.
В Переделкино.
На завершающие консультации по будущему Фестивалю.
Куда приезжал и Успенский.
Из своего ближнего, переделкинского, дома…
Дело было 25 августа.
А днём позже Ольга устроила нам с Катасоновым встречу в Администрации Президента РФ.
С Татьяной Боковой.
С Татьяной Викторовной Боковой, которая, ко всему прочему, считалась и детским поэтом.
Но, возможно, именно поэтому у нас на выходе ничего не вышло.
Хотя на выходе из её начальственного кабинета всё мыслилось несколько иначе…
Ничего у нас не получилось с госпожой Боковой и позже.
Когда она оказалась на руководящих позициях в Фонде «Русский мир».
Куда мы ей предложили для внедрения новый проект «Наше отечество – русский язык», призванный продвигать русский язык в зарубежные массы посредством регулярных заграничных выступлений и мастер-классов детских писателей – участников Чукфеста…
Впрочем, вернёмся в 31 августа 2007 года.
Писательское собрание мы намеревались провести вдвоём с Ольгой Радзивилл.
Но к его началу Ольги в ЦДЛ не было.